— Господина барона нужно перенести в шатер, — в последний раз попытался отдать хоть какое-то распоряжение юный дворянин.
— Его сапиместские сервы горячим бульоном отпаивают, господин, — мягко ушел от прямого отказа воин. — Он у них в меховые тулупы завернут, на мягком сене лежит…
— Ладно, не тревожьте больного, — отмахнулся оруженосец, понимая, что его опять не послушаются. — Пусть отдыхает.
Он уже предвкушал, как сейчас по телу растечется горячее тепло от еды и горящих вокруг палатки костров, а воздух внутри самого парусинового шатра станет по-летнему жарким. И тогда он сможет уйти внутрь и лечь спать с поистине королевскими удобствами.
«Распорядиться нужно, чтобы дежурных у костров оставили, — подумал он, но потом махнул рукой, — Сами догадаются».
Неподалеку весело ржали лошади. Распряженные, расседланные, облегченные от доспехов скакуны, отогнанные в сторону от лагеря — чтобы куч своих людям под ноги не рассыпали, сейчас жизнерадостно кувыркались в снегу, дрыгая в воздухе тонкими длинными ногами, наскакивали друг на друга грудью. Впрочем, некоторые уже успели набаловаться и теперь стояли парами, положив морды на круп друг другу.
* * *
Примерно так же вела себя и почти тысяча коней, резвящихся на льду Луги в шестидесяти верстах от ливонского лагеря. Шестидесяти: это по прямой. А если следовать хитрым изгибам двух превратившихся в зимние дороги рек — то получалось и все сто двадцать, если не больше.
Зализа довел свой отряд до Раголиц — накатанной за многие века дороге от приморских селений и портов к Новагороду, спустился еще на несколько верст, до облюбованного боярским сыном — Старостиным обширного наволока и скомандовал привал. Бояре расседлали коней, отпустив их на отдых под присмотром двух десятков воинов, а сами стали обустраивать лагерь: рубить лапник, подтаскивать бревна сухостоя, разводить огонь.
Иноземцы, быстро поднявшие над еловой подстилкой яркие купола, вызвали всеобщее веселье — уж больно забавно выглядели домики из китайского шелка высотой от силы по пояс взрослого человека.
— Эй, сарацины, — не выдержал один бояр, ополчение которого подошло в Замежье позже остальных. — Вы, говорят, и избы такой высоты ставите? А коней научили ползком в стойла забираться?
Молод, стар ли насмешник, угадать с виду было невозможно, потому, как оторачивающий шлем мех чернобурки закрывал лицо чуть не до глаз, снизу поблескивали изморозью окладистая бородка и густые усы, и на всеобщее обозрение выставлялись только озорные глаза, да раскрасневшийся, как чисто вымытая редисина, нос.
— Ты внутрь загляни, — миролюбиво предложил Костя Росин. — Там же тепло, как в избе, стоит пять минут подышать.
Надо сказать, что члены клуба «Черный Шатун», провалившиеся в шестнадцатый век в середине лета, до зимы особо разбогатеть не успели, а потому, спасаясь от мороза, кутались кто во что горазд: кое-кто сплел лапти, под которые намотал кучу всякого тряпья, кто-то точно так же приспособил поверх кроссовок поршни. Кто-то догадался набить в штаны обрезки шкур, из-за чего они надулись, как галифе, и выпирали множеством углов. Поверх доспехов и летних курток были накинуты старые, никому не нужные волчьи, лисьи и медвежьи тулупы, овчинные душегрейки. Одним словом, сам вид пришельцев из далекого двадцатого века веселил всех окружающих, а заскучавшим за время перехода боярам был нужен как раз не разумный аргумент, а повод для насмешки. Потому-то почти сразу с другой стороны послышался не менее ехидный голос:
— Эй, сарацины, правду говорят, вы в поход баб берете, чтобы за спины их прятаться?
— Да как ты…
Но рык Юры Симоненко, поднявшегося от раздуваемого костра во весь свой двухметровый рост легко перекрыл звонкий девичий голосок:
— А хочешь, я с полсотни шагов с завязанными глазами в кончик носа тебе попаду? — предложила Юля и перекинула из-за спины колчан.
В отличие от большинства одноклубников, она не поленилась за несколько вечеров сшить себе из подаренных окрестными боярами «сарацинам» старых тулупов и шуб меховой костюмчик из штанов на лисьем меху и короткой куртки такого же меха. Овчинная островерхая шапка была подарена такой, как есть, да еще Юле, одной из немногих, оказались впору чужие стоптанные валенки. Так что бывший член сборной Союза по стрельбе из лука выглядела заметно лучше своих товарищей.
— А коли промахнешься? — уже менее бодро поинтересовался боярин, не решаясь отступать перед угрозами обычной девки.
— Если промажу, любое твое желание выполню, — пообещала Юля вытягивая лук и накладывая на тетиву свою, привезенную еще из дома стрелу.
— У меня много желаний, — многозначительно предупредил воин.
— А то теперь не важно, — плотоядно улыбнулась Юленька. — Мне глаза кто-нибудь завяжет?
— Нет, это неправильно, — неожиданно встрял в разговор паренек в надетом поверх полушубка просторном колонтаре. — Как можно девицу позорить, если она из лука хуже других стреляет?
Юля презрительно прищурилась в сторону молодого воина, что в Замежье как-то подвозил пущенную в березу стрелу, но боярина уже поддержали другие помещики, вовсе не желавшие смертоубийства:
— Правильно новик латынинский говорит! Девиц позорить нам не с руки! Пусть другую меру назначат!
— Коли девка хуже меня стреляет, — предложил боярин, едва не поплатившийся простреленным носом за длинный язык, — пусть весь поход при моем костре кошеварит, и место для ночлега застилает!
— Йе-ес! — встрепенулась Юля. — А если я лучше; пусть он для меня весь поход жратву готовит! А постель, хрен с ней, сама разложу.
Уговор был поддержан множеством одобрительных выкриков. Теперь, вроде, ни о смертоубийстве, ни о позоре речи не шло — но один стрелок, попавшийся в кашевары другому, обещал стать хорошей темой для будущего веселья, кто бы ни оказался проигравшим.
— Куда стрелять станем? — расчехлил налучье боярин.
— А вон сосна с раздвоенной макушкой на другом берегу, — указала спортсменка. — Вот в развилку метить и станем.
Среди бояр прошел восхищенный гул. Река вместе с наволоками — заливными лугами, не зарастающими лесом, составляла в ширину никак не меньше двухсот прямых саженей или шести сотен шагов.
— Ты до нее хоть дострелишь? — криво усмехнулся боярин. — И запомни, кашу я люблю разваристую, но без воды. А в убоине костей быть не должно, но хрящи мне нравятся.
— Стреляй, или рыбу чистить отправлю, — посоветовала девушка.
Боярин отбросил бобровый налатник, тряхнул правой рукой, как бы расслабляя ее. Тихо зазвенела двойного плетения кольчуга на коротком рукаве. Наруча воин не носил — лишняя тяжесть, коли долго саблей махать. Меньше устанешь — дольше проживешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
