Теперь остается нам одно: желать, чтобы Паскевич оправдал доверие, которое к нему имеют, – тогда в короткое время забудут о существовании мужа, восстановившего честь нашего оружия за Дунаем <…>
24 июня. Устилуг
Кроме инспекторского смотра, бывшего 22 числа сего месяца, у нас здесь ничего замечательного не происходило и ничего не было слышно из главной армии. Вчера вечером проехал только начальник штаба 1 армии Красовский в нашу корпусную квартиру: может быть, он привез какие-нибудь новости.
Не писав более месяца, удалось мне сегодня, наконец, окончить письмо к матери; кажется, если я прослужу еще несколько лет, то и переписки мои окончатся, потому что заметно, как я начинаю реже и реже всё писать.
Здесь в окрестности есть русское семейство Палицыных; хозяин, екатерининский полковник 80 лет, и хозяйка – добрые простые люди; у них три дочери довольно миленькие, но жаль, что одна простее другой, в их лета это очень некстати. Кроме их, в Устилуге я заслужил благорасположение двух девушек, сестер таможенного чиновника, которые, хотя и не красавицы и не очень молоды, однако, за неимением лучшего, сносных <!>
25 июня
Ходил наш полк на парад и вместе смотр, бывшие по случаю дня рождения императрицы и приезда начальника штаба Красовского в нашу корпусную квартиру. Место было назначено в верстах 15 отсюда – к Грубешову, в средоточии расположения корпуса, на левом берегу Буга, между селами Городком и Выгоданкою.
28 июня
Сегодня был здесь Воейков, поручик лейб-гусарского полка, а за месяц перед сим бывший корнет в нашем полку. Этот прыжок сделал он, съездив в Петербург с донесением о разбитии Дверницкого. Во время действий против него Ридигер посылал его с отрядами казаков для разузнания об неприятеле. За эти-то подвиги он, кроме полученного, представлен еще к Анне 3 степени и Владимиру 4-й. Если он всё это получит, то справедливо может сказать, что первая треть апрельской луны была для него счастлива. – Говорят, что мы будто бы пойдем вперед за Вислу: я этому не очень радуюсь, я обленился, да и пример такого счастья меня не завлекает, разве что перемена места немного развлечет и дадут полугодовое жалованье серебром – с другой же стороны, биваки скучны.
21 июля. Бивак под крепостью Замосцской
Простояв почти с месяц спокойно в Устилуге, двинулся наш корпус в первых числах сего месяца через Буг и обложил крепость Замосц. Наш полк выступил из Устилуга 3 числа и пришел на настоящую позицию только 12 числа, с которого числа только и можно сказать, что крепость обложена.
Корпус наш состоит из 3-х бригад, 2 егерских и одной пехотной, из нашей дивизии кавалерийской и нескольких сотен казаков. Остальные полки остались за Бугом, а 10 пехотная дивизия и 2 бригада пошли к Ридигеру.
11 августа. Бивак под крепостью Замосцской
Месяц почти, что мы здесь стоим, и я так разленился, что во всё время не написал строки, между тем как случалось много достопримечательного.
Начнем с того, что касается меня в частности. Выступая из Устилуга 3 июля, я получил из Тригорского письма с известием, что сестра Евпраксея помолвлена за барона Бориса Александровича Вревского31, всеми хвалимого молодого человека лет 25, с хорошим состоянием и ближнего нашего соседа – одним словом, партия, какой нельзя было лучше для нее желать, ибо если бы он был богаче, то это неравенство не было бы для нее столь выгодно. Свадьба назначена была в половине июля; одна холера, появившаяся в тех краях, затрудняла приготовления к оной. – Вслед за первым письмом я получил несколько их в короткое время одно за другим, от матери, Евпраксеи32 и сестры, которой последнее обещает в скором времени сообщить столь же приятную новость и о Сашеньке; этому я еще не смею верить, но радовался бы столь же много, если не более, по многим причинам. Вот в какое радостное для нашего семейства время я осужден скитаться без пути и цели по концам земли! В первой раз счастье, кажется, улыбается нашему дому, а я не могу разделять с моими мне общее удовольствие. Не удивительно будет после этого никому, если я скажу, что эта война мне в высшей степени противна и что я всякий день теряю терпение и браню всех за то, что в течение оного не получено известие о взятии Варшавы <…>
Я с фланкерами нашего эскадрона находился между крепостью и форштатом, так близко к оной (на 2 ружейных выстрела), что ядра и гранаты все перелетали не только через нас, но и через эскадрон, шагов 500 стоявших за нами.
Мы стояли здесь в надежде перехватить тех, которые из местечка побежали бы в крепость, но, к несчастью нашему, из редута никто почти не ушел. С рассветом получил я повеление ретироваться вслед за эскадроном, но, не успев еще присоединиться к ним, был остановлен для прикрытия пехоты, еще не отошедшей от местечка; тут начали по нас сильно действовать гранаты, которые стали лопаться между карабинерами, ибо стало так светло, что из крепости ясно нас было видно; чтобы укрыться от этих выстрелов, я с моими фланкерами спустился в лощину, где нас не было бы заметно. В это время услышали мы налево от нас в местечке крики “ура!”. Приняв оные за атаку казаков отряда Лошкарева, зажигавших деревню, я не обратил на это внимания, а остался на месте; но казаки донские с первого фланга моего поскакали туда, потом за ними и ахтырские с левого фланга; видя, что “ура!” всё не умолкает, я поскакал на высоту, закрывавшую от нас местечко, чтобы узнать причину оного. Оттуда я увидел, что казаки с ахтырцами, атаковав неприятельскую кавалерию, были опрокинуты оною. Против моего приказания, фланкеры мои были уже за мною. Не останавливая долее их рвение, пошел я с ними на неприятеля.
Наше появление остановило наших, а неприятеля принудило поворотить; мы погнались за ним и уже думали настичь его, бегущего в деревню, как вдруг перед местечком встретила нас пехота батарейным огнем; свист неприятельских пуль нас скоро остановил. В это время за нами показавшийся дивизион наш, который воротился, услыша наши атаки, не позволил нам выскакать из выстрелов, а остановил нас впереди себя. Никогда я не находился в таком сильном ружейном огне: под ногами лошадей пули падали, казалось, как редкой крупной дождь, а мимо ушей свистали, как рой пчел. Покуда эскадроны вздумали ретироваться шахматами и шагом, неприятель подвез два орудия и начал действовать гранатами; первые два выстрела были так метки, что оба ударили в наш эскадрон, но опять так счастливо, что не сделали никакого вреда. Первым сбило у гусара кивер с головы, а второй пронесло между ног лошади. Следующие выстрелы не могли уже нам быть столько опасными, ибо эскадроны сошли в лощины, а они потеряли направление нашей ретирады; это, однако, не помешало им еще убить ядром одну карабинерскую лошадь. Кроме сего, потеря в нашем эскадроне состояла в 5-ти лошадях, пулями раненных, – что, судя по огню, в котором мы несколько часов находились, весьма счастливо, особенно для карабинеров, между которыми разорвало несколько гранат; ружейные же пули так нас освистывали, что я под конец только тому удивлялся, отчего в нас они не попадали. Собственно наши подвиги этим кончились <…>
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
