Сейчас, когда голод начал отступать, Олег вспомнил сам прорыв — и замер, неровно дыша и глядя мимо… мимо всего на свете…
…Они ударили единым кулаком и проломили окружение почти сразу — с грохотом, стрельбой, криками; так, что казалось — не семьдесят, а семьсот человек прорываются наружу. Скорей всего, враг так и подумал. Шесть или семь большегрузных машин, набитых взрывчаткой, попались им в руки посреди всего этого хаоса — на них уходили дальше, и Олег, если честно, по сю пору не понимал, как они не взорвались в бушевавшем вокруг море огня, когда неслись через вражеские тылы, лежа поверх ящиков со взрывчаткой и стреляя во все стороны.
В какой-то момент Йерикка вырвал из рук Олега готовый к стрельбе «шмель» и, вскочив, выпустил термобарическую капсулу — проследив ее полет, Олег увидел корытообразные тени вельботов, которые в тот же миг закрыл шар объемного взрыва, а потом Йерикка заорал:
— Попал! Хоть на земле одного кончил!
Они бросили грузовики и подожгли их в трех верстах от веси, в самом лесу. Тут их нагнали хангары. Отбиваясь, чета уходила в лес, заставив врага гоняться за своей тенью… и в конце концов — оторвалась, но ещё долго потом в бешеном темпе уходила по лесам, будто задавшись целью загнать себя насмерть…
Странно, но, когда они спали в овражке, Олег увидел сон. Первый за огромное количество дней. Наверное — за минуту-другую до пробуждения, когда организм отдохнул. Странный сон.
Он видел актовый зал своей школы в Тамбове. Зал выглядел так, словно в нем только что закончился вечер — горел софит над пустой сценой с
оставленными инструментами, рисовались в полумраке ряды столов. Олег помнил этот вечер — перед самым отъездом на Эльдорадо, помнил, как готовили его и как он проходил.
Он вошел в зал по какому-то делу — не ТАМОШНИЙ, а ЗДЕШНИЙ — с оружием, в грязной, порванной одежде, с мечом за плечами, как будто так и нужно. Сперва ему показалось, что внутри никого нет. Олег прошел вдоль столов и увидел за крайним, возле самой сцены, где свет софита был достаточно ярким, двух человек. Он подошел ближе — и узнал Вадима и Юрку Юрасова, одетых в военную форму: мешковатые маскхалаты, перетянутые ремнями. Мальчишки обернулись на подошедшего Олега. Странные у них были лица — печальные, спокойные и строгие.
Олег ничего не спрашивал. Он просто стоял и смотрел, и первым заговорил Вадим:
— Куда ты ушел? — ясным голосом, мягко улыбаясь, спросил он. — Я тебя искал, и родители твои. Вот, до начала августа искали.
— И бросили? — поинтересовался Олег. Юрка негромко сказал Вадиму:
— Он же ничего не знает…
— Мы не бросили, — покачал головой Вадим. — Просто война началась.
— Какая? С кем? — непонимающе заморгал Олег. Юрка удивился:
— А то ты не знаешь?
— Я думал… это только здесь, — смешался Олег. Юрка вздохнул:
— Уже нет… — а Вадим пожал плечами:
— Так что не до тебя стало, извини… Почти вся Россия в развалинах. Да и остальной мир тоже… Мы с ребятами в неразберихе по-наглому пролезли в добровольческую дивизию ВДВ.
— Пролезли, ну и что? — хмуро спросил Юрка. — Я и повоевать не успел…
— Были неверные данные, — пояснил Вадим. — Нас сбросили прямо на вражеские позиции, половина ребят погибла ещё в воздухе. Юрка тоже. Его даже и не нашли… Маме написали, что без вести, но мы-то знаем, что он убит.
— А ты? — холодея, спросил Олег. — А ты?!
Вадим молча улыбался. Вместо него ответил Юрка:
— А он получил бы если не Героя России, то уж «Заслуги» с мечами — точно. Он ведь приземлился прямо на капэ врага; перебил охрану, взял в плен генерала и захватил бумаги. Но уже когда доставил, все к нашим — пуля из снайперки прямо в затылок… Он упал в траншею уже мертвый.
— А мама? Отец? — еле ворочая языком, спросил Олег.
И — к счастью — проснулся.
* * *
Олег вернулся в импровизированный лагерь в самом разгаре обсуждения. Горел под унылым дождем небольшой трескучий костерок, на нем жарились тушка косули и грибы. Лежали на листьях лопуха водянистые ягоды, клубни саранки, корни рогоза, черемша — Олег, ни слова не говоря, выгрузил свою, присел рядом со всеми.
— Переждать, отдохнуть дня четыре — и уходить, — говорил Резан. — Отдохнуть непременно — перераненые у нас все, усталые, Йерикка не даст соврать:
Йерикка кивнул. Краслав — еще совсем слабый — оскалился:
— Мы не кинем сражаться! Ты струсил!
— Нет, — холодно возразил Резан. — Я был за то, чтоб идти к Стрелково. Но часом мы бойцы никакие. Сгинем и все.
— Хочешь, чтоб поломались мы, как Квитко?! — крикнул Крааслав. — Ты про то
сам говорил!
— Не шуми, — миролюбиво ответил Резан. — Услышат. Коли чается тебе гибели со славой, так я хочу пожить с пользой.
— То хорошо говорить, раз брат твой, — Краслав ткнул в Данка, чистившего "наган", — целым ходит?
— Т-т-т-т! — помахал рукой Гоймир. — Уймись. Сядь, Славко. Резан?
— Я сказал, — Резан сел и добавил: — Устали мы. Отдохнуть должны. А там и сражаться внове можно.
— Помога где? — вдруг поднял голову Хмур. — Что в городах? Что Земля? Мы бьемся тут… — он вскочил, стиснув кулаки. — Предали нас, кинули! На Земле нас предали, горожане нас предали — кто мы им, горцы, дикие люди! Одно подохнем тут из-за-про сволока этого, чтоб их Кащей…
Олег внутренне сжался и беспокойно посмотрел по сторонам. Наверное, ни разу за эти месяцы он не думал всерьез, что вокруг чужие люди. И вот…
Но он поспешил. Резан махнул рукой. Йерикка длинно присвистнул с насмешливым лицом. Гоймир поморщился:
— Сядь, что ты бредом-то бредить…
— Бредом?! Так где добровольцы их?! Где укрепа?!
— Где укрепа, Хмур? — спросил Гоймир в ответ. — Да вон, горло Вольгу перережь, так станет укрепа перед тобой, что лист перед травой…
— Да то не мне его резать стать, а тебе! — крикнул Хмур. — То не мою пару он поимел и в свою перевернул при всем честном народе — твою! А тебе все улыбки… князь!
Олег почувствовал, как заныло то место, куда пометил его когда-то меч Гоймира. Мальчик взялся за рукоять своего меча, но его опередил Гостимир:
— Заткнись! — меч бояна сверкнул под дождем. — То дело их — Гоймира да Вольга, но за свою сестру я перед Ладой встану, перед коном ее и рядом!
— Мечи?! Так что! — Хмур выхватил свой клинок, сталь ударилась о сталь, лица мальчишек озверели… и в ту же секунду оба меча, описав в воздухе свистящие дуги, отлетели в стороны, схватившиеся едва удержались на ногах, а между ними возник Йерикка. Рыжий горец был безоружен и улыбался. Голос его звучал твердо, но мирно:
— Тихо. Тихо, тихо, тихо, вы что это? Вы на войне, а в это время ни с кем, кроме врага, клинков не скрещивают — так сказал Прав, то закон Рода. Но мы ждем извинений.
— Виниться?! Мне?! За что?! — выкрикнул Хмур запальчиво. Ни он, ни Гостимир не убрали оружия. Краем глаза Олег заметил, что Гоймир держится за рукоять камаса, и пальцы у него белые.
И нет сомнений, в кого он до боли хочет метнуть камас.
— За оскорбления, нанесенные Гоймиру, Вольгу, Гостимиру и Бранке. За то, что плел ты тут о предательстве — извиняться не надо, это просто чушь. Так мы ждем, Хмур.
Злость и бессмысленность волной схлынули с лица Хмура. Он кивнул:
— Добро… Вину мою простить прошу. От всего сердца прошу. Стыдно мне.
— Гостимир, ты первым обнажил оружие, — повернулся к нему Йерикка. Тот убрал меч и с готовностью сказал:
— Прошу простить меня.
— Мы часом не решили, как будем, — Гоймир убрал руку с камаса, в его лицо постепенно возвращались краски.
— А на мой глаз — решили, — возразил Резан. — Часом мы не чета, а семьнадесят тяжелым больных, про себя в первую голову опасных. Останемся — погромят нас.
Лишь за нами станут охотиться, иных-то чет в Древесной Крепости нету часом.
— И полагаю, что весей тоже не осталось, — добавил Йерикка.
— Ты тоже голос за уход кладешь? — спросил Гоймир. Йерикка поднял ладонь:
— Дождь. Усталость. Раны. За столько времени отдать врагу только одну долину — это победа. Предлагаю уходить за Моховые Горы, к Тенистому озеру.
— Туда?! — воскликнул Холод. — То ж болотные равнины, а озером — мертвецкая…
— Хоть тихо там, — возразил Йерикка. — Уйдем, неделю пересидим и вернемся. Дадим бой вместе с остальными нашими на перевалах Светлых Гор, наши туда ушли. Гоймир, ты пойми, Резан прав. Мы не сможем сражаться. Почти все больны от усталости, я за свои слова отвечаю. Раны заживают хуже, раздражительными все стали, спят плохо…
— Оплевал нас вконец, — усмехнулся Рван.
— Да нет, это просто логичное завершение слишком долгого периода боевой активности, — парировал Йерикка. — Еще немного — и пойдут необратимые изменения в организмах. Данваны нас голыми руками возьмут и даже убивать не станут — раздадут по своим больницам, как экспонаты. Мне не улыбается до конца дней — своих рыть окопы детским совочком, кричать «пух-пух» с палкой в руках и обращаться к посетителям с криком: "Бросай оружие, гад!"
