– Ты что? Ты!..
Она медленно встала, улыбнулась.
– Помнишь это платье? Когда ты обнял меня там, у шатра, я вдруг поняла, что лучше уже никогда не будет. Никогда! Знаешь, я боялась гнева богини, думала, что Пеннорожденная отомстит... Но она добра, я вернусь к ней. Не ищи меня, господин мой! Мы никогда не забудем друг друга, но – не ищи!..
Я замер, застыл, окаменел. Словно все это было не с нами. Словно не Амикла уходила от меня. Словно не мне надо немедленно что-то сказать, придумать, сделать...
В последний раз прошелестела тяжелая критская ткань...
Я так и остался стоять, не понимая. Все еще не понимая. Не желая понимать!..
* * *
– Тидид? Да ты чего? Ночью, один, без гетайров?
– Пошли они все к воронам, о богоравный басилевс Сфенел! К Гадесу! В Ехиднин афедрон! К Кроновой бабушке!
– Гм-м-м... А может, выпьешь? Сейчас принесут, мне недавно кипрского прислали. Да что случилось-то? Не с Амиклой?
– Капанид, ты... Больше никогда... никогда не произноси ее имени! Понял, ты, богоравный? Понял? Понял, ванакт недовенчанный?!
– М-м-м... Тебе разбавить? Знаешь, первую лучше не разбавлять. По-фракийски.
– Думаешь, поможет?
– М-м-м... А про других женщин можно, это... произносить? Слыхал, Елену украли?
– Золотую? Из храма на Глубокой?
– Не-а, настоящую, из Спарты. Служанка с торга прибежала, кричит...
– Да не мели ерунды, Капанид! Давай и в самом деле... По-фракийски.
* * *
– Нет, нет украли, ее действительно украли, Айгиалочка! Эней ее украл, Приама Троянского родич! В мешок посадил, на корабль притащил... Менелай-то, бедняжка, как раз на Крит перед этим уехал, деда хоронить!
– Да что ты говоришь, милочка?
На этот раз моя супруга изволила надеть хитон. Правда, очень короткий. Такой же, как на Креусе, жене Полидора.
– Погнались за ними, да куда там! Эней ведь, говорят, самой Киприды сын, вот она ветры и послала...
На меня, хвала богам, внимания пока не обратили. Заняты – моя богоравная супруга Креусу по плечику пухлому гладит, та ее – по коленке.
Я бы сюда, в свои (мои, ха!) покои и не заходил, но надо же фарос сменить. Больно фракийский у него вид после вчерашнего!
– Ой, Тидид! А я вот Айгиалочке рассказываю...
Посмотрела на меня. Умолкла.
– Ну, я побежала! Мне еще в храм надо, к Гере Анфии, мы с Полидориком жертву приносим за нашего маленького. Ой, где мой гиматий? Ты знаешь, Тидид, здесь так жарко, так жарко, хоть голой ходи... Ой!
Я проводил ее взглядом и побрел к себе, не желая ни видеть, ни слышать, а уж разговаривать – тем более. Но куда там!
– Еще и пьянствуешь? Хорош, ванакт аргосский!
– Алкмеон был лучше, – буркнул я, не оглядываясь. – Поезжай к нему, он, говорят, сейчас в Акарнании...
– Я с тобой разговариваю!
Обернулся. Рядышком уже она, моя богоравная! Губы поджала, глазами сверкает.
– Я не желаю, слышишь, не желаю, чтобы мой муж, ванакт Аргоса, шлялся по ночам неизвестно где! Я не желаю, чтобы об этом болтали на торге!..
Зря это она! Даже зайца не следует загонять в угол. Говорят, заяц от отчаяния орла убить может. А я, в общем-то, не совсем заяц.
– Если ты не одумаешься, я обращусь к совету гиппетов, я...
– Угу, – кивнул я.
Посмотрела мне в глаза. Осеклась.
– Мне – новый фарос. Подбери получше. И хитон.
– Я тебе не служан... – дернулись губы. – Сейчас, ванакт!..
– И еще! – перебил я. – Мы, кажется, кое о чем договаривались, богоравная. Я расстался с Амиклой...
– Расстаются с женами! – прошипела она. – Блудливых рабынь гонят взашей!
Оставалось улыбнуться.
– Я расстался с Амиклой, о моя богоравная супруга. Поэтому сегодня позовем служанку, а лучше двух. Ты ведь говорила, что любишь смотреть?
– Ты!.. Ты не посме... – выдохнула она, скривилась... смолчала.
– И так будет каждый вечер – пока я хочу. Поняла?
Первый раз за два года мне было приятно смотреть на собственную жену.
АНТИСТРОФА-I
– К сожалению, это правда, – вздохнул дядя Эвмел. – К сожалению...
Давно в Палате Печатей не было столько народу! Сфенел, Амфилох, Киантипп, Полидор (даже к Гере Анфии не пошел, толстяк!). Ну и мы с дядей.
Маленький свиток папируса лег на столик. Дядины пальцы развернули его... свернули.
– Пока известно вот что... Париса в посольство включили в последний миг, должен был ехать один Эней. Говорят, Парис сам настоял, хотя Гелен и кое-кто еще из старших Приамидов были против. Переговоры вел Эней, речь шла о гарантиях судоходства на море... В общем, ничего необычного. Но тут его, Менелая, пригласили на Крит. Там годовщину справляли – по Катрею, его деду по матери...
Мы переглянулись, все еще не веря. Каждый из нас слышал – на улице, на торге, от собственной жены. Слышал – и отмахнулся поначалу. А, выходит, зря!
– Через два дня после его отъезда Елена приказала погрузить на корабль все свои сокровища. Сказала, якобы, что это ее богатство, а не мужа. На корабль села сама, взяла с собой служанок... Дочку оставила...
– Сука! – негромко бросил Амфилох.
Мне казалось – возразят, возмутятся. Ведь это же Елена!
Смолчали.
– Когда уезжала, велела сказать, что отныне – она супруга Париса Приамида...
– А мне сказали – Энея! – встрял Полидор.
(Знаю, знаю, толстяк, кто тебе это сказал!)
– Пока трудно понять, – дернул плечами дядя Эвмел. – В общем, Менелай послал корабли в погоню, но никого не нашел. Говорят, их на юге видели, у Сидона. Вот и все!
– Ничего себе, все! – не выдержал я. – Даже если Елена с ума сошла...
– Сука она! – это уже Полидор.
– ...Куда Эней смотрел? Ведь он-то – не козопас, не мальчишка! Ведь им двоим Приам головы оторвет!
– А может, и нет...
Дядина рука нащупала палочку. Киантипп подбежал, помог.
– А может, и нет, мальчики...
Дядя медленно прошел к окну, поглядел в низкое, затянутое тучами небо.
– Первое, что в голову приходит – Гесиона. Помните? Лет двадцать назад Теламон вот так же гостил в Трое и увез с собою дочь Приама. Мерой за меру...
И вновь мы переглянулись. Было дело! Теламон Эакид, папаша бычелобого Аякса! А его брат Тевкр – сын Гесионы!
– А может, мальчики, и того хуже. Парис говорил, что Елену ему подарили боги. Трепал языком, наверное. А если нет?
– Но ведь Елена – богиня! – в голосе маленького Киантиппа звенел ужас. – Разве богиню подарить можно? Дядя Эвмел, дядя Диомед, объясните!..
Кто-то выругался – негромко, зло.
От души.
* * *
– Сама не понимаю, сынок! Ничего не понимаю! И никто из НАС не понимает.
– Почти никто мама! Почти! Ведь кто-то из ВАС это придумал?
– Не знаю... Болтают о каком-то яблоке...
– Яблоке?!
– Представь себе, Диомед! Будто бы на свадьбе у Пелея кто-то кинул золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей»...
– Так эта надпись на яблоке бы не вместилась, мама! Там же столько значков! Может, это репа была?
– Вот-вот, и я о том... И будто бы из-за яблока МЫ поссорились, кому, мол достанется. Волоокая[29], Киприда и я отправились к Парису на Иду, чтобы он рассудил...
– Что за бред?
– Не бред, сынок! Не так глупо и придумано – для козопасов, которые представляют нас ничуть не лучше своих немытых жен. Парис, якобы, вручил яблоко Киприде..
– А она сосватала Парису Елену... Да-а!.. А что на самом деле?
– Я же тебе говорю – не понимаю! НАШИ, те, у кого в Восточном Номосе уже есть Грибницы, очень волнуются, да и другие тоже. Ведь может быть... Может быть война, сынок!
– Да что ты, мама! Мой родич Фоас как-то сказал, что из-за женщин нельзя начинать войну. У тебя жену украли, а ты у врага укради! Воевать-то зачем? Елену вернут, Париса сошлют к гипербореям...
– Если бы... Если бы, сынок!..
* * *
– Сука! Елена – сука!
– Су-у-ука-а-а!
Золотой истукан качнулся – раз, другой. Рухнул...
– Сука! Предала! Всех нас предала! Сука!
Теперь по золоту молотили – камнями, дубинами, ногами, чем попало. Молотили, плющили, уродовали лик...
Толпа пришла сюда, на Глубокую, еще с рассветом. Стояли, окружив знакомый мне с детства храмик, шептались, потом стали кричать. Стражников не трогали, просто в сторону отодвигали. На нас с Капанидом и не смотрели. Будто бы не аргосские владыки у гибнущего храма стоят.
– А мы ей молились! Этой суке молились! Поджигай! Храм поджигай!
– Тидид! – голос Сфенела дрожит. – Нельзя! Нельзя, чтобы так! Храм ведь!
– А как? – вздыхаю я.
Мне тоже жаль, до боли жаль Золотую Елену, богиню нашего детства, нашего маленького царства-государства на Глубокой. Сколько раз забегали сюда, молились, говорили о Ней! Но – поздно. По всей Ахайе, по всей Элладе громят храмы, разбивают статуи, оскверняют алтари...
Уже не богиня – сука!
– Предала! Предала! За Парисов приап предала! Заглотнула – понравился! Су-у-ука! Жги! Жги-и-и!
Вот и хворост с соломой несут. Стража догадалась, к соседним домам отступила. А там готовятся – пифосы с водой выкатывают, чтобы огонь не перекинулся...
– Кол ей вогнать! Чтобы изо рта вышел! А Парису приап его вонючий оторвать! Оторвать! Оторва-а-ать!
