— Пойдем, покажу.
Шла впереди и манила за собой обольщениями, брала ребенка в руки — и еще больше манила. Потому что не только вид, глаза ее, такие теплые и такие радужные, — вся она переменилась, улыбаясь, и хвастаясь сыном своим, радуясь тому, что имеет его.
— Как назвали племянника, Даная?
— Именем отца его — Мезамиром, — не сказала — распевала эти несколько слов.
Стоял и любовался ею, ее заботами, и только тогда уже, когда передала маленького Мезамира няне и встала перед ним, собралась сказать что-то, не захотел слушать, поднес к губам ее десницу и поцеловал подчеркнуто благодарным поцелуем.
Когда выходил, высмотрел Данаину наставницу и поспешил отыскать повод отойти с ней в сторону.
— Бабушка можешь принести мне какую-нибудь тесьму? — обратился к ней тогда уже, как остановился у Гриваня. — Беспорядок здесь, в седле, требуется закрепить.
— Почему нет, сейчас принесу.
Даная стояла слишком далеко, чтобы слышать, о чем говорили. Тем не менее, когда наставница подошла, заговорил с ней тайно-приглушенно.
— Это все, правда?
— Что?
— Ну, что Даная хочет, чтобы я положил конец ее вдовьему безлетью?
— Мне, молодец, не подходит лгать, — рассердилась она.
— Подожди, — остановил ее. — Я вот что хочу спросить: Наставница слышала о том из уст самой Данаи или всего лишь догадывается? Если слышала и уверена, что так в действительности и есть, то пусть скажет Данае еще одну правду: я согласен взять ее под свою защиту.
— А сам ты не способен сказать этого?
— Скажу, однако, спустя уже.
— Ой, — не без насмешки засмеялась наставница. — Что же, за мужи пошли нынче. Старуху просят, чтобы умыкнула девушку.
— Что выдумываешь! — разгневался. — Разве об умыкании речь?
— А то нет? Думаешь, такая, как Даная, сама придет и скажет: «Возьми меня, хочу быть твоей».
Сказала и ушла прочь. А он, Келагаст, остался сам по себе и оторопел от удивления. Это что же она думает, старая карга? Да, что думает и сказала? Где видано, чтобы умыкали княжескую дочь, да еще вдову, и которая ко всему если не сегодня, то завтра княгиня? С ума сошла. Ей-богу, не иначе, как съехала с ума.
Вскочил на Гриваня и погнал в сердцах галопом. Похоже, что намерен развеять все это по ветру. Но, увы, и галоп не помог. Погодя убедился: время тоже не помогает… Во-первых, Даная ничего не делает, чтобы он стал предводителем дружины, а во-вторых, сама не идет ни из мыслей, ни из сердца. Как заронилась туда непреодолимым обольщением, так и не перестает им быть. Водил молодцов на стрельбище и хлопотал о стрельбе, а думал о Данае, делал перерыв, чтобы остаться самим с собой и разобраться в себе — видел Данаю и только Данаю. И угощаться не угощался, и пить не пил, когда был у нее в тереме, а чувствовал себя умиротворенным. Мало того, что мыслями завладела и сердцем, — силы лишила до предела.
Это, наверное, заметил и Старк. Он так внимательно присматривался, когда отправлялись на стрельбище, не спускал глаз и на стрельбище. А еще и зовет зачем-то. Недоволен им, как учит отроков, или, может, еще дальше видит старый лис: узнал, ей-богу, что был у Данаи, и желает узнать теперь, зачем был, что скрывается за этими посещениями.
— Звали, воевода?
— Да, — не стал присматриваться к нему Старк, как и медлить. — Дело есть, полагаю. Князь Волот затеял поход в ромеи. Не ратный, нет, — успокоил, заметив, вероятно, немалое смущение в глазах и на лице своего тысяцкого — С посольством отправишься к ромейскому императору, хочет якобы восстановить подписанный с покойным Юстинианом договор. Ты у нас сообразительный, да и от рода посольский. Пойдешь с Волотом от дулебов, отстаивать в том договоре потребности земли нашей.
— Один пойду или с людьми своей тысячи?
— С мужами, однако, не со всеми, — улыбнулся старик.
— Отбери десяток лучших, и готовьтесь.
Собрался было спросить: «А Даная знает, куда я еду?» — и понял вдруг: выдаст тем и себя, и Данаю. Понял и прикусил язык. Уже спустя, как улеглось смятение, поинтересовался:
— Когда мне отправляться?
— Через два-три дня. Думаю, хватит, чтобы приготовиться в путь.
— Не хватит, воевода. Путь он, как и дело не из последних. Надо себя, людей, коней приготовить, как следует, о подарках императору позаботиться.
— О подарках князь Волот позаботится.
— Как — Волот? Посольство отправится от всей земли, все должны внести свою лепту. С пустыми руками я не поеду.
Старый задумался.
— Князь Волот торопит нас. Ну, и ничего, день-другой подождет. Даю тебе на сборы четыре дня. На рассвете пятого должен уехать.
Утешение небольшое, добавил всего лишь день. И больше, конечно, не добавит. Поэтому и болтать с ним не приходится. Остается сказать: «Согласен» — и уйти. А как скажешь, когда язык не поворачивается? Поедет он как далеко, так и надолго. Может ли поехать, ни о чем не договорившись с Данаей? Это будет не поход, а погибель. Присуха, неопределенность высушат его. Все же может произойти, когда поедет, ни к чему с ней не договорившись? А времени вон как мало. И к Данае не на всяком жеребце подъедешь. Разве… Постой, постой. А если пойти к ней и оспорить: «Как же ты так? Ты говорила одно, а Старк велит другое». Да и о подарках не а кем-то, все-таки с ней должен вести речь. Так как, княжеская казна в ее руках, поэтому о подарках должен вести речь только с ней. Нет, мир все-таки мудро устроен. Даже над крутой падью отыщется стезя, что выведет на безопасное место, даже в полной безысходности есть выход. Не стал медлить: отпросился со стрельбища и погнал Гриваня к Данае.
— Это правда, что повелел Старк?
— А что повелевает Старк?
— Велит собираться и отправляться аж к ромеям.
Ни утверждала, ни противоречила. Смотрела умиленно и молчала.
— Ты не хотел бы, так далеко уезжать? — поинтересовалась, наконец.
— Ну, почему же… Если это очень нужно, то поеду. Вот только… Почему так нагло и почему повелел Старк?
— Это не Старк, это я повелеваю, Келагаст! Да. Сам надоумил, теперь удивляешься?
— Н-не понимаю.
— Кто говорил в прошлый раз: не будет ли возмущения среди мужей? Вот я и послушалась твоего совета. А послушав, велела именно тебя послать послом от дулебов. Вернешься от ромеев со славой — и заткнешь всем рты. Понимаешь, Келагаст, когда побываешь у ромеев и подпишешь договор с ромеями, дашь мне повод и резон, именно, тебя поставить около себя. Тогда никто не отважится ссылаться на твою молодость и перечить.
— А если не справлюсь с тем, в чем полагаешься на меня?
— Справишься. Князь Волот имеет уже договоренность с императором. Осталось поехать к нему и подписать — вот и все.
Прошлась, довольная и успокоенная, и потом добавила:
— Только ты нигде никому ни слова об этом, слышал?
— Слышу, княгиня.
Видимо, понравилось величание. Подошла, встала, чуть ли не вплотную, и смотрит пристально и преданно.
— Этого, кроме меня и тебя, никто не знает, даже Старк. Это первая наша с тобой тайна.
— А будет и вторая?
— Да, все будет, если править землей: тайны, коварство, непослушание, даже ложь. Ты не в семье главного мужа жил, не знаешь об этом?
— Мой отец учил нас быть, прежде всего, правдивыми. Мезамир только к хитрости прибег в разговоре с аварами, и то, чем поплатился за это.
Загрустила видом и задумалась. А подумав, сказала:
— Если бы и другие были благочестивые в делах и помыслах. А что остается делать, если они не правду признают, а ложь? Ну и… — улыбнулась, — об этом потом. Поезжай, побывай между ромеев, посмотри на них, сам увидишь, что и как.
Спроваживает… А как же с тем, ради чего шел сюда? Неужели наставница не сказала Данае? Не может быть. Они в сговоре, более того, заодно… Что же делать? Другой возможности увидеться с Данаей может и не быть. Если не скажу о слюбе сейчас, гляди, уже никогда не скажу. Поднял, собираясь с духом, голову, и искал уже слова, которыми мог бы начать ее, свою беседу с Данаей, но не успел и заикнуться, как открылась дверь и на пороге появилась наставница.
— Пусть простит меня княжна, пора укладывать сына.
— Иду… Мы еще встретимся, Келагаст, — сказала вместо «прощай». — Перед отъездом зайдешь за подарками.
Проводила за порог и скрылась в теремке. А Келагаст, недолго думая, шествовал к Гриваню и ругал, на всю ширь своей мужественной натуры, ее наставницу.
«Гемонская басиха. То ли подслушала мои мысли и желания, или как понимать ее?»
И мужей, которые пойдут с ним к ромеям, подобрал, и мужам повелел готовиться к походу, а сам если и думал о нем, то лишь тогда, когда приходили и напоминали: приходилось думать. С некоторых пор посетила его и не отступает уже мысль: ромеи — не благой мир для меня. Вон сколько недель пойдет на это, чтобы добраться до них, высидеть там, пока поступятся к императору и переговорят с императором. А еще и обратный путь будет. Не случится ли так: пока он будет ходить, и заботиться о покое земли, а тем временем к Данае протопчут стезю другие? Навестит кто-то из князей или княжичей земли Трояновой и приедет свататься. Не заколеблется ли в таком случае Даная? Разговора о слюбе между ней и им, Келагастом, не было, речь шла всего лишь о его руководстве в дружине. Или Данае долго переиначить и обратить тему разговора на другое? Сама же говорила: все будет, если править, и непослушание, и коварство, и ложь. Да и с другой земли могут узнать про нее и заслать сватов. Одни — ради Данаи, другие — ради того, чтобы занять княжеский стол на Дулебах. Разве при Добрите не было этого? Даная жена юная и вон как прекрасна.
