— А я как-то не могу поверить, что он дурной человек, — мягко проговорила Мелани. — С виду он джентльмен, и притом храбр — доставлять нам оружие, прорывая блокаду…
— Это не потому, что он храбр, — из духа противоречия заявила Скарлетт, выливая на вафли половину сиропа из соусника. — Он делает это ради денег. Он сам мне так сказал. Ему наплевать на Конфедерацию, и он утверждает, что янки сотрут нас с лица земли. Но танцует он божественно.
Дамы онемели от ужаса.
— Мне все это надоело, я не намерена больше сидеть взаперти. Если они вчера перемывали мне косточки, значит, репутация моя все равно погибла и мне нечего терять.
Она даже не заметила, что повторяет слова Ретта Батлера — так кстати они пришлись и так точно выражали ее собственные мысли.
— Боже мой, что скажет ваша матушка, как узнает? Что она будет думать обо мне?
При мысли о том, в какой ужас придет Эллин, если ей когда-нибудь доведется узнать о скандальном поведении дочери, Скарлетт похолодела и в душе у нее пробудилось раскаяние. Но она тут же приободрилась, вспомнив, что от Тары до Атланты двадцать пять миль. Тетя Питти, конечно, ничего не скажет Эллин. Ведь это бросит тень и на нее. А раз Питти не скажет, нечего и беспокоиться.
— Мне кажется… — нерешительно промолвила тетушка Питти, — мне кажется, я должна написать об этом Генри… ужасно не лежит у меня к этому душа, но ведь он единственный мужчина в нашей семье, так пусть поговорит, внушительно поговорит с этим капитаном Батлером… О господи, если бы Чарли был жив… Вы никогда, никогда не должны больше разговаривать с этим человеком, Скарлетт.
Мелани сидела молча, сложив руки на коленях. Нетронутые вафли остывали на ее тарелке. Она поднялась, подошла сзади к Скарлетт и обхватила руками ее шею.
— Дорогая, — сказала она, — не расстраивайся. Я все понимаю, и ты вчера поступила очень мужественно и очень много сделала для госпиталя. И если кто-нибудь посмеет сказать о тебе хоть одно дурное слово, я сумею за тебя заступиться… Не плачьте, тетя Питти. Скарлетт было очень трудно сидеть все время взаперти. Она еще совсем ребенок. — Пальцы Мелани нежно перебирали темные волосы Скарлетт. — Может быть, и нам всем будет легче, если мы хоть изредка начнем появляться на людях. Может быть, это было эгоистично с нашей стороны, что мы, закрывшись в четырех стенах, предавались своему горю. В войну все по-другому — не так, как в мирное время. Когда я думаю о всех воинах, оторванных от дома, у которых в нашем городе нет никого знакомых, и им не к кому пойти вечерами, и о тех, кто лежит в госпиталях — а многие из них ведь уже ходят, но еще не настолько оправились, чтоб вернуться на фронт… Да, конечно, мы вели себя эгоистично. Мы должны сейчас же взять к себе из госпиталя трех выздоравливающих, как сделали это все в городе, и каждое воскресенье приглашать еще несколько на обед. А ты не тревожься, Скарлетт. Люди не будут о нас плохо говорить, они поймут. Мы знаем, что ты любила Чарли.
А Скарлетт и не думала тревожиться, и рука Мелани, неясно трепавшая ее волосы, вызвала лишь раздражение. Ей хотелось тряхнуть головой и воскликнуть: «А, чепуха!» У нее и сейчас еще огонь пробегал по жилам, стоило ей вспомнить, как вчера на балу и раненые из госпиталя, и другие военные — из войск внутреннего охранения и милиции — оспаривали друг у друга право на танец с нею. И уж меньше всего на свете жаждала она иметь защитника в лице Мелани. Весьма вам признательна, но она и сама отлично может постоять за себя, а если старые мегеры начнут шипеть, ну и пускай себе шипят на здоровье, нужны они ей очень! На свете слишком много молодых симпатичных военных, чтобы еще тревожиться из-за старых мегер.
Тетушка Питтипэт, слушая ласковые увещевания Мелани, вытирала платочком глаза, и тут появилась Присей с объемистым конвертом в руках.
— Это вам, мисс Мелли. Маленький негритенок принес.
— Мне? — удивилась Мелли, вскрывая конверт.
Скарлетт продолжала уплетать вафли, не обращая внимания на происходящее, и вдруг услышала, как Мелани громко расплакалась, подняв глаза, она увидела, что тетушка Питти судорожно прижала руки к груди.
— Эшли убит! — взвизгнула она, и руки ее безжизненно повисли, а голова запрокинулась.
— О боже! — вскричала Скарлетт, чувствуя, как кровь отхлынула у нее от сердца.
— Нет! Нет! — воскликнула Мелани. — Скорее! Скарлетт, дай ей нюхательные соли! Успокойтесь, успокойтесь, дорогая! Вам лучше? Дышите глубже. Это вовсе не от Эшли. Простите, что я вас так напугала. Я заплакала просто от радости. — И она поднесла к губам какой-то предмет, который был зажат у нее в руке. — О, я так счастлива! — И она снова расплакалась.
Что-то блеснуло у нее в пальцах, и Скарлетт увидела массивное золотое кольцо.
— Прочти, — сказала Мелани, указывая на выпавшее у нее из рук письмо. — О, как он мил, как добр!
Скарлетт, озадаченная, подняла с полу небольшой листок бумаги и прочла то, что было написано на нем твердым решительным почерком: «Если Конфедерации нужна кровь мужчин, то ей пока еще не нужно, чтобы женщины с кровью отрывали от сердца драгоценные для них реликвии. Примите, дорогая миссис Уилкс, этот знак преклонения перед Вашим мужеством и не считайте Вашу жертву бесплодной, ибо за выкуп кольца уплачена сумма, десятикратно превышающая его стоимость. Капитан Ретт Батлер».
Мелани с неясностью смотрела на кольцо, снова надетое на палец.
— Видите, я же говорила вам, что он джентльмен! — сказала Мелани, повернувшись к тетушке Питти и сияя улыбкой, хотя слезы еще струились по ее щекам. — Только человек тонкого воспитания и очень чуткий мог понять, как тяжело мне было расстаться… Но я пошлю им мою золотую цепочку взамен. Тетя Питти, вы непременно должны написать капитану Батлеру и пригласить его отобедать с нами в воскресенье, чтобы я могла лично выразить ему благодарность.
И ни тетушке, ни племяннице — в таком они были волнении — не пришло на ум, что капитан Батлер не почел нужным возвратить и Скарлетт ее кольцо. Но Скарлетт подумала об этом и была раздосадована. Она-то понимала, что вовсе не душевная тонкость побудила капитана Батлера совершить этот галантный поступок. Он хотел иметь доступ в дом тетушки Питтипэт и нашел безошибочный способ получить приглашение.
«Я была крайне обескуражена, узнав о том, что ты себе недавно позволила», — писала Эллин, и Скарлетт, читая за столом ее письмо, нахмурилась. Да, дурные вести и в самом деле долетают быстро. В Чарльстоне и в Саванне ей не раз приходилось слышать, что нигде так не любят сплетничать и совать нос в чужие дела, как в Атланте, и теперь ей пришлось в этом убедиться. Благотворительный базар состоялся в понедельник вечером, а сегодня был четверг. Кто же из этих старых ведьм взял на себя труд оповестить Эллин? В первое мгновение она заподозрила тетушку Питтипэт, но тут же отбросила эту мысль. Тетушка Питтипэт сама тряслась от страха, как бы ей не пришлось отвечать за вызывающее поведение Скарлетт, и отнюдь не в ее интересах было доводить до сведения Эллин, как плохо она справилась со своей ролью дуэньи. Вероятно, это дело рук миссис Мерриуэзер.
«Мне трудно поверить, что ты могла настолько забыть приличия и проявить такое отсутствие воспитания. Я готова поглядеть сквозь пальцы на твое появление в обществе до истечения срока траура, понимая, что это было продиктовано горячим желанием внести свою лепту в дело помощи госпиталю. Но танцевать, да еще с таким человеком, как капитан Батлер! Я уже много слышала о нем (да и кто о нем не наслышан?), и всего лишь на прошлой неделе Полин писала мне, что этот господин пользуется очень дурной славой, и в Чарльстоне от него отвернулись все, даже его семья, — все, за исключением, разумеется, его убитой горем матери. Это глубоко безнравственный человек, он способен воспользоваться твоей невинностью, твоей молодостью, чтобы погубить тебя, опорочить в глазах общества и тебя, и твою семью. Как могла мисс Питтипэт так пренебречь своим долгом по отношению к тебе?»
Скарлетт посмотрела на тетю Питтипэт, сидевшую напротив нее за столом. Старая дама узнала почерк Эллин и уже надула пухлые губки, как ребенок, испугавшийся нахлобучки и готовый предотвратить ее потоком слез.
«Я прихожу в отчаяние при мысли о том, что ты могла так скоро забыть все правила хорошего воспитания. Я хотела немедленно отозвать тебя домой, но оставила это на усмотрение твоего отца. В пятницу он приедет в Атланту, чтобы объясниться с капитаном Батлером и забрать тебя домой. Боюсь, он будет с тобой суров, невзирая на мои мольбы. Я же уповаю на то, что причиной твоего нескромного поведения является просто молодость и легкомыслие. Я столь же горячо, как все, готова послужить нашему Правому Делу и хочу, чтобы мои дочери разделяли эти чувства, но позорить…»
Дальше было написано еще много — и все в таком же духе, — но Скарлетт не прочитала письма до конца. Впервые в жизни она испугалась не на шутку. Всю ее беззаботность и удаль как ветром сдуло. Она чувствовала себя словно провинившийся ребенок — совсем как в десять лет, когда как-то раз за столом запустила в Сьюлин печеньем. Впервые она слышала столь резкие укоры из уст своей всегда такой мягкой матери. Да еще приедет отец и потребует объяснения у капитана Батлера. Она поняла, что каша заварилась нешуточная. Джералд, видно, рассвирепел, и на сей раз впервые ей не удастся избежать наказания, забравшись к нему на колени, ласкаясь и дерзя.
