730
«С волею нетвердой», в подлиннике: Per poco amor, по малой любви, т. e. ко благу.
731
Т. е. усердие делать благое возобновит и укрепит над нами благость Милосердого.
732
«Щель», т. е. лестницу, ведущую в скале в вышележащий круг.
733
Не сочти за невежливость с нашей стороны то, что мы не останавливаемся; что тебе кажется невежливым, то мы считаем совершенно согласным с требованием вечного правосудия.
734
«Сан-Зено, древнее аббатство в Вероне, основание которой приписывается многими королю Пипину. Говорящая здесь личность мало известна. Старинные комментаторы называют его Альбертом, a Бенвенуто да Имола называют его bonus moribus et vita, но ленивым. Вернее, кажется (по Мелли), подразумевается здесь аббат Герардо II (ум. 1178 г.), живший при Фридрихе Барбаросее, тогда как Альберт жил при императоре Фридрихе II». Филалет.
735
«Здесь разумеется славный император Фридрих Барбаросса, который, по народному немецкому сказанию, еще и до сих пор сидит в пещере в горах, в ожидании какого-то события, при чем борода его вросла в каменный стол перед ним. В 1162 году он сжег и опустошил Милан, Брешию, Пьяченцу и Кремону. Он утонул в реке Салеф к Армении, во время крестового похода в 1190 году, переезжая реку в брод». Лонгфелло. – «Эпитет «добрый», по мнению некоторых, употреблен здесь иронически, что, впрочем, сомнительно; скорее можно думать, зная воззрение Данте на императорство, что он оправдывает Фридриха за наказание его возмутившихся миланцев, представляя себе его, как законную кару правосудия; тем более, что и древние комментаторы, Франческо да Бути и Пиетро Данте, принимают это место не в ироническом смысле; последний даже говорит про Фридриха: Fuit magnus in probitatte». Филалет.
736
«Некто». Здесь разумеется Альберто делла Скали, отец Кана Великого. Уже в 1272 году он был подестой в Мантуе; в 1277 г., по убиении брата своего Мастино, он вернулся в свое отечество Верону и в следующем году получил здесь неограниченную власть, которою и пользовался вплоть до своей смерти, управляя страной в духе гибеллинской партии. Он умер в 1301 году, следовательно, незадолго до начала замогильного странствования Данте, почему и сказано, что он стоит одной ногой в могиле.
737
Альберто имел, кроме троих законных сыновей, Варфоломея, Альбонна и Кана Великого, правивших друг за другом краем после него, еще незаконного сына Джиузеппе, которого он поставил в 1292 году аббатом в монастыре С.-Зено, и в этом сане он оставался до 1314 года: стало быть, он был возведен в этот сан около того времени, когда Данте жил в Вероне. Это возведение было против церковных канонов, потому что он был незаконный сын, в тому же хромой и, кроме того, человек развратный. Бенвенуто да Имола говорит о нем: «Fuit enim vir violentus, de nocte discurrens per suburbia et capiens multa ot implens meretricibus locum illum». Вскоре после него был аббатом в С.-Зено другой Джиузеппе, также незаконная ветвь из дома делла Скала и такой же развратный; почему один веронец заметил, что хотя С.-Зено и изгоняет бесов (монастырь этот славился чудотворной силой исцелять бесноватых), но зато содержит их в собственном доме». Филалет.
738
Пример последствия уныния из еврейской истории. Евреи, перед которыми расступилось Чермное море для перехода, все, за исключением Иисуса Навина и Халева, умерли, прежде чем увидели Иордан и обетованную землю, в наказание за их медлительность в исполнении божественного повеления. «Люди сии, вышедшие из Египта, от двадцати лет и выше (знающие добро и зло), не увидят земли, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, потому что они не повиновались Мне, кроме Халева, сына Иефониина Кенезеянина, и Иисуса, сына Навинова, потому что они поклонились Господу». IV Чист. XXXII, 11, 12.
739
Второй пример того же порока. Эней, по сожжении части своего флота, оставил стариков, женщин и тех из своих спутников, которые не добивались славы, под начальством Ацеста в Сицилии. Виргилий Aen. 1. V, v. 604 et seq. Замечательно, что Данте сам ни слова не обращает к унылым и вообще посвящает им гораздо меньше стихов, чем всем прочим духам в Чистилище, может быть для того, чтобы выразить тем свое презрение к людям ленивым и недеятельным». Скартаццини. Сличи также Перец, Sette Cerchi, p. 192, 193.
740
Этим заканчивается второй день пребывания Данте в чистилище.
741
В этой терцине обозначаются последние часы ночи, предшествующие восхождению солнца. Эти часы, как известно, самые холодные во всей ночи. Древние естествоиспытатели объясняли это явление тем, что дневной жар, разливаемый в течение дня солнцем по земле и в воздухе, мало-по-малу ослабляется от природного холода земли, как планеты, находящейся под влиянием холода луны, которая считалась за холодную планету на том основании, что это охлаждение бывает всего заметнее в лунные безоблачные ночи. Охлаждению земли содействовали кроме того влияние Сатурна, который, по причине его значительного расстояния от солнца, также относился к числу холодных планет. Потому Виргилий говорит, Georg, I, 135 и сл.:
Hoc metuens coeli menses et sidera serva,Frigida Saturni sese quo stella receptet.
Брунетто Латини говорит о Сатурне: «crudele e maligno e freddo di natura».
742
Второе обозначение этих часов ночи заимствовано из так называемой геомантии, одного из средневековых искусств предсказывать будущее. Оно состояло в рассматривании сделанных палкой произвольно, зажмурив глаза (впоследствии даже на бумаге чернилами) точек и в образовании из этих точек, носивших у геомантов различные наименования (матери, дочери, внуки и проч.), – ответов на вопросы. Одна из этих фигур, имеющая расположение своих точек в следующей форме, называлась большею Фортуной. При некотором воображении можно образовать подобную фигуру из тех звезд, которые находятся в конце Водолея и в начале созвездия Рыб. Итак, вместо того, чтобы сказать, что наступил тот час, в который (так как солнце находилось в знаке Овна) уже поднялась над горизонтом часть Водолея с частью созвездия Рыб (a это в свою очередь означает, что вскоре должно подняться солнце, ибо сказанные два созвездия непосредственно предшествуют Овну), – Данте прибегает здесь к такому обозначению времени; был тот час, в который геоманты видят восхождение их Большей Фортуны на восточном небе при утренних сумерках на той дороге, которая, по причине ожидаемого восхода солнца, не будет долго оставаться темною. Эти предутренние часы выбраны поэтом для изображения сновидения, которое рассказывается в следующих терцинах, так как предутренние часы, именно те, когда нам снится правда. Сличи: Ада XXVI, 7 и примеч.; Чистилища IX, 16–18 и примеч.
743
Это сновиденье – символическое изображение трех пороков или грехов, очищающихся в остальных трех кругах горы чистилища, именно: скупости, чревоугодия и сладострастия (Чистилища XVII, 127–136). Собственно же являющаяся здесь сирена есть чувственное удовольствие. Пороки эти по природе своей гнусны и отвратительны, но человек в безумном своем ослеплении считает их за нечто привлекательное и достойное внимания. Ничтожные сами по себе, они получают свою прелесть от того, что человек сам к ним обращается; следовательно, это благо только лишь кажущееся (Чистилища XVI, 91; XVII, 133; XVIII, 65). Потому-то нам и кажется, что предмет нашего увлечения изменяется в своей природе, когда мы начинаем смотреть на него со всею силой нашего рассудка. Некоторые древние комментаторы, как Ландино, Оттимо и др. видели здесь лишь один символ скупости; но, очевидно, Данте заимствовал этот образ из Библии из Притч. Солом. VII, 10–12: «И вот – навстречу к нему женщина в наряде блудницы, с коварным сердцем, шумливая и необузданная; ноги ее не живут в доме ее: то на улице, то на площадях, и у каждого угла строить она ковы».
744
«Этим сравнением Данте некоторым образом возобновляет или дополняет описание предутренних часов ночи, описанных в первых терцинах». Скартаццини.
745
«Аллегорически Данте хочет сказать нам, что ложные блага, за которыми гонятся люди, богатство, удовольствия чрева и сладострастии, сами по себе вещи низкие, безобразные, a потому и не имеют в себе никакой реальной цены; но человек своим воображением и страстями делает их прекрасными и совершенными. Как самая безобразная вещь становится мало-помалу прекрасной, по мере того как на нее смотрит поэт, так и увлечение, которому поддается человек в отношении этих ложных благ, делают их для него привлекательными и придают им цену, которой они не имеют в действительности. Но как отвратительная вещь, в сущности, есть та же самая, и переход ее из отвратительной в прекрасную есть только обман, кажущееся явление, так точно и ложные блага имеют ценность и привлекательность лишь в глазах тех, которые судят о них ошибочно. Сказал же Лафатер: красота существует лишь в глазах влюбленного, а не в лице самой девушки». Скартаццини.
