По согласованному с обеими сторонами протокольному порядку настала очередь давать показания одному из двух аквалонцев. А именно, плечистому мужчине с квадратной челюстью, гражданину США, имеющему двойное прикрытие – дипломатический паспорт и статус инспектора миссии Akvalon.
Кваттрочи хотел уже было пригласить его за стол для дачи показаний, но в этот момент в помещении прозвучал голос пастора Хаггинса.
– Мы решительно протестуем! – лицо пастора налилось краской. – Наши партнеры… жульничают! Пусть вначале даст показания второй русский!
– Протест отклоняется, – мягким голосом сказал Кваттрочи. – Я вызываю для дачи показаний…
– Минутку!.. – отец Джейкоб вновь вскочил на ноги, так, словно дело происходило в Вестминстерском дворце, а сам он был депутатом нижней палаты парламента. – Минутку! Я категорически протестую!
– Против чего вы протестуете, отец Джейкоб? – любезным тоном поинтересовался иезуит. – Уточните.
– Прошу отложить разбирательство в этой части на более поздний срок, – выдавил из себя пастор. – Нам нужно посоветоваться.
Иезуит отреагировал мгновенно – словно только и ждал подобного этому повода.
– Пастор, вы знаете наши порядки, – сказал он, глядя на отца Джейкоба. – Дипломатическое прикрытие для нас ничего не значит. Если джентльмены отказываются давать показания…
– Они не отказываются, – поморщившись, произнес пастор. – Просто нам нужно время… Прошу отсрочку в сорок восемь часов!
– Сядьте, пожалуйста, на место, отец Джейкоб… – сказал иезуит. – Спасибо!
Он молчал некоторое время, перебирая четки, косточку за косточкой, пока его пальцы не коснулись закрепленного на шнуре розариума «распятия».
– Я, Игнаций Кваттрочи, полномочный представитель Третейского судьи и миссии Апостолов, объявляю решение… У редактора Третьего канала вплоть до окончания расследования приостанавливается действие его редакторской лицензии! Но, поскольку он не отказывался давать показаний, ограничивать его свободу передвижений пока не считаю нужным.
Иезуит посмотрел на русских – те молча восприняли эту новость. Тогда он перевел взгляд на аквалонцев, которым, судя про произошедшему, судя по озвученному только что пастором Хаггинсом, наверняка тоже есть что скрывать…
Будь иначе, зачем бы они просили этой отсрочки?
– Оба инспектора миссии Akvalon должны вплоть до начала процедуры повторного допроса содержаться под охраной в безопасном месте, на объекте Международной Миссии, на протяжении последующих сорока восьми часов, отсчитывая с настоящего момента, – продолжил иезуит. – Всякие контакты с внешним миром без санкции на то Третейского судьи воспрещаются! Охрана двойная – по внутреннему периметру известного вам всем объекта допускается дежурство не более четырех сотрудников миссии Аквалон! По внешнему, при наличии надежного видеонаблюдения – до шести сотрудников местного Спецотдела! Благодарю за сотрудничество, встретимся здесь же ровно через сорок восемь часов.
«Хорошие новости для Апостолов, – подумал иезуит про себя. – Ситуацию можно повернуть и так, и эдак. И даже то, что возникла пауза, тоже, по большому счету, Апостолам лишь на руку. Чем дольше будет длиться конфликт, чем острее он станет, тем больше шансов, что именно нам, слугам Господа, достанутся все профиты…»
Он обернулся к стоящему неподалеку помощнику.
– Доменико, собирай приборы и грузи в транспорт! Через четверть часа мы выезжаем в аэропорт – прозвони пилотам, чтобы готовили лайнер к вылету.
Глава 3
Спецотдел в Волынском
Коррекция
Двое спецслужбистов после окончания дежурства в Вознесенском приехали, как им было велено, на «ближнюю базу».. Выпили по чашке кофе, подкрепились бутербродами. После чего, закрывшись в спецкомнате, предназначенной для работы с «секреткой», принялись делать записи в Журнале дежурства по Третьему посту.
В обычные дни эта процедура не отнимает сколь-нибудь много времени. В соответствующей графе проставляются дата и время: начало и окончание дежурства. В одной из колонок записывается информация о передвижениях редакционного транспорта, если таковые имели место быть: время выезда из здания ВГРТК, маршрут проезда, остановки в пути следования, время возвращения в исходную точку.
В другой графе, которая занимает половину листа, делаются записи о происшествиях и разного рода «нештатных» ситуациях, если таковые возникали в ходе дежурства.
Запись, сделанная в графе «Происшествия» более молодым по возрасту сотрудником по окончанию дежурства, на этот раз заняла уже не одну страницу, как это было в прежние разы. А полных пять страниц.
Под ней, под этой записью, сделанной четким «печатным» почерком, содержится ставшая уже привычной приписка:
По окончанию дежурства лично осуществил стандартную процедуру проверки приборных показаний. Никаких отклонений не отфиксировал. Сведения, изложенные т. Сотником выше, не соответствуют действительности.
К-н Зимин.
Первую половину дня Зимин и Сотник провели в малом демонстрационном зале Спецотдела, расположенном на одном из-подземных уровней. Все это время они просматривали материалы видеозаписей, присланные по запросу Спецотдела различными организациями и структурами. Зимин был сильно не в духе; впрочем, он большей частью во время просмотра копий записей, сделанных системами видеонаблюдения в минувшую ночь, клевал носом… Сотник тоже не особо-то вглядывался в мельтешащие на мониторах кадры; он был погружен в собственные мысли.
В три часа пополудни за ними пришел оперативный дежурный. Он проводил двух сотрудников в штабную часть этого подземного сооружения. Прошли в предбанник, где за столом сидит помощник-референт Левашова. Тот нажал кнопку интеркома, доложил.
Из динамика донесся густой бас полковника:
– Пусть войдут!
Первым в уже знакомый им начальственный кабинет вошел Зимин, за ним – Сотник. Левашов не стал подниматься из-за стола; он повернул голову к входу и хмуро уставился на двух вошедших крепких мужчин, вытянувшихся по стойке смирно.
Пожилой мужчина, сидящий лицом к входу, тоже остался сидеть на своем месте.
– Товарищ полковник, капитан госбезопасности Зимин по вашему приказанию явился!
– Товарищ полковник, старший лейтенант Сотник по вашему приказанию явился!
Левашов посмотрел на пожилого мужчину, который когда-то – много, много лет тому назад – занимал его нынешнюю должность.
– Михаил Андреевич, а чего мы с ними возимся, как с малыми детьми?
– Да, действительно, – глуховатым голосом произнес тот. – Один из них как будто только что родился на свет… Про второго ничего не могу сказать – ни плохого, ни хорошего.
– Уже третий день вынужден начинать с разбора показаний этой парочки! – Левашов с усилием потер ладонью лысину. – Как будто у нас нет других дел! Предлагаю уволить – обоих!
– Уволить из органов? Или вывести в резерв и отправить в иное место службы?
– Пожалуй, будет правильно, если мы отправим их на прежнее место службы… Пусть компостируют мозги кому-нибудь другому! У нас тут серьезная организация! Сказочникам, разного рода выдумщикам и фантазерам в Спецотделе не место!
– Капитана Зимина, пожалуй, можно отставить в штате, – задумчиво сказал Авакумов.
– Можно и оставить, – неожиданно легко согласился Левашов.
– Капитан Зимин, как представляется, – с тем же задумчивым видом продолжил Авакумов, – никогда не докладывает о том, чего он не видел, не слышал, не прочувствовал.
Левашов поднялся из-за стола; подошел к двум застывшим посреди кабинета сотрудникам.
– Зимин, ты ведь не обманываешь руководство? – спросил он требовательным тоном. – Ты всегда докладываешь правду и только правду?! Отвечай!
– Так точно, товарищ полковник. Я всегда докладываю только о том, что видел, чему лично был свидетелем!
– Ты ведь отвечаешь за свои слова?
– Так точно! Я отвечаю за каждое свое слово, вписанное в Журнал! Равно как за все, о чем я докладываю оператору Центральной, оперативному дежурному Спецотдела и лично вам, товарищ полковник!
– То есть, ты, Зимин, ничего от нас не скрываешь?
– Так точно, ничего не скрываю! Все мои показания подтверждаются объективными данными.
– А что скажешь о вашем крайнем дежурстве? Видел ли ты то, о чем сделал запись в Журнале твой коллега? – Левашов бросил косой взгляд на Сотника, затем вновь уставился на Зимина. – Видел ли ты проезд этих двух транспортов, редакционного фургона и родстера инспекторов по ночному городу?
– Нет, не видел. Я уверен, что этого ничего не было.
