Картинка, после поворота ее на сто восемьдесят градусов, в глазах наблюдателя кардинально изменилась. До этого тени на ней отбрасывались снизу вверх, и не давали ощущения объема, а теперь глаза расставили все на свои места. Через хаос застройки современного Стамбула на снимке отлично просматривались очертания древнего Константинополя. Не было сомнений — вот контуры бывшего командорства, вот «развалины часовни», а здесь, если план, нарисованный родственником, правильно привязан к местности, тот самый дом, в подвал которого выходит поземный ход.
Разбуженные компаньоны немедленно собрались в гостиной, и принялись за работу. Не прошло и получаса, как план командорства был привязан к местности.
Франческо немедленно мобилизовал Сельви на перевод, и вместе с ней засел за планы городских коммуникаций. Выходило, что в треугольнике, который образовывали вокруг командорства окружающие улицы, никакие земляные работы не велись испокон веку. Дело оставалось за малым — проникнуть в подвал интересующего их дома, и основательно там порыться.
Но как быть с хозяевами? Полдня все вчетвером дружно ломали головы, внося предложения, одно бессмысленнее другого, пока наконец, Франческо не нашел изящное решение. «Я, пожалуй, знаю способ, как можно добиться того, чтобы хозяева с радостью разрешили копаться в своих подвалах — сказал он, с трудом сдерживая ухмылку — просто хозяевами должны стать мы».
Деятельность, которую после этого развернули Сельви, Сергей-Вован, и Франческо, была вполне достойна разбуженного декабристами Герцена. На следующий день они с удивлением выяснили, что вся недвижимость этого района принадлежит одному человеку — армянину по имени Гайк. Все лавочки и мастерские здесь тоже оказались армянскими.
Прознав, что какие-то люди присматривают недвижимость в этих местах, хозяин немедленно прибыл сам. Глядя, как грузный мужчина лет пятидесяти выбирается из спортивного автомобиля — крошки «БМВ», Сельви, из-за спин своих компаньонов осторожно захихикала, а Сергей-Вован удовлетворенно произнес: «Лопух! Такого возьмем без шума и пыли».
После того, как они перезнакомились, Гайк пригласил всех на обед. Принадлежащий ему армянский ресторан располагался в таком месте, что не зная дороги найти его было нереально, тем не менее, кухня здесь была самая лучшая, из всех, которые Дима встречал не только в Стамбуле, а, пожалуй, и вообще в своей жизни.
Не успели они расположиться за столиком, как перед ними появился шашлык из речной форели, который их гостеприимный хозяин называл хоровац. Разливая по рюмкам ароматный коньяк, Гайк посетовал, что на этой неделе форель обычная, речная, а не та, которую ему доставляют из озера Севан.
Под неспешный разговор о жизни, форель на столе сменила долма — блюдо, напоминающее голубцы в виноградных листьях, куда они, по совету хозяина, добавляли мацони с чесноком, которое было подано как соус, в отдельной миске.
Все пространство стола было заставлено тарелками и мисками со свежей зеленью и до кошмара горьким длинным стручковым перцем, хватив которого, Сергей-Вован долго фыркал, кривился и отпаивался коньяком. Был здесь и напоминающий брынзу армянский сыр, плоские листы еще горячего лаваша, помидоры, и разные соленья.
После обеда, когда они прикончили вторую бутылку коллекционного «Арарата», а третью смаковали под кофе, Гайк незаметно перевел беседу в нужное русло. Он с пониманием выслушал версию про желание молодых людей «приобрести недорогой домик в тихом месте», и уточнять детали не стал. Но глаза, которые внимательно оглядывали концессионеров из-под густых, брежневских бровей, словно говорили: «Вижу, голубчики, что тут дело нечисто». Как выяснилось, хитрый армянин сумел правильно оценить обстановку.
То, что Сергей-Вован ошибся, приняв армянина за «лопуха», стало ясно сразу же после того, как они перешли к обсуждению финансовой стороны вопроса. Гайк, с такой же добродушной улыбкой подуставшего от жизни пожилого сатира, негромким голосом озвучил цифру, услышав которую Сергей-Вован чуть не перегрыз коньячную рюмку, а Франческо разразился короткой экспрессивной тирадой, из которой Дима вынес устойчивое убеждение, что вопреки расхожему мнению, итальянский язык приспособлен для ругательств ничуть не хуже, чем русский…
Все попытки друзей поторговаться, соблюдая добрую восточную традицию, наткнулись на железобетонную стену добродушного непонимания. Гайк отлично видел, что получит свое, и мыслей не имел, чтобы пойти хоть на малейший компромисс.
После того как они расстались, главные спонсоры проекта, Сергей-Вован и Франческо, еще долго ругались на русско-итальянском брутальном сленге, а затем, позвонив бессовестному домовладельцу, подтвердили свое согласие на покупку, и отправились на базу, чтобы через интернет вытянуть деньги со своих секретных счетов.
Чтобы не привлекать внимания, покупку решили оформить на Сельви. При этом Ликаренко и Каранзано оговорили, что если их поиски завершатся неудачей, то дом станет их собственностью.
Через несколько дней, дочь «турецко-подданного» заместителя министра с гордостью продемонстрировала друзьям контракт, который начинался словами: «Я, Гайк Григорян, с одной стороны и Сельви…» Таким образом, они вступили во владение недвижимостью, весьма и весьма сомнительной, с точки зрения оформлявшего сделку нотариуса, ценности. Жившая в доме семья, получила отступные в обмен на свой договор долгосрочной аренды, и чрезвычайно обрадованная тем, что нашлись идиоты, которые позарились на эту развалюху, праздновала новоселье в панельном доме современного городского предместья.
С трудом удерживая себя в рамках правил безопасности, которые установил Каранзано, концессионеры закупили и привезли в дом все необходимое оборудование, и лишь после этого, дрожа от нетерпения, приступили к осмотру подвала.
Выбросив наружу под видом подготовки к ремонту все барахло, которое здесь копилось десятилетиями, они разобрали каменную стену, и обнаружили за ней древнюю кладку. Следующие два дня они снимали землю слой за слоем, пока, наконец, не наткнулись на небольшой арочный свод. После того как он был полностью очищен, перед ними оказался узкий лаз, который напоминал подземный ход мосинопольского командорства. Несмотря на Димины протесты, на сей раз, первым полез в неизвестность его распальцованный соотечественник.
«Да уж — отплевываясь и стаскивая с себя комбинезон, прохрипел, вернувшись обратно, Сергей-Вован — хотел бы я, чтобы те ребята, которые это все строили, и моим домом занимались.
Хоть бы камешек со свода, мля, за столько лет отвалился. Короче, Димон, там, в конце хода дверь, чуть живая. Я ее валить не стал, думаю, что нужно втроем идти. Мало ли что. Так что собирайтесь, и через часок двинем». Нужно ли говорить, что «часок», отведенный на подготовку, был для Димы невыносим.
