– Что там, внизу? – спросила она, когда ему удалось наконец сфокусировать взгляд.
– Ничего.
– Никакого Мальро?
Дон откинул голову и посмотрел на синие плафоны на потолке со спрятанными в них лампами дневного света.
– Я ясно чувствовала, что речь идет не о мужчине, – пробормотала Эва. – Так что остается только…
– О мужчине, – прервал ее Дон. – Камилл Мальро лежит там, внизу. Gants geshtorben, совершенно мертвый, если, конечно, могила его не пуста.
Эва помолчала.
– И ничего больше?
– Пойди и посмотри, если тебе так интересно.
– Дата совпадает? А написание фамилии?
– Все совпадает. Написано только «Tué à l'ennemi». Убит врагом.
Он посмотрел на нее и слабо улыбнулся:
– Тупик. Самый настоящий тупик.
Эва не ответила. Она поднялась и пошла к выходу. Дождь не стихал. Она оперлась рукой на колонну, а другой поправила выбившуюся прядь. Дон закрыл глаза, прислушиваясь к ксилофонной мелодии дождевых капель.
– Камилл Мальро… – Голос Эвы. – Камилл Мальро, tué à l'ennemi. Убит врагом. Открытка написана любимому человеку, погибшему на войне.
Ее сапоги скрипнули. Дон открыл глаза – Эва повернулась к нему и смотрела, не отрываясь.
– И что это значит? – спросила она.
Серо-зеленый плащ, тонкие руки скрещены на груди, насупленная физиономия.
– Это значит, что нас ждет такси.
Он закинул сумку на плечо и начал собираться с силами, чтобы заставить себя встать. Но Эва стояла не двигаясь. За ее спиной колебалась сетка дождя.
– Почему же Эберляйн так хотел узнать, что ты там нашел?
Дон вздохнул и снова прислонился к стене:
– Заподозрил, что речь идет о чем-то еще. Уж во всяком случае, не об этой открытке. Дайвер наверняка знал больше, чем утверждал в разговорах со мной. Открытка… да я и наткнулся на нее чисто случайно, сам не знаю, зачем сунул в карман. Просто машинально. Почему она обязательно должна что-то значить? А черт его знает, может, Эрик Халл сам написал эту открытку. Может, у него был пунктик по части Первой мировой…
– Но Камилл Мальро – реальная личность! И сейчас он лежит здесь, под нами, в саркофаге номер 1913 на кладбище Сен Шарль де Потиз, недалеко от Ипра. И дата совпадает – погиб 22 апреля во время газовой атаки под Гравенстафелем…
Эва подошла к Дону:
– Дай взглянуть еще раз.
Он достал открытку. Вода проникла и во внутренний карман пиджака – края открытки размякли. Чернила, слава богу, не потекли. Он передал ей открытку, и она тут же начала бормотать:
– La bouche de ma bien-aimée Camille Malraux… le 22 avril… l'homme vindicatif… l'immensité de son désir… les suprêmes adjeux. Тысяча девятьсот тринадцать.
Кончик носа покраснел от холода. Губы плотно сжаты. Иллюстрация к учебнику по физиономистике, подумал Дон, – напряженная работа мысли.
Эва перевернула открытку и вгляделась в фотографию кафедрального собора:
– Может быть, какая-то игра слов? Шифр? Тайный смысл?
– Тайный смысл заключается в том, что смысла просто нет – ни тайного, ни явного. Старая открытка. Человек в шахте решил послать ее другу, которого он когда-то любил, перед тем как воткнуть себе в переносицу шило, – сказал Дон.
Она даже не улыбнулась.
– La bouche de ma bien-aimée Camille Malraux, – сказала Эва. – Губы моего любимого Камилла Мальро.
Она умоляюще смотрела на Дона, ожидая помощи. Он тяжко вздохнул и сдался:
– Давай попробуем… Вот они сидят в кафе на Гроте Маркт. Война уже началась, но надежда еще есть… Человек из шахты хранит старую открытку с видом собора. Этот собор что-то для них символизирует… может быть, здесь они в чем-то поклялись друг другу. И он просит Камилла Мальро поцеловать открытку, после чего кладет ее в карман. А вскоре, узнав о гибели друга, пишет эти строки – как память об их любви… Пойдет?
– Да… кто знает…
Версия Дона вряд ли удовлетворила Эву, зато ей удалось вывести его из транса. Она уселась на пол рядом с ним:
– А дальше?
– Он пишет эти строки… и ставит дату. 22 апреля – день газовой атаки под Гравенстафелем. 1913 – номер захоронения Монро. Дальше он пишет «последнее прости»… прощается с любимым.
– Была ли у них любовь в физическом смысле, мы не знаем, – резко сказала Эва. – Они могли быть просто близкими друзьями.
Дон с удивлением уставился на нее:
– А какое это имеет значение?
– Никакого… я только хотела… продолжай.
– Итак, у нас остаются только две фразы: l'homme vindicatifs и l'immensité de son désir – некто, одержимый местью и его ненасытная страсть.
– И?..
– Насчет неудовлетворенной страсти… все же, по-видимому, их связывала какая-то любовь, не знаю уж, физическая или химическая. Одержимый местью… кому он хочет мстить? Может быть, немцам? Бред какой-то… по-моему, все это meshugas, полная бессмыслица. Несколько стихотворных строк… наверное, оба любили Бодлера, вот и все.
– Бодлера?
Дон кивнул:
– Это и в самом деле Бодлер, девица в архиве была права. Кто бы мог подумать? Я пробил эти строки на компе в военном музее.
– И?..
– Не знаю… все три фразы из одного и того же стиха в сборнике «Les fleurs du mal», «Цветы зла». Бодлера обвинили и осудили, а большие куски из сборника были запрещены во Франции вплоть до пятидесятых годов. Считалось, что извращенные фантазии Бодлера оскорбляют общественную нравственность.
– Времена меняются, – сказала Эва.
Дон прикрыл глаза и попытался вызвать в памяти картинку на дисплее.
– У меня было совсем мало времени, – сказал он. – Но что-то их все же связывает – Бодлера и человека в шахте.
– Что?
– Насколько мне удалось прочитать, Бодлер, как и человек в шахте, испытывал какой-то извращенный восторг перед адом… Тот писал на стенах «Niflheimr» и «Náströndu», Берег мертвых… Бодлер в обращении к читателю прославляет дьявола.
Память Дона обладала удивительным свойством – он видел перед собой строки Бодлера, словно они были не на экране компьютера, а у него в голове. Заголовок «Au lecteur», к читателю. Он попытался воспроизвести их на своем скверном французском:
– Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья,И, смело шествуя среди зловонной тьмы,Мы к Аду близимся, но даже в бездне мыБез дрожи ужаса хватаем наслажденья;Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызетВ вертепе нищенском иной гуляка праздный,Мы новых сладостей и новой тайны грязнойИща, сжимаем плоть, как перезрелый плод[48].
Под потолком что-то зашипело, и один из голубых фонарей погас.
– А из какого стихотворения взяты строки с открытки?
– Строки с открытки взяты из длинного стиха про некрофилию. Некий тип испытывает наслаждение от близости с трупом убитой им женщины. Написано очень детально.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
