Но вышеприведённые неблаговидные эпизоды из жизни Авраама меркнут по сравнению со знаменитой историей жертвоприношения его сына Исаака (в мусульманских священных книгах этот же рассказ приводится в отношении другого сына Авраама, Измаила). Бог приказал Аврааму принести во всесожжение своего долгожданного сына. Авраам построил алтарь и, сложив кучу хвороста, уложил на неё связанного Исаака. Он уже занёс над сыном жертвенный нож, когда ангел, театрально появившись в последний момент, сообщил ему о перемене плана: бог, оказывается, просто шутил, «проверяя» Авраама и крепость его веры. Современному поборнику нравственности остаётся только гадать, сумеет ли ребёнок когда-либо оправиться от такой психологической травмы. По нынешним стандартам данная история — образчик совокупного насилия над малолетним, издевательства вышестоящего над подчинённым и первого известного в истории случая применения оправдания, впоследствии звучавшего из уст обвиняемых на Нюрнбергском процессе: «Я только подчинялся приказу». Тем не менее эта легенда — один из главных мифов всех трёх монотеистических религий.
И опять же, современные теологи скажут, что историю о жертвоприношении Авраамом Исаака нельзя воспринимать буквально. И опять же, им можно ответить двумя способами. Во-первых, огромное количество людей и по сей день считают весь текст Священного Писания неоспоримой истиной; многие из них обладают реальной политической властью над другими людьми, особенно в США и в мусульманских странах. Во-вторых, если эта история — не буквальная истина, как прикажете её рассматривать? Как аллегорию? Аллегорию чего? Вряд ли чего-то достойного. Или это — моральный урок? И какую мораль мы должны извлечь из этого жуткого рассказа? Нашей задачей является доказать — не забывайте, — что на самом деле наше понятие о нравственности не проистекает из Священного Писания. А если и проистекает, то мы выбираем из Писания «хорошие» куски и отбрасываем неприглядные. Но в таком случае мы уже имеем независимый критерий, позволяющий нам судить о том, какие куски являются нравственными. Источником этого критерия, откуда бы он ни взялся, само Писание быть не может. Кроме того, данный критерий имеется, похоже, у всех людей, вне зависимости от их вероисповедания.
Даже в этой омерзительной легенде сторонники религии пытаются выискать основания для восхваления бога. Не правда ли, бог поступил хорошо, пощадив Исаака в последнюю минуту? Если читатель соблазнится этим надуманным аргументом, что, полагаю, весьма маловероятно, то вот другая история человеческого жертвоприношения, закончившаяся более плачевно. В главе 11 Книги Судей военачальник Иеффай вступает с богом в сделку: если бог дарует Иеффаю победу над аммонитянами, то Иеффай непременно вознесёт на всесожжение «то, что, по возвращении моём, выйдет из ворот дома моего навстречу мне». Иеффай действительно поразил аммонитян («поразил их поражением весьма великим», в полном соответствии с духом Книги Судей) и вернулся домой с победой. Первой приветствовать его, что неудивительно, вышла из дома «с тимпанами и ликами» его дочь — единственное его дитя. Конечно, Иеффай разорвал на себе одежды, но делать было нечего. Бог, безусловно, ожидал обещанного сожжения, и под влиянием обстоятельств дочь трогательно согласилась быть принесённой в жертву. Она только попросила позволения взойти на два месяца в горы, чтобы оплакать своё девство. В конце этого срока девушка покорно вернулась к отцу, который изжарил её на костре. На этот раз бог не нашёл нужным вмешаться.
Проявление избранными им народами даже толики внимания к конкурирующим божествам вызывает у бога приступы неистовой ярости, напоминающей наихудшие проявления сексуальной ревности и, опять-таки, мало подходящей с позиции современной морали в качестве образца идеального поведения. Людям, включая тех, кто никогда не изменял своей половине, хорошо понятны соблазны подобной измены: они составляют традиционные сюжеты литературных произведений — от Шекспира до площадных комедий. Но современному человеку гораздо труднее понять, по-видимому, необоримое искушение «переспать» с чужими богами. Моему наивному сознанию исполнение заповеди «да не будет у тебя других богов пред лицом Моим» кажется довольно лёгким — проще не бывает, особенно по сравнению, скажем, с «не желай жены ближнего твоего». Или осла. (Или вола.) И тем не менее на всём протяжении Ветхого Завета, с предсказуемостью сюжета непристойного фарса, стоит богу отвернуться на секунду, дети Израилевы утекают к Ваалу или ещё какому идолу-совратителю.155 Или, как однажды, к золотому тельцу…
Ещё более авторитетным образцом для подражания, с точки зрения сторонников трёх монотеистических религий, является Моисей. Авраам — это первый патриарх, но кто, как не Моисей, достоин звания основателя доктрины иудаизма и произошедших из него религий. Во время эпизода с золотым тельцом Моисей был занят восхождением на Синайскую гору, беседой с богом и получением от него каменных скрижалей. Оставшиеся внизу жители (которым под страхом смерти было запрещено даже ступать на гору), пока его не было, времени не теряли:
Когда народ увидел, что Моисей долго не сходит с горы, то собрался к Аарону и сказал ему: встань и сделай нам бога, который бы шёл перед нами, ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось.156
Собрав со всех золото, Аарон переплавил его в золотого тельца, а затем построил новоиспечённому божеству алтарь, чтобы все могли приносить ему жертвы.
Плохо же они знали бога, если позволяли себе выкидывать такие штуки у него за спиной. Хоть он был занят на горе, но, будучи всеведущим, бог не замедлил отправить себе на подмогу Моисея. Моисей стремглав понёсся с горы, унося с собой каменные скрижали с написанными на них богом Десятью заповедями. Прибыв на место и увидав золотого тельца, он так рассвирепел, что уронил и разбил скрижали (бог потом дал ему запасной комплект, так что ничего страшного не случилось). Схватив золотого тельца, Моисей сжёг его, стёр в порошок, смешал с водой и заставил окружающих выпить смесь. Затем собрал членов колена Левиева (священнослужителей) и приказал им, взяв мечи, убить как можно больше соплеменников. Они истребили около трёх тысяч человек, и, казалось бы, теперь-то ревность бога должна была уняться. Как бы не так: в последнем стихе этой кошмарной главы бог на прощанье насылает на остатки людей «пораженье» «за сделанного тельца, которого сделал Аарон».
В Книге Числа рассказывается о том, как бог послал Моисея напасть на мадианитян. Его армия перебила почти всех мужчин, сожгла все мадиамские города, но пощадила женщин и детей. Такое милосердие солдат возмутило Моисея, и он велел убить также всех детей мужского пола и всех женщин, которые не были девственницами. «А всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя». (Числ. 31:18). Нет, Моисей вряд ли подойдёт в качестве современного нравственного идеала.
Что же касается попыток современных религиозных писателей добавить избиению мадианитян какое-либо символическое или аллегорическое значение, то направить символизм в нужном направлении не так-то легко. Согласно приведённым в Библии сведениям, несчастные мадианитяне были жертвами геноцида в собственной стране. И тем не менее в христианской традиции их имя живо только в словах популярного гимна (который я, спустя 50 лет, всё ещё могу спеть по памяти на два различных мотива, оба — в угрюмой минорной тональности):
Видишь их, христианин,На земле священной —Войско мадианитянСилы окаянной?Христианин, подымись,Порази врага;Покажи им силуСвятаго креста.
Бедные, оклеветанные, стёртые с лица земли мадианитяне; только и довелось им уцелеть в памяти людской как символическим злодеям в викторианском псалме.
Похоже, что особой, непреходящей популярностью у отступников пользовался бог-соперник Ваал. В главе 25 Книги Числа рассказано, как моавитские женщины приглашали израильтян приносить жертвы Ваалу. Бог отреагировал с обычной яростью. Он приказал Моисею: «…возьми всех начальников народа и повесь их Господу перед солнцем, и отвратится от Израиля ярость гнева Господня». Трудно в который раз не поразиться исключительной жестокости расправы за легкомысленное заигрывание с чужими богами. С точки зрения современной морали и справедливости этот грех кажется не таким уж тяжким по сравнению, скажем, с выдачей собственной дочери банде насильников. Налицо очередное расхождение между современной (хочется сказать цивилизованной) и библейской нравственностью. Её, конечно, несложно объяснить с точки зрения теории мемов, учитывая необходимые для выживания божества в меметическом пуле свойства.
