«Бессердечна»?
Она, наверное, о ком-то другом говорит. Лоррен испытывала горячую любовь к Глории, это всем известно. Разве кто-то сомневается? Лоррен искренне старалась — и сейчас старается — сделать так, чтобы Глория была счастлива! Потому и пришла сюда в этот вечер.
Стоп. А почему же она все-таки пришла сюда? Воспоминания всплывали из сплошного тумана. Она сидела у себя, просматривая то, что написала ей Шелли, и обдумывала, как удачнее сообщить обо всем этом Глории.
Потом, чтобы немного успокоиться, пошла выпить в «тихий» бар, носивший название «Под розой». Там выпила стаканчик вина, который вскоре превратился не то в три, не то в четыре стакана. Вино должно было придать Лоррен смелости: трудновато, даже очень трудно будет убедить Глорию в постыдной правде о Кларе. К тому же вино помогало отвлечься от мыслей о приеме у Глории, который проходил без нее.
Там был еще такой мужчина с усами, очень приветливый. Если хорошенько подумать, может, даже чересчур приветливый. Он целовал Лоррен, а грубоватые руки быстро добрались до ее подвязки.
Она дала ему пощечину и выбежала на улицу, путаясь в высоко задравшейся юбке. Но ей не хотелось, чтобы тот мужчина догнал ее — вот ведь наглец! — и она бежала что есть духу, не замечая, что улица покрыта коркой гололеда.
Лоррен поскользнулась и упала на холодный тротуар, порвала чулки, поцарапала колено (было очень больно), но вокруг никого не было, звать на помощь бесполезно, поэтому она сглотнула слезы, запила их еще одним глотком из своей неизменной фляжки, потом нашла машину и села за руль. В ту минуту и бросились ей в глаза слова:
ИСКУПЛЕНИЕ
Это слово пульсировало красным светом. А вслед за ним:
ИСТИНА
Зеленым.
Если уж это не было знамением свыше, то непонятно, каким вообще должно быть знамение. Слова, ясно, были написаны на рекламном щите какой-то новомодной церквушки в центре города (и кому только взбредет в голову посещать церковь, увенчанную крестом из неона?), но Лоррен в ту минуту не собиралась докапываться, посредством чего снизошло на нее благословение небес. Она просто нажала на газ и рванула с места, направляясь на Астор-стрит и позабыв обо всем, кроме долга, который предстоит ей исполнить.
И вот почему-то все пошло вразнос.
Клары сейчас уже не было в вестибюле — она убежала, вся в слезах, за нею бросился Маркус. Прием подошел к концу: репортеры прятали в сумки блокноты, гости забирали из гардероба пальто и шубы, музыканты укладывали инструменты.
— Думаю, тебе давно пора покинуть наш дом, Лоррен Дайер. И послушай внимательно, что я скажу: чтоб ноги твоей больше здесь не было! — Миссис Кармоди ухватила Лоррен за шею, подталкивая ее к дверям. Та попробовала сопротивляться, но старая карга была неумолима, как стихийное бедствие, к тому же Лоррен где-то потеряла один башмачок.
Потом они оказались на крыльце, миссис Кармоди протянула ей этот башмачок, и Лоррен почувствовала себя замерзшей, растерянной и до ужаса одинокой.
— Я многое прощала тебе, Лоррен Дайер. Я знаю, что родители почти не уделяют тебе внимания, и мне всегда хотелось, чтобы здесь ты чувствовала себя как дома. Но посмотри, что ты наделала. Эта капля переполнила чашу моего терпения. Не смей никогда больше приближаться к моей Глории. До самой могилы.
* * *Сидя на скамье и вся дрожа, Лоррен тупо смотрела сквозь голые ветви на небо.
Когда она была маленькой, няня часто приводила их с Глорией в парк у площади Астор-сквер — сюда недалеко было идти от обоих домов, — и они часами играли здесь. А теперь она сидела и курила, одинокая, протрезвевшая, хотя в голове все еще шумело. Одежда на ней была порвана и испачкана. Теперь ей самой хотелось плакать, но холодный ветер бил в лицо, высушивая слезы.
Ей так и не удавалось уразуметь толком, что же все-таки произошло. Окажись Лоррен на месте Клары, она, несомненно, не смогла бы противиться чарам Гарриса Брауна — такого красивого, такого влиятельного. Но выкидыш? Такого удара не заслуживала ни одна девушка.
Она вынула серебряный портсигар от Тиффани, увидела, что он уже опустел, сияя в лунном свете чуть ли не зловеще, словно жестоко над нею насмехаясь. Со смешком она зашвырнула портсигар подальше, в темные глубины парка.
Лоррен приложила пальцы к вискам. Они гулко пульсировали, словно там отдавались чьи-то шаги. Нет, погоди-ка, вот действительно слышатся шаги. Тяжелые — похоже, мужские. А она одна, ночью, в пустынном парке! Одета, словно гулящая женщина, а на то, чтобы убежать, уже сил не осталось.
— Потеряла здесь что-то? — Она моментально узнала голос. Но больше ее удивила собственная реакция (она испытала явное облегчение), чем тот факт, что случайный прохожий оказался Бастианом Греем. Он выступил из темноты, помахивая, как веером, ее портсигаром. Галстук-бабочка был повязан небрежно, а сорочка выбилась из парадных брюк. — Или это ты так необычно бросаешь курить? Говорят, для легких полезно.
— Давно тебя стало интересовать мое здоровье?
— Да не переживай ты, меня куда больше интересуют твои вредные привычки. — Бастиан присел на лавочку рядом с нею. — Хотя полезные, насколько я понимаю, тебе еще только предстоит продемонстрировать.
Намерения Бастиана всегда вызывали подозрения, но приятно было чувствовать рядом с собой тепло его тела, да и само его присутствие снимало с Лоррен невыносимый гнет одиночества. К тому же у него были сигареты.
— Ты не против принести еще немного вреда моим легким?
— С превеликим удовольствием, — ответил Бастиан. Он вынул из кармана портсигар, прикурил две сигареты, одну протянул Лоррен. — Ты, между прочим, устроила сегодня неплохое представление. Тебе надо всерьез подумать, не сделать ли это своей профессией.
— Зачем это ты пошел за мной? — спросила Лоррен, не испытывая сейчас желания отвечать ему в том же ироническом духе.
— Я в душе настоящий джентльмен, Рен. Если уж Маркус великодушно последовал за обиженной, то я счел справедливым пойти вслед за обидчицей.
«Маркус». Как бы она ни старалась, Маркусу она никогда не будет интересна. От этой мысли она окончательно протрезвела, а ушибы и царапины на теле разболелись еще сильнее. Лоррен обнаружила, что прижимается к шерстяному пальто Бастиана, и быстренько отодвинулась.
— Справедливым? С каких это пор ты сделался борцом за справедливость?
— А разве зря говорят, что в любви и на войне справедливо все, что ни делаешь?
— В любви и на войне на деле царит сплошная несправедливость.
— Ты знаешь, в чем — на мой взгляд — заключается твоя главная проблема? — Он повернулся к ней и поправил нависшую на глаза прядь. — Ты толком не знаешь, кто твой враг.
Лоррен вздрогнула от его прикосновения. Да нет, главная проблема в том, что вокруг нее все — враги.
— Видишь ли, ты повела войну не в том направлении, — продолжал Бастиан. — В нашем городе, если пресса кого-то ругает — это самая лучшая реклама.
Лоррен поежилась.
— Да уж, я и не представляла себе, что Клара просто украдет у меня всю соль истории.
— Если на то пошло, она завоевала себе сочувствие публики, — развил мысль Бастиан. — У каждого ведь есть в шкафу один-два скелета, вот большинство и сочувствует ей. — Он надменно вскинул голову. — А вот кого чаще всего не любят, так это тех, кто отворяет дверцу шкафа. Таких людей побаиваются.
— Если ты намекаешь на то, что я поступила не так, как надо, оставь это при себе. Глория должна была узнать, она это заслужила. И все остальные должны были узнать правду. А Клара — мастерица притворяться.
— Может, так оно и есть, — хмыкнул Бастиан. — Только о «Зеленой мельнице» мне рассказала не она.
Лоррен была неприятно поражена. Значит, где-то чего-то она недоучла.
— Как бы там ни было, — не умолкал Бастиан, — она глубоко запустила коготки в красавчика Маркуса Истмена. Интересно, чем они занимаются сейчас, пока мы тут беседуем.
— Мне на это наплевать. — Лоррен потерла замерзшие руки. — Меня ждут вещи поважнее и получше, я жду не дождусь, когда поеду учиться в Нью-Йорк.
Нью-Йорк. Город, который никогда не засыпает. Вот в Нью-Йорке она заживет новой жизнью. Ее домом станет колледж Барнарда, где никто ничего не знает о ее жизни в Чикаго. А через дорогу — Колумбийской университет, где учатся десятки — да что там, сотни! — великолепных, умных, богатых парней. Уж наверняка она найдет среди них одного, чтобы ходить с ним на свидания, любить его — такого, кто не станет воротить от нее нос, как Маркус, не станет видеть в ней пьянчужку, как Бастиан. В Нью-Йорке вся жизнь ее пойдет по-другому, и, в отличие от Клары, она не попадет в скандальные ситуации. Лоррен сделает все по высшему классу.
— Ну а чем ты собираешься пока заняться? — Бастиан словно невзначай обнял ее за плечи. — Ты слишком красива, чтобы оставаться в одиночестве.
