— Прощай, маленькая девочка с фермы.
На обратном пути в Елену Валерия с удовлетворением поздравляла себя со столь эффективно проведенной разведкой боем. Она улыбалась, глаза у нее сияли. Перчатки оказались просто неожиданной удачей; Трей оставил их перед ленчем с Джудом Паркером, а человек, которого она наняла следить за Треем, потихоньку стащил их. Что ж, оставалось только узнать, как отреагирует на ее визит неискушенная и наивная девочка.
Единственным осложнением, которое следовало принимать во внимание, было подозрение, что мальчик — сын Трея. Вообще говоря, целая куча детей, окружающих любовницу Трея, поражала. Валерии как-то не приходило в голову рассматривать Трея как человека, способного вести семейную жизнь. Но, будучи женщиной практичной, через секунду она отбросила размышления, касающиеся нравственного облика Трея, и сконцентрировалась на более неотложных проблемах. Необходимо придумать причину, по которой она совершила столь неожиданный визит на ранчо, если Трей вздумает упрекать ее. Как в шахматах, необходимо планировать свои действия на несколько ходов веред.
Вбежав в спальню, расстроенная Импрес заперла дверь на замок и замерла, дрожа от волнения. Ему все равно, ему наплевать, билось у нее в мозгу, и с каждой секундой спазмы все больше сжимали желудок, провоцируя рвоту. Разве где-то в душе она не ожидала с самого начала, что счастье ее не может быть долгим? Или не понимала склонности Трея к развлечениям?
— Жизнь продолжается! — сказала она себе резко, чтобы унять дрожь. — Еще никто не умирал от неразделенной любви.
Она заставила себя подойти к креслу и сесть в него. Схватившись за ручки кресла, она напряглась и попыталась перебороть боль в желудке.
Он бросил ее ради Валерии…
Импрес никак не могла остановить дрожь, сознание ее было рассеянным, мысли зашли в тупик, только ужасное чувство потери, словно дикий зверь, разрывало ее внутренности.
Целый час просидела она в кресле.
— Все кончено, — прошептала она. — Прошла любовь.
Трей не приехал к обеду, и надежда, которая все-таки остаавалась у нее в душе, безвозвратно рухнула. Значит, он отправился обедать к Валерии. Импрес не могла есть, хотя ей удалось выдержать спокойный вид ради детей. Они потрясенные визитом Валерии, пытались поднять разговор о миссис Брэддок-Блэк. Это открытие им было нелегко объяснить, хотя Импрес изложила хорошо отредактированную версию об угрозе соплеменникам Трея и признала, что Трею пришлось жениться на женщине, которая была у них утром.
Он женился ненадолго, добавила она, когда на нее посыпались вопросы, голосом, в котором было мало убежденности и еще меньше надежды. И в первый раз с тех пор, как она встретила Трея, Импрес напомнила детям о возможности вернуться во Францию, чтобы восстановить наследственные права Гая.
— Было бы замечательно за то время, пока Трей будет женат, решить вопрос о папином поместье, — она заставила себя произнести эту фразу сдержанным, спокойным тоном, словно не рухнул весь окружающий ее мир, словно путешествие во Францию было самым разумным выходом из сложившейся ситуации.
Дети, когда она упомянула о поездке во Францию, притихли. Младшим, выросшим в глуши, это ни о чем не говорило, а у Гая и Женевьевы воспоминания были смутными. Никто не говорил о Трее, но он был в их мыслях как самый важный и влиятельный человек. С каждым днем они все больше и больше привязывались к Трею, и поэтому она не может принимать во внимание только свое желание. Но разве они не заслуживают лучшей участи, чем жить в качестве домочадцев в доме, в котором их сестра-содержанка богатого человека?
Теперь, благодаря Трею, у нее достаточно денег для поездки во Францию. И потом, если он, в самом деле, любит ее, если все ошеломляющие обвинения ложны, если Валерия ничто в его жизни, если все только страшная ошибка… тогда он должен поехать за ней.
Как только дети отправились спать, она немедленно стала обдумывать план возвращения во Францию. Причина казалась разумной, практичной: дети нуждаются в прочном будущем, но душевная боль пересиливала логику, от саднящей горечи наворачивались слезы, и Импрес почувствовала, что еще немного и она разрыдается.
Если бы Трей вернулся к обеду, она могла бы спокойно объяснить ему, что она и дети должны поехать во Францию, но теперь, когда он придет, будет очень поздно, а ее желание мирно объясниться с ним за это время превратится в негодующий гнев. Образы Трея и Валерии наложили свой отпечаток на первоначальную обиду, и ее настроение из задумчивой меланхолии превратилось в обиду оскорбленной женщины.
Трей, как только вошел и увидел Импрес, сбросил кожаную куртку, на его красивом лице появилась улыбка.
— Ужасно соскучился по тебе, — сказал он и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.
Импрес попыталась улыбнуться, стараясь выглядеть как обычно, но думать она могла только о вечере, который он провел с Валерией.
— Уже поздно, — сказала она спокойно, хотя в душе ей хотелось кричать.
— Оппозиция внезапно внесла поправку в пять часов, когда большинство законодателей отправились домой или собирались домой, но мы ухитрились сделать перерыв и вновь всех собрали. Они потеряли два голоса. Шансы были почти равны. Им едва не удалось урезать резервацию на пять сотен акров. — Небрежно перебросив куртку на стул, Трей завалился на кровать, не снимая башмаков и остальной одежды, и устало вздохнул.
Как это ни цинично звучит, подумала Импрес, а объяснения Трея очень убедительны, словно они заранее отрепетированы.
— Сегодня Валерия навестила нас, — сказала Импрес.
Он приподнялся, весь напрягшись.
— И создала кучу неприятностей, не сомневаюсь, — сказал он мрачно.
— По крайней мере, рассказала много интересного, что ты, например, время от времени навещаешь ее, — она почувствовала внезапно горячий приступ гнева.
Спустив ноги с постели, Трей поднялся.
— Если я правильно понял, у тебя появились некоторые сомнения? — наклонившись, он посмотрел Импрес прямо в глаза.
Импрес вздохнула.
— Ее история звучит неплохо. И потом, она прекрасно осведомлена о твоем ленче с Джудом Паркером и о супе, пролитом на твою рубашку. Наконец, она вернула вот это — Она показала на перчатки, которые преследовали ее весь вечер, глядя Трею прямо в глаза.
Трей быстро глянул на перчатки, лежащие на столике, рядом с креслом Импрес.
— Послушай, — сказал он, ощущая громадную усталость после долгого трудного дня, а теперь вдобавок утомленный происками Валерии. — Я потерял эти перчатки на той неделе. А Валерию я не видел со дня свадьбы, и это истинная правда. — Взяв перчатки, он направился в гардеробную.
