Рейтинговые книги
Читем онлайн Том 10. Письма 1820-1835 - Николай Гоголь

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 121

Но вот что плохо, что мы все в дураках! В этом и спохватились наши[292] тузы литературные, да поздо. Почтенные редакторы зазвонили нашими именами, набрали подписчиков, заставили народ разинуть рот и на наших же спинах и разъезжают теперь. Они поставили новый краеугольный камень своей власти. Это другая Пчела! И вот литература наша без голоса! А между тем наездники эти действуют на всю Русь. Ведь в столице нашей чухонство, в вашей купечество, а Русь только среди Руси. Но прощай. Скоро ли тебя поздравить отцом, и каким? Умного дитища, т. е. книжного? или такого, которое будет со временем умно, т. е. того, которое не пером работается?

Твой Гоголь.

Я весь теперь погружен в Историю Малороссийскую и Всемирную; и та и другая у меня начинает двигаться. Это сообщает мне какой-то спокойный и равнодушный к житейскому характер, а без того я бы был страх сердит на все эти обстоятельства.

Ух, брат! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! Да каких крупных! полных, свежих! мне кажется, что сделаю кое-что не-общее во всеобщей истории*. Малороссийская история моя чрезвычайно бешена, да иначе, впрочем, и быть ей нельзя. Мне попрекают, что слог в ней слишком уже горит, не исторически жгуч и жив; но что за история, если она скучна! Кстати: я прочел только изо всего № 1-го Брамбеуса твои Афоризмы*. Мне с тобою хотелось бы поговорить о них. Я люблю всегда у тебя читать их, потому что или найду в них такие мысли, которые верны и[293] новы, или же найду такие, с которыми хоть и не соглашусь иногда, но они зато всегда наведут меня на другую новую мысль. Да печатай их скорей!

Поцелуй за меня Киреевского! Правда ли, что он печатает русские песни*?

Поклон всем нашим.

Сербиновичу К. С., январь — февраль 1834*

188. К. С. СЕРБИНОВИЧУ. <Конец января — начало февраля 1834. Петербург.>

Все ваши и Сергея Семеновича замечания я нахожу очень справедливыми и, как видите, воспользовался ими. В одном месте я только оставил связь и связывают. Я нарочно так выразился[294], потому что это составляет фигуру в слоге, а не ошибку, так мне кажется; при том, этот оборот именно тот, который более всего выражает мою мысль. Я очень вам благодарен за ваше присовокупление о истиной религии*. Оно очень хорошо, и я бы не выдумал так. Я к вам заеду в 12 часов. Авось не застану ли вас? Теперь же сей час никаким образом не могу.

Много обязанный вам и чувствующий ваше благорасположение

Н. Гоголь.

Гоголь М. И., 10 февраля 1834*

189. М. И. ГОГОЛЬ. СПб. 1834. Февраля 10.

Сегодня я получил письмо ваше от 24 генваря, вместе с посылкою. Очень благодарю вас за присланные сапоги и калоши. Они как раз пришлись мне в пору. Изъявите также от меня благодарность фабриканту за его труды для меня. Вы очень меня радуете известием, что проводите время иногда весело. Да посоветуйте Ивану Данилевскому* не ехать сюда. Он навсегда здесь может расстроить свое здоровье, а особливо, когда даже дома бывает часто болен. Скажите ему, что я сам, года через два, думаю навострить отсюда лыжи, хотя и не чувствую себя нездоровым слишком. Всё предосторожность вещь не лишняя.

Прощайте! Бога ради, будьте веселы и не скучайте за нами. Дети здоровы как нельзя лучше.

Целую сестру и ее Количку, который, как она говорит, очень проворный мальчишка. Передайте поклон мой Татьяне Ивановне и Василю Ивановичу Чернышам и скажите им, что я всегда помню их приязнь ко мне.

Вечно признательный ваш сын

Николай.

Сербиновичу К. С., 11 февраля 1834*

190. К. С. СЕРБИНОВИЧУ. <11 февраля 1834. Петербург.>

Милостивый государь Константин Степанович.

Извините меня великодушно, что продержал корректуру. Как нарочно у меня под это время накопилась бездна дел, а в добавку к тому посетила меня опять болезнь: вчера в вечеру было вышел и еще хуже сделал, вперед буду исправнее и постараюсь возвратить скорее следующие листки. Я читаю теперь журнал ваш*. В нем очень много интересного, даже в самых официальных статьях, которые изложены так занимательно, как я не мог предполагать! Желая от всей души и сердца не быть вам никогда больным, как я грешный.

Остаюсь с чувствами совершенного почтения и вечной признательности.

Ваш покорный слуга

Н. Гоголь. 11 февраля

На обороте: Его высокоблагородию милостивому государю Константину Степанов<ич>у Сербиновичу в Садовой, в доме д-та просвещения.

Максимовичу М. А., 12 февраля 1834*

191. М. А. МАКСИМОВИЧУ. СПб. Февраля 12. <1834>.

Я получил только сегодня два твоих письма: одно от 26 генваря, другое от 8 февраля, всё это по милости Одоевского, который изволит их чорт знает сколько удерживать у себя. В одном письме ты пишешь за Киев*. Я думаю ехать. Дела, кажется, мои идут на лад. Но вот что скверно: министр не соглашается на твое желание: как, дискать, тебя сделать профессором словесности в Киеве, когда ты недавно сделан ординарным ботаником. Такой перелом чрезвычайно кажется странен, и он и слышать не хочет. А между тем Брадке* очень нуждается в профессоре словесности. Я думаю вот что: не мешает тебе написать обстоятельно к Брадке, что ты, дискать, недомогаешь страшно в московском климате, что тебе потребно и проч. Бери кафедру ботаники или зоологии. А так как профессора словесности нет, то ты можешь занять на время и его кафедру. А там, по праву давности, ее отжилить, а от ботаники отказаться. А?

Ты говоришь, что, если заленишься, то тогда, набравши силы, в Москву. А на что человеку дается характер и железная сила души? К чорту лень да и концы в воду! Ты рассмотри хорошенько характер земляков[295]: они ленятся, но зато, если что задолбят в свою голову, то навеки. Ведь тут только решимость: раз начать, и всё… Типография будет под боком. Чего ж больше? А воздух! а гливы*! а рогиз*! а соняшники*! а паслин! а цыбуля! а вино хлебное, как говорит приятель наш Ушаков*. Тополи, груши, яблони, сливы, морели*, дерен*, вареники, борщ, лопух!.. Это просто роскошь! Это один только город у нас, в котором как-то пристало быть келье ученого. Запорожской Старины* я до сих пор нигде не могу достать. Этот Срезневский должен быть большой руки дурак. Как не прислать ни к одному книгопродавцу! Кой же чорт будет у него покупать? А еще и жалуются, что у них никто не раскупает. Историю Малороссии я пишу всю от начала до конца. Она будет или в шести малых, или в четырех больших томах. Экземпляра песень галицких* здесь нигде нет; мой же собственный у меня замотал один задушевный приятель.

Песень я тебе с большою охотою прислал <бы>, но у меня их ужасная путаница. Незнакомых тебе, может быть, будет не более ста[296], зато известных верно около тысячи, из которых большую часть мне теперь нельзя посылать. Если бы ты прислал свой список с находящихся у тебя, тогда бы я знал, какие тебе нужны, и прочие бы выправил с моими списками и послал бы тебе.

Ну, покаместь прощай, а там придет время, что будем всё это говорить, что теперь заставляем царапать наши руки, в богоспасаемом нашем граде.

Твой Гоголь.

Срезневскому И. И., 6 марта 1834*

192. И. И. СРЕЗНЕВСКОМУ. СПб. Марта 6. 1834.

Ваше приятное для меня письмо я получил 2 марта. От всей души благодарю вас за вашу готовность помогать мне в труде моем и крепко пожимаю вашу руку. Вы правы: нам одинаково нужны материалы; но хотя бы ваша книга превратилась в Историю, мы и тогда бы не были соперниками. Я рад всему, что ни появляется о нашем крае. И если бы я узнал, что в эту минуту кто-нибудь готовит тоже Историю Украйны, я бы приостановил свое издание до тех пор, покаместь ему нужно для сбыта своей книги. Чем больше попыток и опытов, тем для меня лучше, тем моя История будет совершеннее. Я уверен, что в образе мыслей не встречусь с другими, денежной прибыли от нее не ищу — стало быть у меня нет соперников! Вы уже сделали мне важную услугу изданием Запорожской Старины. — Где выкопали вы столько сокровищ? Все думы, и особенно повести бандуристов ослепительно хороши. Из них только пять были мне известны прежде, прочие были для меня все — новость! Я к нашим летописям охладел, напрасно силясь в них отыскать то, что хотел бы отыскать. Нигде ничего о том времени, которое должно бы быть богаче всех событиями. Народ, которого вся жизнь состояла из движений, которого невольно (если бы он даже был совершенно недеятелен от природы) соседи, положение земли, опасность бытия выводили на дела и подвиги, этот народ… Я недоволен польскими историками, они очень мало говорят об этих подвигах; впрочем они могли знать хорошо только со времени унии, но и там ни одного летописца с нечерствою душою, мыслями. Если бы крымцы и турки имели литературу, я бы был уверен, что ни одного самостоятельного тогда народа в Европе не была бы так интересна история, как козаков. И потому-то каждый звук песни мне говорит живее о протекшем, нежели наши вялые и короткие летописи, если можно назвать летописями не современные записки, но поздние выписки, начавшиеся уже тогда, когда память уступила место забвению. Эти летописи похожи на хозяина, прибившего замок к своей конюшне, когда лошади уже были украдены. Хорошо еще, если между ними попадались с резкою физиономией, с характером: как, например, Кониский*, который выхватил хоть горсть преданий и знал о чем он пишет. Но все другие так пусты, так бесцветны! и вместо того, чтобы дослушиваться к умирающему голосу последних воспоминаний, они обезьянски переписывали друг у друга вырванные листки не происшествий, а разве оглавления происшествий. Если бы наш край не имел такого богатства песень — я бы никогда не писал Истории его, потому что я не постигнул бы и не имел понятия о прошедшем, или История моя была бы совершенно не то, что я думаю с нею сделать теперь. Эти-то песни заставили меня с жадностью читать все летописи и лоскутки какого бы то ни было вздору. Я имел случай многие перечесть и, к сожалению, пропустил случай многие переписать. Из означенных вами в Запорожской Старине мне неизвестны две: Пространная повесть об Украине до смерти Хмельницкого*. Заглавие этой рукописи мне показалось незнакомым. Уведомите меня, имеется ли в ней что-нибудь новое против летописей Кониского, Шафонского*, Ригельмана*?[297] если на мое счастье в ней окажется новое, то я буду надеяться на снихождение ваше и попрошу вас отдать ее теперь же понемногу переписывать. Мне[298] хочется иметь ее всю, тогда я могу в ней отыскать может быть другими незамеченное или не казавшееся важным, что случалось со мною довольно часто. Я очень знаю, что наши списки летописей[299] иногда между собою разнят: у одних выпущено что-нибудь и у других прибавлено. Иногда одна прибавка стоит всей летописи. Потому-то я имею и стараюсь иметь по нескольку списков. Для этого-то я и не означал, какие находятся у меня материалы, зная, что тогда я не получу многих списков.[300] Печатные есть у меня почти все те, которыми пользовался Бандыш-Каменский*. Песен я знаю и имею много. Около 150 песен я отдал прошлый год Максимовичу, совершенно ему неизвестных. После того я приобрел еще около 150. У Максимовича теперь уже 1200. Но я бьюсь об чем угодно, что теперь же еще можно сыскать в каждом хуторе, подальше от большой дороги и разврата, десятка два неизвестных другому хутору. Если я управлюсь с моими делами, то, может быть, летом буду в Малороссию и буду благодарить вас, может быть, лично за ваше радушие и готовность. А между тем ожидаю с нетерпением страшным выхода в свет вашей Старины 3 и 4 книжки. Я уверен, что там будет много для меня пищи. Но — до следующего письма! Я хотел вам еще о чем-то писать, но небольшой случай перебил[301] мои мысли.

1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 121
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 10. Письма 1820-1835 - Николай Гоголь бесплатно.
Похожие на Том 10. Письма 1820-1835 - Николай Гоголь книги

Оставить комментарий