Рядом с водителем находился мужчина в военной морской форме, а на заднем сиденье — белокурая женщинам голова которой была странно повернута… Дверца с ее стороны была распахнута настежь.
Мужчина пришел в себя, приподнялся, смахнул кровь, заливавшую глаза, и попытался открыть дверь, но ее заклинило. Взглянув назад, он начал тормошить женщину:
— Машенька! Что с тобой? Очнись, милая! Очнись! Где Савушка?
Все его попытки оставались безуспешными: женщина была мертва, а тем временем машину охватил огонь.
Недалеко от места аварии остановился городской автобус, и из него высыпали пассажиры. Некоторые бросились к перевернутой «Волге», другие пытались подступиться к горящей «эмке», но пламя останавливало самых бесстрашных.
Все видели безуспешные попытки военного открыть дверцу, но помочь никто не решался. Водитель автобуса, пожилой мужчина в очках, накинул на голову кожаную куртку и поспешил к горящей машине. Обжигая руки, выхватил из нее женщину, оттащил на безопасное расстояние и предоставил другим затушить на ее платье пламя, а сам вернулся назад, чтобы помочь офицеру, но не успел добежать до машины: раздался оглушительный взрыв, и его отбросило в сторону…
Страшная картина парализовала людей, с ужасом смотревших на горящего в машине живого человека.
Во внезапно наступившей тишине слышались лишь потрескивание горящей краски и завывание ветра. Совсем нереальным был этот детский голос, взывающий о помощи:
— Мама! Мамочка! Где ты, мамочка! А-а-а! В первый момент всем показалось, что плач доносится из огня, и какая-то женщина, не в силах этого вынести, бросилась к горящей машине, но кто-то выкрикнул:
— Женщина, не сходите с ума: дите кричит из другой машины! Из другой!
«Волгу» уже сумели поставить на колеса, но ребенка в ней не оказалось: молодой водитель и двое пассажиров-мужчин, вероятно, скончались мгновенно.
Какой-то высокий парень, опередивший сердобольную женщину, побледнел от увиденного в салоне «Волги», его стошнило, и он растерянно посмотрел наверх. Из оцепенения его вывел новый крик ребенка:
— Больно мне, мамочка! Больно!
Он бросился на крик по кювету, а за ним плачущая женщина. Метрах в пятнадцати от места катастрофы они нашли мальчика лет двух-трех, который валялся в грязи и громко плакал. Подхватив пацана на руки, женщина с помощью высокого парня пыталась выкарабкаться из кювета, но скользкий от дождя откос не позволял встать на ноги, и она падала на колени при новой попытке выпрямиться.
— Да помогите же кто-нибудь! — крикнула женщина раздраженно. К ней сразу же подбежали несколько человек и помогли выбраться на шоссе. Ребенок на руках захлебывался от боли и слез. Лицо его было в крови, правой рукой он поддерживал левую, неестественно вывернутую в сторону.
— Больно мне! Тетенька, больно мне! Я к маме хочу! Мама! Родненькая! Мамочка! — выкрикивал он, рыдая.
Около белокурой женщины, спасенной водителем автобуса, хлопотал сухонький седой старичок с бородкой клинышком. Вскоре он медленно поднялся с колен и беспомощно развел руками. Наклонившись, снял с шеи женщины красный газовый платочек и прикрыл лицо.
— Ей уже ничем нельзя помочь: поздно! — удрученно произнес он и покачал головой.
— Неужели ничего нельзя сделать, — Семечка? — умоляюще проговорила высокая худая старушка.
— Нет, поздно… Медицина, к сожалению, здесь совершенно бессильна.
— Скажите, ваш муж медик? — спросил парень, помогавший искать ребенка.
— Профессор медицины! Но и он здесь, как видите, бессилен!
— Товарищ профессор! — бросился парень к старичку. — Там с ребенком худо! Помогите!
— Успокойтесь, молодой человек, несите вашего ребенка…
— Но это совсем не мой ребенок! — смутился тот.
— Но ему плохо? — уточнил профессор.
— Очень…
— Так что же вы медлите? Какая разница: ваш ребенок или не ваш? Давайте его сюда, и быстрее — недовольно буркнул профессор.
— Сейчас! Я мигом! — крикнул парень и побежал к женщине с мальчиком на руках.
Профессор же занялся обожженным и оглушенным от взрыва — водителем автобуса. Он заканчивал перевязку, когда принесли мальчика.
— Нюся, закончи, пожалуйста! — бросил он старушке. — Что с ребенком? Откуда он? — ронял вопросы профессор, ощупывая мальчика.
— Из черной «эмки»… Я думаю… — поморщился раненый водитель, — эта женщина, которую я вытащил, видно, мать его… Дверца-то открыта была: либо успела выбросить мальчика, либо сам вывалился. Что с ним, профессор?
— Закрытый перелом! — Он вытащил из своего саквояжа вату, бинты. — Нужна какая-нибудь палка или ветка сантиметров двадцать — тридцать…
— Для шины? — воскликнул высокий парень. — Бамбук подойдет?
— Сгодится, — улыбнулся профессор и стал осторожно смазывать кровоточащие ссадины на лице мальчика.
— Больно! Щиплет меня! — запричитал тот.
— Потерпи немного, ты же мужчина! Сейчас все пройдет! — ласково приговаривал старик. Но мальчик дернулся и закричал:
— Ой, рука! Ма-а-а-ма! Ма-моч-ка-а-а!
— А где больнее: руке или где щиплет? — спокойно поинтересовался профессор.
Мальчик, озадаченный вопросом, замолк, раздумывая, где больнее, потом серьезно, по-взрослому ответил:
— Вообще-то больнее руке!
В этот момент в салоне автобуса раздался какой-то треск, и вскоре оттуда выскочил высокий парень с обломком бамбука в руке, на конце болтался обрывок лески.
— Такая устроит?
— Вполне. А ну-ка, помогите мне, молодой человек: держите ручку мальчика… вот так, — показал доктор и стал прибинтовывать бамбук к сломанной руке ребенка. Тот снова заплакал, и старый врач попытался отвлечь его вопросами:
— Тебя как зовут, герой?
— Саву-у-у-шка-а! Ы-ы-ы! — сквозь слезы отвечал мальчик.
— Савелий, значит?! Это просто замечательно, что тебя зовут Савелием! А может, и фамилию свою назовешь?
— Го-го-вор-ковы-ы-ы… наша фамилия-я-я…
— А где твоя мама?
— Она…. она сделала мне бо-больно-о-о… толкну-у-у-ла меня-я-я.
— Да, товарищ водитель, вы правы, это была его мать… — тихо заметил профессор и тяжело вздохнул, но тут же взял себя в руки. — Сколько же тебе лет, герой?
— Два года-и-ка и по-ло-ви-и-на-а-а… Ы-ы-ы…
— Какой же ты большой?! Я думал — три и половина! И кем же ты хочешь быть, когда вырастешь?
— Капи-и-та-а-ном… Как папа-а-а… Ы-ы-ы! Больно мне, дяденька! Больно! Ы-ы-ы! К маме хочу-у-у! Больно-о-о!
— А вот и обманываешь, что больно! Я уже все окончил, и сейчас тебе совсем не больно! Правда? -
Савушка примолк и как бы прислушался — больно или нет.
— Больно все равно! — серьезно заявил он.
— Конечно, больно, но не так?
— Не так, — кивнул мальчик в ответ.
— Вот, выпей таблетку и совсем перестанет болеть. — Профессор протянул ему пилюлю.
— Ее нельзя пить: ее только кушать можно, — рассудительно заявил Савушка.
— Правильно, — улыбнулся профессор. — А запить нужно водичкой! Ты любишь лимонад?
— Люблю, но мороженое больше! — продолжая всхлипывать, ответил мальчик.
— Мамочка, — обратился доктор к жене, — дай-ка нам бутылочку лимонада. Старушка порылась в огромной корзине и достала початую бутылку, прикрытую откидной пробкой. Открыв ее, профессор налил в маленькую мензурку и помог запить мальчику лекарство.
— Еще хочу!
— Да хоть всю выпей! — снова улыбнулся старик, и мальки воспринял это в буквальном смысле: взял здоровой рукой бутылку и стал жадно глотать лимонад.
НЕ ОТДАВАЙТЕ МЕНЯ В СЫНОВЬЯ!
Почувствовав влагу на губах, Савелий глотнул и с трудом разлепил глаза. Было темно, и шел сильный дождь. Открыв широко рот, Савелий ловил падающие капли. Лицо, иссеченное ветками, кровоточило и сильно саднило. Один из порезов был глубоким: пересекая весь лоб, чуть прикасался к правой брови и оканчивался на щеке. Каким чудом только глаз остался цел! Этот рваный, безобразный порез обильно сочился кровью. Савелий попытался приподняться, но тут же, громко вскрикнул от боли, вновь потерял сознание. Дождь безжалостно хлестал по израненному лицу, смешивая и смывая с, него кровь и грязь…
…Сильный дождь был и в тот самый вечер, когда он сбежал из «сыновей»… Яркая лампочка на деревянном столбе освещала вход в двухэтажное здание детского дома. Крадучись, Савелий шел вдоль забора, притрагиваясь иногда к доскам. Он искал их потайной вход, которым они пользовались, когда хотели удрать в лес или на речку без разрешения.
Протиснув худенькое тело в узкую щель, он задвинул назад доску и устремился к небольшой кирпичной котельной, в окнах которой горел свет. Осторожно постучал в дверь. Никто не отозвался, и Савелий стал барабанить ногой.
— Кто там? — спросил мягкий женский голос.
— Тетечка! Тетя Темечка!.. Это я — Говорков! — размазывая слезы, выкрикивал он. Дверь распахнулась, и свет упал на мальчика.
Грязный, ободранный, мокрый и исхудавший, Савелий стоял на пороге. Слезы пополам с дождем заливали его лицо.
