- Я согласен! Мать и ребенок! Спасай того и другого!
Виола была во власти самых ужасных страданий, какие только может испытывать женщина, жизнь, казалось, готова была оставить ее, среди криков и стонов она призывала Занони, своего возлюбленного.
Доктор глядел на часы; они точно и безжалостно отмечали время.
- Крики затихают, - проговорил он, - еще десять минут, и все будет кончено.
Глупец! В эту самую минуту больной становится лучше. Дыхание делается ровнее, бред затихает. Виоле кажется, что она с Занони, что ее голова отдыхает на его груди, что его взгляд смягчает ее страдания, что его рука уменьшает жар в ее голове; она слышит его голос, и страдания бегут от нее. Доктор глядит на часы, стрелка передвинулась, минуты канули в вечность, но душа, которую он приговорил покинуть мир, все еще живет в нем.
Виола уснула, жар уменьшился, конвульсии утихли, щеки порозовели, кризис прошел. Супруг, твоя супруга жива! Возлюбленный, ты не одинок в своей вселенной! Время идет. Еще минута... одна минута... О радость! О счастье!.. Отец! Поцелуй твоего ребенка!
II
Ребенка положили на руки к отцу. Отец молча наклонился над этим нежным сокровищем, и слезы, человеческие слезы хлынули потоками из его глаз. И сквозь эти слезы Занони увидел, как маленькое создание улыбалось ему.
О! С какими радостными слезами встречаем мы появление нового создания в нашем горестном мире! С какими слезами отчаяния провожаем мы его, когда оно возвращается к ангелам! Как бескорыстна радость! Но как эгоистично горе!
Тогда в молчаливой комнате раздался слабый и нежный голос - голос молодой матери.
- Я здесь, около тебя! - прошептал Занони.
Мать улыбнулась и сжала ему руку, она чувствовала себя умиротворенной.
Виола поправилась с быстротой, изумившей доктора.
Новорожденный процветал, точно любил уже этот мир, в который он снизошел.
С этого времени Занони, казалось, жил жизнью ребенка, и в этой жизни души отца и матери соединялись как бы новыми узами.
Никогда не было более прекрасного ребенка; кормилица удивилась, что, появившись на свет, он не заплакал, а улыбнулся свету, точно чему-то знакомому. Никогда он не плакал, как другие дети. Казалось, что даже во время сна он слушал какой-то счастливый голос, раздававшийся в его сердце. В его глазах уже светился ум, хотя он еще не имел слов для своего выражения. Казалось, он уже знал своих родителей и протягивал ручонки, когда Занони наклонялся над его колыбелью, от которой редко отходил, и глядел на него ясными, полными счастья глазами. Ночью Занони снова сидел там в полудремоте, и Виола часто слышала, как он шептал над ним неясные слова на неизвестном ей языке; иногда, слыша его, она боялась и чувствовала, как к ней возвращались смутные суеверия ее юности. У колыбели новорожденного мать боится всего на свете, даже богов, чтобы они не причинили вреда ее ребенку.
Но Занони, погруженный в свои возвышенные планы, оживленные его любовью, забыл все, даже то, что он потерял в этой слепой любви.
Но мрачное и бесформенное существо, хотя Занони не вызывал и не видел его, часто подкрадывалось к нему, кружило вокруг него и нередко сидело у колыбели ребенка, глядя на него полными ненависти глазами.
III
ЗАНОНИ К МЕЙНУРУ
"Мейнур! Человечество с его печалями и радостями стало моим уделом. День за днем я кую себе свои цепи. Я живу жизнью других, и в них я потерял более половины моего могущества. Не будучи в состоянии возвысить их, я чувствую, что они увлекают меня к земле силою человеческой привязанности. Лишенный общения с созданиями, видимыми только для чистого разума, я опутан сетями Врага, стерегущего Порог духовного мира. Поверишь ли ты, когда я скажу тебе, что принял его дары и готов к расплате? Пройдут века, прежде чем создания света будут вновь повиноваться тому, кто подчинился Призраку и...
Но в этой надежде, Мейнур, я снова торжествую, я имею над этой юной жизнью высшую власть! Молча и нечувствительно моя душа говорит с его душой и уже теперь приготовляет ее. Ты знаешь, что для чистого и непорочного духа ребенка испытание не страшно и не опасно. Я постоянно питаю его священным светом, и, еще не узнав дара, он уже приобретет способности, которыми владею я сам; ребенок, в свою очередь, медленно и незаметно передаст свои свойства матери, и, счастливый при виде Молодости, что будет вечно осиять два существа, которые теперь наполняют всю мою душу, неужели я буду в состоянии сожалеть о призрачном, эфирном мире, который все более ускользает от меня?
Но ты, видения которого по-прежнему ясны и чисты, погрузи твой взгляд в пространства, закрытые теперь для меня, и дай мне совет, предупреди меня. Я знаю, что дары Призрака, чья природа враждебна нашей, столь же обманчивы и опасны, как и сам Призрак. Вот почему, когда на пороге тайнознания, которое прежде называли магией, люди встречали враждебные существа, они верили, что эти призраки - демоны или дьяволы, и воображали себе, что с помощью вымышленных фантастических договоров они могут продать им свою душу, будто человек может предложить в обмен на вечность то, чем он владеет только при жизни. Демоны, навеки скрытые от людей, живут в своих мрачных и непроницаемых сферах, в них нет ничего божественного. В каждом человеке живет Божественное существо, и только оно может судить его душу после его смерти и назначить ему новое поприще, новую судьбу, новое местопребывание. Если бы человек мог запродать свою душу дьяволу, то тогда он сам себя мог бы судить и высокомерно требовать в свое распоряжение и присваивать вечность! Но эти низшие создания, которые не что иное, как видоизменения материи, одаренные сверхчеловеческой злобой, могут боязливым, слепым и суеверным людям показаться демонами. И от самого мрачного и могущественного из этих созданий я принял дар - тайну, которая удалила смерть от дорогих мне существ. Могу ли я надеяться, что у меня останется достаточно могущества, чтобы победить Призрак, если он захочет обратить во вред мне свои дары? Отвечай мне, Мейнур, так как в окружающем меня мраке я вижу только глаза моего новорожденного и слышу только тихое биение моего сердца. Отвечай мне, ты, мудрость которого не знает любви!"
МЕЙНУР К ЗАНОНИ
"Падший ум! Я вижу перед тобою зло, смерть и горе! Отказаться от Адон-Аи ради этого ужаса, от небесных звезд ради этих ужасных глаз! Ты сделался наконец жертвой этой Лярвы страшного порога, которую, будучи еще учеником, ты заставил бежать побежденную и пораженную молнией твоего величественного взгляда. Когда при первых шагах посвящения ученик, которого я принял от тебя, упал без сознания, поверженный этим Призраком тьмы, я понял, что его душа не создана для познания нездешних миров, так как страх есть самое земное изо всего, что привязывает человека к земле; пока он боится, он не может возвыситься. Но ты! Разве ты не видишь, что любить значит бояться, что твоя власть над Призраком уже кончилась? Он пугает тебя, он властвует над тобой и обманет тебя. Не теряй ни минуты, приезжай ко мне. Если между нами может существовать достаточно симпатии, то моими глазами ты, может быть, увидишь опасности, которые, пока неразличимые и едва видимые во мраке, опутывают тебя и собираются вокруг тебя и тех, кого погубила твоя безумная любовь. Приезжай, оторвись от всех связей с твоим любимым человечеством, они только туманят твой взор.
Оставь свои опасения, надежды, желания и страсти. Приезжай! Один Ум может быть царем и провидцем, сияющим сквозь свою бренную оболочку, чистый, недоступный для впечатлений, очищенный, возвышенный Ум".
IV
В первый раз со времени их союза Занони и Виола расставались. Занони отправлялся в Рим по важным делам.
- Я еду всего на несколько дней, - сказал он, и его отъезд был так быстр, что Виола не имела времени выразить ни удивления, ни печали. Но первая разлука всегда тяжелее, чем последующие: она заставляет сердце чувствовать, какой пустой покажется жизнь, когда настанет последняя, неизбежная разлука.
Но у Виолы был новый спутник, она испытывала чудную и новую радость, которая обновляет юность и ослепляет глаза женщины. Как возлюбленная и жена, она опиралась на другого, она получала от другого свое счастье, ее существо, словно планета, получало свет от своего солнца. Но теперь, в свою очередь, как мать, она подымается от зависимости к власти, теперь другое существо может опираться на нее - в пространстве появилась планета, для которой она сама стала солнцем.
Несколько дней - но они будут сладкими благодаря печали. Несколько дней - но каждый их час кажется эпохой для младенца, над которым склонились недремлющие глаза и сердце. Любой его жест примечается, и кажется матери, будто каждая его улыбка прибавляет радости в мир, в который он пришел, чтобы благословить его.
Занони уехал; затих последний всплеск весла, и радужное пятно гондолы уже скрылось за поворотом венецианского канала...
