общая сказка. Но кто знает истину? Что Оскольд кости свои оставил в Киеве, это верно, ну тут ли, где Никольский монастырь, позволено усомниться: может быть и полверсты выше или ниже. Но как бы то ни было, ветхая церковь здесь существовавшая, разломана, и, вместо ея, на полугоре поставлен круглый храм каменный с куполом в новом вкусе. Он обведен колоннадой. Вместо обыкновенного яблока на главе поставлена вызолоченная корона и над ней большой крест. Всё это построено коштом воронежского откупщика, которого жена, приехавшая в Киев на богомолье, умерла и завещала себя здесь похоронить. Вот причина обновления Оскольдовой могилы, от которой она новую славу получила! Под церковью в земле сделаны и для погребения тел заготовлены в стенах места, по мере, как впадины сии будут наполнятся каждая своим гробом, она снаружи замажется и в церкви видна будет только надпись, кто похоронен в этом гнезде (Спустя лет триста, пятьсот, и здесь, может быть, будут петь молебны, если Днепр, неугомонное дитя Нептуна, не предварит человеческих замыслов и не подмоет каменных оград нового здания). Подземная церковь построится во имя Ольги, а верхняя посвящена Святителю Николаю. Освящение ея предназначено было 20 августа 1810 года.
Весь хребет Киевских гор наполнен живописных красот. Как бывши там, бывши везде спорить против этого? Не возможно. Однажды шел я, задумавшись, по вершинам старого Киева: мысли мои текли одна за другою и предметы менялись, как воздух. Вдруг увидел я на холме превысоком огромную церковь; она рассеяла все мои размышления и привлекла всю деятельность моего воображения к себе: это храм Андрея Первозванного. Что может быть восхитительнее и величавее этого местоположения. Нельзя остановиться на паперти его без восторгов. Не станем говорить о самой церкви: иконостас красный, позолочен, но, ни работой, ни вкусом не отличен. Чтоб художество отвечало здесь натуре, надобно разбудить Рафаелев и самого Аппела и дать им кисти в руки. Под храмом построены жилые комнаты и кладовые, в коих комиссариат хранит свои заготовления и содержит при них караул вокруг всего храма. На крышке этого жилья выстроена широкая открытая галерея. Она вне церкви, следовательно, всякому по ней гулять свободно и любоваться на красоту природы: отсюда виден весь Днепр и по ту сторону его сыпучие пески, открытая Московская дорога, направо овраги, буераки, окружающие гробы Святых и мирное жилище их в прохладных пещерах; налево рядом с волнами Днепра открывается Подол со всеми своими зодческими красотами и кажется вам город в воде. Обольщение взора превосходно!
Не здесь ли Иисус искушаем был диаволом, когда он за один себе поклон сулил ему всё, что с высоты показал? Я без меры этим местом прельщался. Истину провидел Андрей Первозванный, когда, как говорит история, идучи из Херсона, водрузил на сей горе крест в знамении настоящего Православия. И подлинно: где Вера убедительнее, свою славу кажет, как не в Киеве? Здесь тьмы мучеников всю землю кровью своей оросили. Здесь уединенные праведники из вертепов создали храмы, обогатили их и прославили. Но оставим чудодейства Веры: они сами о себе вещают повсюду, и, обратясь к природе, скажем, что тот не видал ее в торжестве, кто не взглянул на нее у храма Андрея Первозванного в Киеве.
Крепость в большом содержится порядке: видно, что на нее смотрит попечительное око. Внутри ея, кроме Лавры, заметить можно Арсенал. Он окружен еще и другими строениями, как-то Комендантским домом, в котором разведен большой сад, в ближайшем соседстве с пещерами и Провиантская Коммисия, но дом ея не красит эту часть города. Посмотрим прилежнее на Арсенал: он стоит нашего внимания. Здание прекрасное выстроено из здешнего кирпича, который не стыдлив и даже от огня не краснеет: желтая глина, добываемая в Киевской губернии, всегда сохраняет в нем свой цвет так, что стены Арсенала кажутся почти похожи на фаянс. Он не штукатурен, только вычищен, чтобы бледность желтизны не терялась. В Арсенале для выходов сделаны спуски довольно пологие, покойнее гораздо господских лестниц; по ним катаются орудия. Бомб и ядер пропасть: но кто на витязя русского их наготовиться? Беспрестанно на волах возят в Молдавию: дня два постоят вокруг Арсенала пирамиды, а потом и в поход. Чалма тянет к себе наш чугун, как магнит железо.
Разгуливая по пространным залам сего огромного здания, я с любопытством смотрел на всё, и особенно любовался на следующие предметы:
1-е. Шатер кумачный, шитый, завоеванный Румянцевым у визиря – огромный намет, вывески всей пышности восточных народов! Взглянув на такой памятник российских подвигов, невольно вздыхаешь о том, кто умел ими себя и всю родину прославить.
2. Медные орудия, взятые у турок хороши! Однако не удержались, перестали стрелять и неподвижные стоят в Киеве.
3. Их же бунчуки – странный знак почести: навязать лошадиный хвост, два, три на палку и возить перед собой, чтобы узнавал народ чиновника!
4. Гетманские булавы с каменьями тут же хранятся. Всё имеет свое время, подумал я; теперь кинь самую богатую из них куда хочешь, а в руках Мазепы, я чаю, не очень близко к ней подходили.
5. Всяких российских орудий, ружей, палашей, пистолетов запас изрядный. Между ими случилось мне видеть и французские, к употреблению готовые. На всю четвертую дивизию выписано нужное по штату количество.
6. В особом ряду выставлены под надписью: медные разнокалиберные пушки, пожертвованные во время милиции.
А знаменам разнородным нет и счета: иные завоеваны, другие отобраны от полков по разным реформам. Вся лестница ими уставлена с низу до верху по обе стороны, а когда выходишь из этого военного хранилища под свод мирного неба, то столько разных уносишь с собой впечатлений и чувств, сколько в одном покое сближается веков, людей и деяний! Нельзя равнодушно смотреть на такое здание.
…Более всего жаль, что не видал Китаевской пустыни: мне ее с восторгом расхвалил поселившийся в ней светский человек Г. Сланецкий, тот самый который некогда отнял ногу у славного человека, у принца Ангальта в Финляндии. Как я уму удивился, увидел его с длинной седой бородой в монашеской рясе! Он бросил свет и шнипер (жилобой, снарядец для кровопускания), не пишет рецептов, не мучит живых, не режет мертвых, поет на крылосе, читает книги церковные и в уединенной келье готовится к вечности. Не имея жены, ни потомства, о чем ему жалеть в мире? Имел малое сокровище, нажитое трудами, и в том монастыре похитили. Однако философски снес свою потерю и не тужит о деньгах, радуется своей родиною, наслаждается теплым климатом, дышит свободно и в деяниях своих не дает, кроме Бога, никому отчета. Вот жизнь прямо благостная! Счастлив, кто умеет ощущать ея
