Автобус остановился. Я вытаскиваю свои мешки и озираюсь вокруг. Вижу, что меня уже ждут. Это вожди и полный мужчина в белой лавалава, представившийся как директор школы. Он что-то быстро говорит двум мальчишкам лет восьми, которые стоят рядом и с интересом меня разглядывают. Из всей его тирады я поняла только имя санитарки.
— Они проводят вас до дома и отнесут мешок.
Порошковое молоко весит почти пятьдесят килограммов, и дети буквально шатаются под его тяжестью. Мне это не нравится, даже на Самоа.
— Этот мешок слишком тяжел для детей.
— Не беспокойтесь, они справятся.
Нехорошо восстанавливать против себя вождя сразу же после приезда, но, кроме явных возражений, мне как-то ничего не приходит в голову.
— Дайте мне это! — говорю я мальчишкам и хватаю мешок. Минуту мы дергаем его в разные стороны. В конце концов мне удается преодолеть сопротивление, и я с триумфом тащу мешок в сторону самого высокого дома в деревне.
— Оставьте мешок, ребята его отнесут сами! — кричит директор. Я делаю вид, что не слышу. Пот заливает мне глаза, и я предпочитаю не оборачиваться. Представляю себе улыбающиеся лица вождей! Конечно, ни один из них и не подумал мне помочь… Немного испуганные, дети прыгали вокруг, как собачонки, пытаясь вырвать у меня яблоко раздора. Один тянул в одну сторону, второй — в другую, я — в третью. Для них приказ старейшин был очевиден — отнести мешок в фале санитарки. Они никак не могли понять, почему папаланги протестует и что хочет этим сказать. Наверное, они думают обо мне что-нибудь очень плохое. В конце концов, рассердившись на вождей, на ни в чем не повинных детей и, прежде всего, на саму себя, я громко кричу:
— Иа алу! (Отойдите!)
Наверное, я выгляжу при этом, как разгневанная фурия, потому что дети тотчас отскакивают от меня, и по их лицам я вижу, что еще немного и они заревут. Стараясь сохранить собственное достоинство, я тащу мешок по ухабистой дороге. То и дело спотыкаюсь, а ноги мои позорно заплетаются. Но это ничего! Только бы подальше от вождей. На мое счастье меня догоняют несколько подростков, которым я отдаю свою ношу без всякого сопротивления.
После такого эффектного появления в деревне я с облегчением скрываюсь в доме санитарки. Трехэтажный, прямоугольный, со стенами, он отличается от остальных хижин деревни. Здесь были не только кровати, стол и стулья, но даже туалет во дворе.
Семья санитарки встретила меня дружески. В этот Же день с другого конца Савайи приехала Маргарет Нив, педиатр из Новой Зеландии. Она уже ждет меня за столом, накрытом к завтраку. К такому, к какому, по мнению самоанцев, привыкли папаланги. На столе — миска овсяной каши с сахаром, кусок свинины, консервированная говядина, жареная курица, рыба, таро, сгущенное молоко, плоды хлебного дерева и дрожжевое тесто. Столько всякого добра! Мы поспешно глотаем по кусочку теста, пьем напиток из терпких мандаринов и оправдываемся перед хозяевами, которым отсутствие у нас аппетита доставляет столько огорчения.
Мы должны осмотреть «в две руки» всех окрестных детей. Маргарет в фале для гостей, временно переоборудованном во врачебный кабинет, займется грудными детьми, я буду осматривать старших в одном из классов школы. Молодая учительница выполняет роль переводчицы и организатора.
В деревнях, отдаленных на несколько десятков километров от больницы, куда врач заглядывает раз в несколько лет и где профилактика неизвестна, при массовых осмотрах выявляется большой процент больных детей.
В начальный период работы меня, пожалуй, больше всего удивляло необычайно большое количество детей, страдающих от одно- или двухсторонней глухоты. Их барабанные перепонки выглядели так, словно ребята покинули поле боя. Из истории болезни я узнавала о больных в течение нескольких лет ушах, выделениях из них, горячке и… типичных терапевтических операциях, которые заключались в том, что при появлении болей или гнойных выделений в ухо пациента вливали горячее кокосовое масло. Через несколько дней боль становилась невыносимой, и лимфатические узлы около уха набухали до размеров кулака. Тогда ребенка посылали к врачу, если таковой был поблизости. Тот в зависимости от потребности назначал лечение антибиотиками. Если боль утихала, врачебное наблюдение и лечение прекращалось. Если спустя некоторое время снова появлялись выделения, ухо затыкали ватным тампоном и ждали, пока оно не пройдет само.
Вина родителей? Только частичная. Наверное, за детьми не досмотрели, и болезнь не захватили вовремя, когда лечить ее легче и… дешевле, так как все дело в стоимости лечения. Правда, врачебные консультации на Самоа бесплатны, что следует считать громадным достижением, но лекарства дороги. В бедных семьях, где доход работающего не превышает нескольких долларов в месяц, отдать всю зарплату на лекарство для ребенка не представляется возможным.
Кроме некомпетентного и непоследовательного лечения, большой вред больным приносят деревенские «мудрые бабки», или попросту знахарки. Используемые ими «микстуры» из трав для лечения ушибов и ран способствуют лишь необычайно высокому проценту заболеваний столбняком среди местного населения. Я неоднократно убеждалась в том, что на Самоа нельзя оставлять без контроля даже профессионально выполненную перевязку, так как под белым бинтом можно найти все, начиная с листьев, перепачканных землей, и кончая клоками собачьей шерсти. Поэтому результатом каждого выезда врача «на периферию» является длинный список детей, которых под руководством окружной санитарки будут лечить по месту жительства готовыми лекарствами, привезенными из Апиа, и список лекарств, которые необходимо привезти ближайшим катером или автобусом. Выявляют также больных, которых необходимо направить в больницу.
Так было и на этот раз. Маленькие пациенты сменяют один другого. Время летит бешеным темпом. Ужасно жарко и душно. Платье прилипло к спине, и я с завистью думаю о Маргарет, которая работает в фале, открытом холодному бризу. Стены определенно не годятся для такого климата. К трем часам от усталости и жары у меня в глазах начинают кружиться красные птицы, и слова с трудом вылетают из пересохшей гортани. Я прерываю работу и сажусь на пороге школы. Учительница посылает какого-то мальчугана за кокосовыми орехами. Худенький десятилетний мальчик аккуратно затыкает за пояс лавалава, чтобы она не болталась между ногами, берет в зубы огромный нож и с обезьяньим проворством взбирается по стволу пальмы. Он крепко обвивает его щуплыми бедрами, потом обхватывает руками, подтягивает ноги и в мгновение ока оказывается под развесистой кроной. Затем освобождает одну руку, берет ею нож, крепко прижимается к стволу и рубит плодоножку. Банг! — глухо ударяет в землю первый орех. Он рубит вторую. Банг, банг — сыпятся на траву тяжелые шары!
