обижен? Проси Отца помочь, да не хорони себя раньше времени. Волки – звери живучие. Потому тебе Отец твой и дал волчью шерсть, что хотел тебя сделать в драках покрепче. Главная-то твоя битва еще впереди. Врага своего ты и в глаза не видал. И судьба твоя сильна. Ради врага настоящего твой Отец от тебя нынешнего врага отведет.
Двоеум ушел, а Огнеяр так и просидел остаток ночи, глядя в огонь и видя в нем красные отблески глаз Подземного Хозяина. Из всего сказанного чародеем в его памяти задержалось только одно: «Волки – звери живучие». Не вдаваясь в рассуждения о судьбе, Огнеяр был уверен в одном: даром себя зарезать он не даст даже трижды священной рогатине.
* * *
С раннего утра чуть не весь Чуробор толпился на торгу перед воротами детинца. Здесь при важных случаях собиралось вече, здесь располагалась возле стен детинца площадка чуроборского святилища. Его называли Княжеским, чтобы не путать с Велесовым на горе Велеше. Полукругом стояли в нем резные идолы богов, богато отделанные лучшими умельцами князя Радогора, деда Гордеслава. В середине высился идол Сварога, Создателя Мира, с золотой чашей Небесного Огня в одной руке и кузнечным молотом в другой, с золотым ключом от истоков Небесной Воды на поясе. По сторонам размещались идолы его детей – Стрибога в четырехрогом шеломе, Отца Света Дажьбога, Перуна-Громовика, Матери Всего Сущего Макоши, Светлой Лады. Последним в ряду был Велес, Отец Стад. Он не принадлежит к роду небесных светлых богов, но и без него не будет Мирового Порядка, он тоже заслуживает свою долю жертв и восхвалений, и долю немалую.
На площадке святилища, словно стая черных ворон, суетились волхвы из Велеши. Возле жертвенника разложили большой костер, перед ним два поменьше, в нешироком шаге один от другого. Привязанный к резному крепкому столбу, тревожно ревел откормленный рыжий бык с белым пятном на лбу. Князь Неизмир прислал его для жертвы. Совершалось невиданное дело: сын княгини должен был силой оружия снять с себя обвинение в злой ворожбе.
Места получше любопытные чуроборцы занимали еще с ночи, лезли на тыны, на крыши ближних дворов. На вечевой степени толпились бояре, сам князь Неизмир сидел в резном кресле. В толпе бояр и посадских старост стояли и три белезеньских старейшины: Берестень, Взимок и Горята. Смущенные гулом и тысячами глаз огромной пестрой городской толпы, в которой им и безо всякого суда было не по себе, они все старались спрятаться за чужими спинами, но княжеские отроки бережно и незаметно оттирали их опять к внешнему краю вечевой степени. Князь распорядился держать трех жалобщиков на глазах у толпы, чтобы никто не забыл, ради какого дела затевался божий суд.
Но для толпы дело не начиналось и не кончалось превращением в волков какой-то свадьбы и смертью никому не известной девушки. Речь шла о Дивии, о внуке князя Гордеслава, который сам стал бы чуроборским князем, если бы не родился оборотнем. Про свадьбу и девушку не все и помнили, но все знали: этот божий суд решит участь Дивия. Боги решат, имеет ли он право жить среди людей или достоин смерти.
Сначала верховный волхв из Велеши, Провид, воззвал к Перуну, хранителю небесной справедливости и вершителю небесного суда, а потом одним умелым ударом древнего жертвенного ножа убил быка. Волхвы уложили тушу на широкий плоский камень-жертвенник.
По толпе пробежал возбужденный гул: привели самих противников.
Первым на площадку святилища ступил Светел. В белой рубахе, в синем кожухе на белом горностаевом меху, в красных сапогах с золотым шитьем, светловолосый, высокий и статный, он казался живым воплощением доблести и правды. Каждый, кто следил за ним, желал ему победы и верил, что боги оправдают дело, ради которого он вышел на битву. У женщин замирало сердце при мысли о том, что сейчас этот красавец встанет лицом к лицу со злобным оборотнем, желающим его погубить.
Светел бестрепетно прошел через очищающий можжевеловый дым между двух костров, зачерпнул небольшой серебряной чашей крови жертвенного быка и вылил ее в священное пламя перед ликами богов. «О Перун, Отец Небесной Правды, помоги мне! – беззвучно шептал он. – Дай мне победу над оборотнем!» Он верил, что боги оправдают его в этом поединке, что правда за ним. Разве не достойное дело – избавить мир от злобного порождения подземелий? Разве не Дивий двадцать лет отравляет жизнь Неизмиру, разве не он желает гибели князю? Разве не он стоит между ним, Светелом, и чуроборским столом? Про жалобщиков с Белезени Светел почти не помнил, вернее, старался забыть. Стоило ему вспомнить о них, как в мыслях его тут же вставал образ Горлинки. Все-таки он причинил зло хозяевам Оборотневой Смерти – пусть невольно, но лишил их невестки. Но он ли виноват, что она простудилась в лесу? Он сам был с нею там и остался здоров. Судьба! Но как ни убеждал и ни успокаивал себя Светел, мысль о Горлинке смущала и тревожила его. И он загонял ее подальше – со смущенной душой нельзя выходить на божий суд. Потому он и отдан на волю богов – победит тот, кто знает свою правоту.
– Благословите мое оружие, Праведный Перун и ты, Отец Небесного Огня! – громко сказал Светел и по очереди склонил клинок Оборотневой Смерти к подножиям идолов Перуна и Сварога. Это уже назначалось не богам, а тем сотням ушей и глаз, наблюдавшим сейчас за ним. – И пусть исход поединка вершит ваша воля!
Он отошел, давая место своему противнику. Огнеяр смотрелся рядом с ним как темный вечер после светлого дня. Он даже для такого случая не изменил своей волчьей накидке, обтертой о сучья сотни лесов и опаленной искрами сотни костров, и черевьям из простой коричневой кожи. Серебро блестело на его поясе и на запястьях, он двигался ловко и бесшумно, всем видом оправдывая свое прозвище – Серебряный Волк.
Площадь встретила его молчанием, словно была пуста, но слух Огнеяра улавливал взволнованное дыхание сотен и сотен людей. Все желали победы Светелу, но при виде Огнеяра усомнились: весь его облик говорил о силе и непримиримости. Затаив дыхание, все ждали, как он пройдет очищение, как принесет жертвы, что скажет богам. Всем казалось, что светлые боги должны отвергнуть сына Подземной Тьмы прямо сейчас, не позволить ему поднять оружие. Как посмеет он предстать перед их ликами?
Огнеяр был спокоен не только снаружи, но и внутри. Именно то, чего он вчера вечером испугался, – его уязвимость – теперь подбадривало его. Сейчас он был таким, как все люди, Светел так же мог убить его, как и он –
