Вотша не мог смотреть на своего похитителя — в его груди волной поднимался ужас… такой ужас, что прерывалось дыхание! Он замер, скорчившись, опустив голову и боясь даже дрогнуть! Наконец Медведь вздохнул и довольно поинтересовался:
— Боишься?
Мальчик продолжал сидеть молча и не шевелясь.
— Боишься?! — с напором повторил Медведь. — Отвечай, боишься?!
— Боюсь… — тихо проговорил Вотша.
— Правильно! — выдохнул Медведь и вдруг тоненько подхихикнул. — Бойся! Ты долго будешь бояться! Твои штаны будут все время мокрыми от страха, и от тебя будет дурно пахнуть… дурно пахнуть страхом! А потом я тебя порву на части… голыми руками… вот этими руками!
У опущенного лица Вотши появились огромные нечистые ладони с шевелящимися толстыми пальцами, украшенными грязными, обломанными ногтями, похожими скорее на когти старого, больного медведя.
И тут Вотша поднял лицо. В глазах его застыли слезы ужаса, но голос прозвучал неожиданно твердо:
— За что?!
— Что — «за что»? — не понял Медведь.
— За что, господин, ты хочешь меня порвать голыми руками? — повторил Вотша. — Что плохого я тебе сделал?!
Несколько секунд Медведь молчал, его узкий лоб под черными, курчавыми, свалявшимися волосами прорезали глубокие морщины, а затем он прорычал:
— За то, что волки смеялись надо мной, называли меня косолапым уродом!
— Но я-то здесь при чем? — со слезами в голосе воскликнул Вотша. — Волки смеялись, а отвечать должен изверг?
Лицо Медведя вдруг страшно перекосилось, и тут Вотша понял, что слово «изверг» для медведя еще более ненавистно, чем для него… чем для любого изверга!
— Раз я не смог достать многоликого, посмеявшегося надо мной, пусть за него ответит его любимый изверг! — прорычал Медведь, вскочил на ноги и быстро отошел к костру.
Через несколько минут второй похититель подошел к Вотше, сунул ему в руки миску с кашей и ложку, а затем молча ушел назад к костру.
Извержонок совсем не хотел есть, его мучил страх, навалилась тяжелая усталость, болело избитое ездой тело, но разум шептал, что поесть необходимо, что надо поддерживать силы, которые еще могут понадобиться! Вотша съел кашу до последней крошки, отложил опустевшую миску в сторону и вдруг почувствовал, что глаза его закрываются сами собой. Он вздохнул и опустил горящие усталостью веки. Уже проваливаясь в сон, он услышал негромкое ворчание незнакомого похитителя:
— А этот… извержонок… храбрый парнишка! Ни криков, ни слез. Интересно, сколько ему лет и кто его воспитывал?!
Проснулся Вотша спустя несколько часов. Солнце поднялось уже довольно высоко, и его лучи, пробиваясь между ветками и стволами деревьев, ярко расцвечивали мох, раскинувшийся толстым упругим ковром, и разбросанные в беспорядке кустики папоротника. Прямо над головой Вотши сверкала широкая сеть паутины, растянутой на нижней ветке дерева.
Сначала мальчик не сразу сообразил, где он находится, но память мгновенно напомнила ему события прошедшей ночи, и на его глаза навернулись слезы. Но на этот раз он плакал не от страха, ему вдруг стало ясно, что все, с кем он был в ночном, сегодня утром уже не проснутся. Для того чтобы увезти его, эти двое без какого-либо сомнения убили шестерых извергов, трое из которых были детьми!
Только через несколько минут Вотша смог немного успокоиться и сосредоточиться на своем положении. Оглядев небольшую поляну, затерянную в лесной чаще и ставшую временным пристанищем похитителей, он увидел, что Медведь спит, раскинувшись на мхе около прогоревшего костра. Второй похититель сидел с опущенной головой и не то дремал, не то о чем-то напряженно думал. Расседланные лошади были стреножены и стояли невдалеке, около большого куста орешника.
Связанные ноги Вотши затекли и онемели, но узел, который он попробовал осторожно развязать, не поддавался — шнур из сыромятной кожи был затянут на совесть. Впрочем, и времени, чтобы как следует заняться путами, у него не было. Стороживший лагерь похититель поднял голову и внимательно посмотрел в его сторону.
Увидев, что Вотша не спит, он бесшумно поднялся на ноги и подошел к маленькому пленнику. Пожалуй, только сейчас Вотша смог его как следует рассмотреть. Это был мужчина очень высокого роста, массивный, с широкими плечами, короткой толстой шеей. Его небольшая круглая голова была покрыта густым темным волосом, в котором просверкивала легкая рыжина. Маленькие круглые глазки внимательно уставились мальчику в лицо, а затем быстро обежали всю его фигурку.
Вотша, не сводивший глаз со своего похитителя, вдруг подумал, что этот многоликий наверняка принадлежит к стае медведей… возможно, даже к стае восточных медведей, которые напали на земли стаи Всеслава! Неожиданно мужчина вытащил из ножен, висевших на поясе, короткий широкий кинжал и, наклонившись, разрезал путы на ногах мальчика.
— Вставай… — коротко приказал похититель, возвращая кинжал на место.
Вотша попытался подняться, но сразу же понял, что ноги его не слушаются. С минуту понаблюдав, как мальчишка безуспешно пытается встать, мужчина наклонился и, подхватив мальчика под мышки, резко поднял его, а затем с неожиданной осторожностью поставил на непослушные ноги.
Когда он отпустил Вотшу, тот с трудом устоял на ногах, но через несколько секунд по ногам побежали быстрые злые мурашки, и они начали чувствовать вес тела. Похититель едва заметно ухмыльнулся, а затем скорым шагом отошел к своей лошади и отвязал от седла длинный витой шнурок. Вернувшись, он обвязал этим шнуром Вотшу по поясу, туго его затянув, а другой конец привязал к дереву. Оглядев мальчика еще раз, он удовлетворенно кивнул и негромко рыкнул:
— Разомни ноги, а то потом придется с тобой возиться!
Вотша немного постоял, а потом, через силу переставляя ноги, медленно побрел вокруг дерева, к которому его привязали. Уже через пяток минут такого моциона мальчишка почувствовал, как его ногам возвращается способность нормально сгибаться и сила. Не прекращая своего движения, он снова принялся оглядывать окрестности.
Лес, состоявший из высоких лиственных деревьев, в основном осин и берез с небольшим включением елей, был на редкость чист и светел. Густые кроны деревьев надежно прикрывали устланную мхом землю от взгляда сверху и в то же время пропускали уже набравшие силу солнечные лучи. Маленькие птицы, невидимые в листве, перелетали с ветки на ветку, только шорохом листьев выдавая свое присутствие.
«Был бы я многоликим… — с тоской подумал Вотша, — …обернулся бы сейчас сорокой или вороном и был бы таков!»
И, словно подслушав его мысли, вдруг снова заговорил многоликий:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
