— Войдите, — повторил Борднав. — По крайней мере, мы будем одни.
Граф, чувствуя себя очень неловко, отошел в сторону, чтобы дать возможность директору без него сделать это рискованное предложение. Фошри удивился.
— В чем дело? — спросил он.
— Видите ли, — сказал наконец Борднав. — У нас явилась идея… Только не приходите в ужас. Это очень серьезно. Что бы вы сказали о Нана в роли герцогини?
Автор в первый момент растерялся, потом возмутился.
— Нет, вы, надеюсь, шутите… Это было бы слишком смешно.
— Ну так что же! Не так уж плохо, когда смеются!.. Подумайте, мой друг… Эта мысль очень нравится графу.
Мюффа для вида поднял только что с пыльного пола предмет, назначение которого он, по-видимому, не мог распознать. Это была подставочка для яиц с подклеенной гипсом ножкой. Бессознательно держа ее в руке, он подошел к ним и пробормотал:
— Да, да, это было бы очень хорошо.
Фошри обернулся к нему, сделав резкий, нетерпеливый жест. Граф не имел никакого отношения к его пьесе. И он отчетливо произнес:
— Ни за что! Нана в роли кокотки — пожалуйста, сколько угодно, но в роли светской женщины — это уж извините!
— Вы ошибаетесь, уверяю вас, — возразил Мюффа, набравшись храбрости. — Как раз только что она изображала передо мной светскую женщину.
— Где же это? — спросил Фошри с возрастающим удивлением.
— Там, наверху, в одной из уборных… И вот это было то, что надо. Сколько благородства! В особенности ей удается игра глаз… Знаете, мимоходом, в таком роде…
И, с подставкой в руке, граф начал подражать Нана; он совсем забылся, — так страстно хотелось ему убедить своих собеседников. Фошри смотрел на него, пораженный. Он все понял и больше не сердился. Граф остановился, почувствовал на себе его взгляд, в котором скользила насмешка и жалость, и лицо его покрылось слабым румянцем.
— Господи, конечно это возможно; она, быть может, прекрасно сыграла бы, но только роль уже отдана. Мы не можем отнять ее у Розы.
— О, если дело только в этом, — сказал Борднав, — я берусь все уладить.
Тут, видя, что они оба против него, понимая, что Борднав втайне заинтересован, молодой человек из боязни в конце концов уступить стал протестовать с удвоенной энергией, чтобы поскорее прекратить разговор.
— Нет, нет, ни в коем случае. Даже если бы роль оказалась свободной, я все равно не отдал бы ее Нана… Ну, кажется, теперь вам ясно… Оставьте меня в покое… Я не желаю губить свою пьесу.
Последовало неловкое молчание. Борднав решил, что он лишний, и отошел. Граф стоял потупившись. Он с трудом поднял голову и сказал прерывающимся голосом:
— А если бы я попросил вас, мой друг, сделать это для меня в виде одолжения?
— Я не могу, не могу, — повторил Фошри, продолжая противиться.
Голос Мюффа сделался настойчивее.
— Я вас прошу… я этого хочу!
И он в упор посмотрел на Фошри. Этот мрачный взгляд, в котором молодой человек прочел угрозу, заставил его неожиданно согласиться; он бессвязно пробормотал:
— Впрочем, поступайте, как знаете, мне все равно… Но вы злоупотребляете. Увидите, увидите…
Положение стало еще более неловким. Фошри прислонился к одному из ящиков и нервно стучал ногою об пол. Мюффа, казалось, с большим вниманием рассматривал подставку для яиц, которую он все еще вертел в руках.
— Это подставка для яиц, — услужливо объяснил подошедший Борднав.
— Да, да! Верно, для яиц, — повторил граф.
— Простите, вы весь в пыли, — продолжал директор, ставя вещицу на полку. — Понимаете ли, если бы тут стали ежедневно обметать, этому бы конца не было… Потому-то здесь и не особенно чисто… Экий беспорядок!.. И поверьте, при желании здесь еще можно найти много ценного. Посмотрите, посмотрите-ка на все это.
Он повел Мюффа вдоль ящиков, освещенных зеленоватым светом, проникавшим со двора, называл ему различные предметы, хотел заинтересовать его своим инвентарем тряпичника, как он, смеясь, говорил. Когда они снова подошли к Фошри, Борднав сказал небрежным тоном:
— Послушайте, раз мы все согласны, покончим с этим делом… Вот кстати и Миньон.
Миньон уже в течение нескольких минут бродил по коридору. При первых же словах Борднава, предложил изменить договор, он возмутился: это гнусность; видно, хотят испортить карьеру его жены; он подаст в суд. Борднав очень спокойно представлял ему свои доводы: роль, по его мнению, недостойна Розы; он предпочитает выпустить Розу в оперетке, которая пойдет вслед за «Красавицей герцогиней». Миньон продолжал горячиться и Борднав внезапно предложил ему расторгнуть контракт, ссылаясь на предложение, сделанное певице театром «Фоли-Драматик». Тогда Миньон, на мгновение сбитый с толку, не отрицая достоверности этого предложения, выказал большое презрение к денежной стороне дела; его жена приглашена для исполнения роли герцогини Елены и будет играть ее, даже если он. Миньон, должен лишиться из-за этого всего состояния; дело касается его достоинства, его чести. Завязавшийся на этой почве спор продолжался до бесконечности. Директор приводил тот же довод. Раз театр «Фоли» предлагает Розе триста франков в вечер, приглашая ее на сто представлений, тогда как у него она получает всего сто пятьдесят, то, отпуская ее, он дает ей возможность получить пятнадцать тысяч франков прибыли. Муж также не уступал своей позиции, подходя к вопросу со стороны искусства: что скажут, когда увидят, что его жену лишили роли, что она не удовлетворила их, что ее пришлось заменить другой актрисой. Это наносит значительный ущерб артистке, умаляет ее талант. Нет, нет, ни за что! Прежде слава, а потом богатство! Неожиданно он нашел выход из положения: согласно договору, Роза обязана была уплатить неустойку в десять тысяч франков, если бы ушла сама; так вот, пусть ей дадут эти десять тысяч франков, и она перейдет в «Фоли-Драматик». Борднав был ошеломлен таким предложением, а Миньон, не спускавший глаз с графа, спокойно ждал.
— В таком случае все улаживается, — пробормотал Мюффа с облегчением, — можно столковаться.
— Э, нет, позвольте! Это слишком глупо, — воскликнул Борднав; в нем заговорил инстинкт делового человека. — Десять тысяч франков, чтобы отпустить Розу! Да надо мной будут смеяться!
Но граф приказывал ему согласиться, усиленно делая знаки головой. Борднав все еще колебался. Наконец, ворча, сожалея о десяти тысячах, хотя они шли не из его кармана, он грубо проговорил:
— Впрочем, я согласен. По крайней мере, избавлюсь от вас.
В течении пятнадцати минут Фонтан подслушивал под окном. Очень заинтригованный, он спустился во двор и занял этот пост. Поняв, в чем дело, актер поднялся наверх, чтобы доставить себе удовольствие предупредить обо всем Розу. Ну и шум там подняли из-за нее, совершенно ее отставили! Роза бросилась в бутафорскую. Все умолкли. Она окинула взглядом четырех мужчин. Мюффа опустил голову. Фошри в ответ на ее вопросительный взгляд безнадежно пожал плечами. Что же касается Миньона, он обсуждал с Борднавом различные пункты расторжения контракта.
— Что случилось? — спросила она коротко.
— Ничего, — ответил ей муж. — Борднав дает десять тысяч франков, чтобы получить обратно твою роль.
Побледнев, она дрожала, сжимая свои маленькие кулачки. Она, всегда послушно полагавшаяся на мужа в деловых вопросах, предоставляя ему подписывать договоры с ее директором и любовниками, смотрела на него с минуту глазами, выражавшими все негодование которым была полна ее душа; и только один крик вырвался у нее, как удар хлыста, стегнувший его по лицу:
— Ах, какой же ты подлец!
Она убежала. Изумленный Миньон последовал за ней. Что такое! Уж не сходит ли она с ума? Он объяснил ей вполголоса, что десять тысяч франков с одной стороны и пятнадцать тысяч — с другой составят двадцать пять тысяч франков. Превосходная сделка. Так или иначе, Мюффа бросит ее; очень ловкая штука, что удалось вырвать еще одно перо из его хвоста. Но взбешенная Роза ничего не ответила. Тогда Миньон с презрением предоставил ей предаваться своим женским капризам.
— Мы расторгнем договор завтра утром, — сказал он Борднаву, возвратившемуся на сцену вместе с Фошри и Мюффа. — Приготовьте деньги.
Как раз в это время Нана, предупрежденная Лабордетом, с торжествующим видом спускалась по лестнице. Она разыгрывала роль порядочной женщины, принимала изящные позы, чтобы поразить своих товарищей и доказать этим идиотам, что стоит ей только захотеть, с ней никто не сравнится в шике. Но она чуть было не испортила все дело. Заметив Нана, Роза набросилась на нее и прошипела сдавленным голосом:
— С тобой-то я еще посчитаюсь… Пора с этим покончить, слышишь!
Нана, забывшись при этом неожиданном нападении, уже готова была подбочениться и обругать Розу шлюхой. Но вовремя удержалась и преувеличенно тоненьким голоском протянула с жестом маркизы, наступившей на апельсинную корку:
