Едва они вошли в дом, Интенель спросила:
— Не хочешь сэлли?
Ликоэль отрицательно качнул головой:
— Нет, спасибо.
Она сделала удивленные глаза:
— Даже от меня?
Мастер молча обнял и поцеловал ее, но Интенель тут же вывернулась из его объятий и твердо заявила:
— Сначала — сэлли!
— Хорошо, — уступил Ликоэль, делая шаг к «кубу». — Только я принесу сэлли сам.
— Нет! — испуганно вскричала Интенель и осеклась.
И уже не мастер, а руигат, до сего момента глазами Ликоэля насмешливо наблюдавший за ними обоими, тихо спросил:
— А почему нет? Что не так с сэлли, который выдает мой «куб»?
Интенель сжалась, будто от удара, и несколько мгновений испуганно смотрела на него, а потом с вызовом вздернула подбородок и отчаянно выкрикнула:
— Все равно ты — мой, только мой, понятно?! И никто и никогда не сможет это изменить! — После чего, обдав мастера вихрем взметнувшихся волос, вылетела из комнаты.
Ликоэля бросило вслед за ней, но зазвучавший внутри предупредительный рык руигата удержал его на месте. Спустя несколько минут, когда над его домом, чуть не протаранив крышу, пронесся одинокий «ковш», Ликоэль вскинул голову, проводил его тоскливым взглядом, а затем сунул руку под тунику и, вытащив из-под нее берет, решительно натянул его на голову…
* * *
До лагеря они добрались с телом беглеца перед самым рассветом. Командир роты «Советский Союз», инструктор старший лейтенант Воробьев, в эту ночь являвшийся старшим оперативным начальником по гарнизону, встретил их у ограждения (легкий заборчик высотой в поллоктя, способный лишь обозначать границу) и, молча заглянув в плащ-палатку, коротко приказал:
— Дежурный — подъем!
Алкор, инструктор первого отделения роты «Рейх», бросил руку к виску и, развернувшись к стоявшему под караульным грибком курсанту, приказал:
— Подъем!
Курсант глубоко вдохнул и, выпучив глаза, отчаянно заорал:
— Па-адъё-ом!!!
Спустя несколько минут сто восемьдесят человек выстроились с трех сторон утоптанного голыми ступнями курсантов и башмаками инструкторов плаца. Майор Скорцени, носивший звание начальника лагерных сборов, хотя по наблюдениям Ликоэля все три инструктора друг с другом были на равных, вышел в центр и, сдернув с изуродованных останков беглеца тонкий кусок пленеля, взревел на весь плац:
— Курсанты! Пятнадцать дней назад, когда мы только что высадились среди этих скал, я объявил всем и каждому, что возможности выбраться отсюда иным способом, кроме как по воздуху, — нет. Двое из вас тогда не поверили этому и попытались удрать. Они погибли, но некоторые мне опять не поверили. Поэтому сегодня нашелся еще один умник. Его мы решили принести в лагерь… — Майор сделал паузу и, обведя строй тяжелым взглядом, коротко приказал: — Инструктора, слева, в колонну по одному, поотделенно, к телу!
— Первое отделение, в колонну по одному, за мной — марш! — рявкнул Алкор, двинувшись к центру плаца.
Семеро курсантов, испуганно озираясь и стараясь не смотреть на лежащие на плащ-палатке останки, поспешно двинулись за ним. Но то, что лежало на плащ-палатке, просто не могло оставить их равнодушными. И большинство, как и ожидалось, продемонстрировали глубину своего потрясения, опорожнив желудки. Впрочем, они делали это на ходу, поскольку единственное, чему успели научиться курсанты за прошедшие пятнадцать дней, — любую команду инструктора необходимо исполнять беспрекословно, точно и в срок….
Однако когда мимо останков прошли уже почти девять десятых всего личного состава, установленный порядок ознакомления с результатами неудачного побега внезапно был нарушен. Один из курсантов, подойдя к плащ-палатке, рухнул на колени и придушенно просипел:
— О боги, Нитуэль… но как же… что же я скажу сестре?!
— Так, сопли потом, — прорычал майор, — двигай ногами, курсант, шустрее.
Стоящий на коленях судорожно всхлипнул и повернул к старшему инструктору перекошенное ненавистью лицо.
— Вы… — Он вскочил на ноги. — Вы убийцы, убийцы, убийцы! Вы… — Он задрожал, закрутил головой, а затем метнулся к краю плаца и схватил валявшийся там массивный булыжник.
Командовавший его отделением Шинталь, Вооруженный из бывшего отделения «Америка», получивший свой боевой нож всего через неделю после того, как Вооруженным стал Ликоэль, рванулся было парню наперерез. Но майор Скорцени резко вскинул руку, воспрещая Шинталю останавливать подчиненного. И курсант бросился на майора, воздев над головой камень, остервенело крича:
— А-а-а-а-а!..
Майор стоял неподвижно до последней секунды, а в тот момент, когда массивный булыжник уже готов был обрушиться на его череп, чуть качнулся в сторону, присел и легким хлопком подбил нападающего под локоть. Парня повело в сторону, и он пробежал мимо, уронив булыжник и едва не упав. Но это его не остановило. Он развернулся и, уже не обращая внимания на булыжник, снова кинулся на майора.
Ликоэль наблюдал за этими неуклюжими попытками с едва заметной усмешкой, которая, впрочем, была горькой. Он понимал чувства курсанта, только что потерявшего кого-то близкого, но против майора Скорцени у киольца не было никаких шансов. Вообще. Да что там у него — шансов не было даже у сотни таких, как он. Более того, сейчас никто не мог исключить появления на плацу еще одного трупа. А ну как начальник лагерных сборов решит, что для лучшего мотивирования курсантов следует на их глазах голыми руками убить одного из них?..
Когда третья атака закончилась ничем, нападающий, задыхаясь, остановился и, повернувшись к курсантам, которые за время его безуспешных атак сломали строй и испуганно сбились в кучку, со слезами в голосе прокричал:
— Ну что же вы?! Они же убьют нас всех!
Пару мгновений после его отчаянного выкрика над плацем стояла тишина, а затем уже несколько человек отчаянно заорали:
— А-а-аа!.. — И бросились на помощь товарищу.
Но вместо удивления или ярости на украшенной шрамом роже майора проступило удовлетворение, и он прорычал:
— Инструктора-командиры четных отделений — к дальнему краю плаца, бегом! Остальным — работать не в контакте.
И сразу после этого Ликоэль качнулся вбок, уходя от удара суковатой палки, которой его попытался огреть кто-то из курсантов, затем пришлось присесть, отскочить, еще раз качнуться, но уже назад. А когда Ликоэль, уходя от очередного воодушевленного, но крайне неловкого удара, упал и откатился в сторону, над плацем разнесся рев майора:
— Инструктора — жесткий контакт!
И тотчас с середины плаца послышались хруст ломаемой кости и визг. Ликоэль развернулся, перехватил медленный и неуклюжий замах (неуклюжесть коего была во многом вызвана тем, что курсант избрал в качестве оружия излишне тяжелый камень) и резким движением сломал нападающему кисть, на следующем шаге точно попал ногой очередному нападающему в пах, а с третьим шагом перехватил на болевой занесенную для удара руку и вывернул ее в локтевом суставе. После чего нападающие кончились. Причем, судя по тишине, установившейся на плацу и нарушаемой только мучительными стонами травмированных курсантов, не только у него.
— Становись, — негромко, в отличие от прошлых команд, приказал майор.
Курсанты, большинство из которых, в том числе невредимые, валялись на земле, зашевелились, и некоторые потянулись к своим местам на линии построения.
Но около трех десятков раненых остались лежать, подвывая и плача.
— А вам что, особое приглашение нужно? — вкрадчиво поинтересовался у одного из таких нарисовавшийся рядом инструктор сержант Банг.
— О-о, пожалуйста, пожалуйста… мне нужна помощь! — умоляюще простонал тот, к кому он обратился.
— Ну, это пожалуйста, — хмыкнул Банг и, подняв ногу, опустил ее на сломанный сустав.
— Аа-а-а! — заверещал киолец.
Банг пошевелил ступней, как неким музыкальным инструментом, меняя высоту и тембр визга, потом убрал ногу и участливо спросил:
— Ну как, теперь ты можешь встать в строй, или мне помочь тебе еще раз?
— Вы не люди, — размазывая слезы, прохрипел киолец, — вы чудовища! Я…
Банг угрожающе поднял ногу, и лежавший, запнувшись, принялся торопливо подниматься, оберегая сломанную руку и помогая себе здоровой.
— Значит, так, — разнесся над плацем голос старшего лейтенанта Воробьева, когда наконец образовалось некое подобие строя. — Вы все только что на своей шкуре убедились, что в вашей жизни может сложиться ситуация, разрешить которую удастся только насилием. И… вы попытались это сделать. Но как всем теперь должно стать ясно, насилие насилию рознь. Гнев, ненависть, жажда убить на самом деле не значат ничего для того, кто умеет контролировать свою способность к насилию и кто знает, как осуществлять это насилие жестко и эффективно. — Он сделал паузу, а затем закончил: — Вот этому мы вас здесь и будем учить. До тех пор пока вы не станете в этом равными нам. И не сможете нас прикончить. Если захотите…
