– Таня, Таня, иди сюда! – истошно завопил зек, стараясь перекричать своих коллег по террору.
– Куда?
– Чтобы я мог тебя видеть. Видеть в последний раз. Я взрываю эту гранату, Танечка. Прощай! Прощай!!! Я любил тебя!
– Не надо! Ведь ты же знаешь, что с мамой может случиться?!
Бабанский на миг притих, потом с новой силой забился у окна. Стоявшие рядом с ним зеки, потрясенные не столько глубокой страстью, сколько амплитудой гранаты (бывший минер-подрывник махал ею самым угрожающим образом), слегка отпрянули. Голос Бабанского звучал уже в одиночестве:
– Прощай, Таня! Я любил и люблю тебя. А ты еще молода, у тебя вся жизнь впереди. Ая… Я ухожу…
– Убери гранату! Зачем ты это все делаешь?
– Танюша! Прощай, лапушка! Я…
Тут голос террориста дрогнул так, что у зеков внутри все похолодело. Стасик отобрал у Бабанского гранату, которую тот уже занес над собой.
– Ты, это… Не пыли. Все испортишь. Отвали от окна.
– Я никуда не уйду. Таня, я люблю тебя!
– Да уберите вы этого психа! – выкрикнул кто-то из офицеров.
Тут вмешался Кутас:
– Как можно остановить человека, который для себя уже все решил?
Он демонстративно положил руку на плечо плачущего Бабанского, как бы пытаясь увести «психа» в глубь кабинета. Тот продолжал надсаживаться:
– А я плевать хотел! Я люблю ее. Таня, прости… Полковник, ты, я вижу, парень с головой. Чем быстрее ты выполнишь наши требования, тем быстрее все это кончится. Тем быстрее мы их отпустим. Понимаешь ты это, козел, или нет?! Педерасты! Вы все педерасты! Мы только через «лимонку» встретимся. Я не люблю тебя.
– А жену?
– Я людей люблю! Поняла? А жену не люблю. Она дура.
Стрелка часов подходила к двум часам. План штурма уже был разработан, и камуфлированные бойцы начали занимать исходные позиции. Во двор тюрьмы въехали пожарная машина и «скорая». Два снайпера взяли под прицел окно на первом этаже. Переговоры вступили в свою последнюю стадию, которая была использована лишь для переброски бойцов. Для подготовки внезапной атаки пришлось произвести массу обманных маневров. Окна камер, которые выходили во внутренний двор, были облеплены стрижеными головами: зеки криком докладывали о всех перемещениях ментов. Стоит отметить, что скрытых подходов к комнате с террористами не нашли. Массивная дверь на внутреннюю лестницу 9-го отделения была закрыта. Пять штурмовиков затаились у двери, готовые по сигналу расстрелять замок и кувалдой вывалить тяжелую дверь.
На оконную решетку одного из помещений первого этажа набросили крюк с тросом. Добротные стальные прутья, залитые в бетон еще в прошлом веке, можно было вырвать лишь рывком мощного автоагрегата. Им стал пожарный автомобиль, который вызвать подозрений никак не мог. Во дворе толпились родственники террористов. Мать Василия Кутаса плакала и умоляла непутевого сына сдаться. Налетчик лишь пробасил из окна:
– Все, мать, хватит. Хватит, я сказал! Похоронишь меня в могиле отца. Все!
Под конец переговоров конвой привел из камеры блатного авторитета Сосо. Вор в законе лениво задрал голову и заорал:
– Кончай шуметь, братва! Если пустите кровь – вас достанут даже в Швеции… Отпустите хотя бы бабу!
Террористы дружно обложили блатного лидера бранью. Авторитет поморщился, вопросительно взглянул на полковника и молча пожал плечами. Тот же конвой увел Сосо обратно в камеру. Из-за решетки слышались истерические вопли. Медлить со штурмом уже никто не решался. Атака началась с двух сторон – ОМОН врывался со стороны окна, спецназ – со стороны внутренней лестницы.
Гамов, брызгающий слюной возле решетки и размахивающий ножом, внезапно замер, покачнулся и стал заваливаться назад. На его лбу появилось багровое отверстие с неправильными краями. Снайпер лежал на крыше гаража в сотне метров от окна. Зеки оцепенели. Акулова закричала. За дверями, ведущими на лестницу, раздалась длинная автоматная очередь: офицер спецназа выпустил почти весь рожок по периметру замка. Дверь не поддавалась. Не смогли ее сорвать и мощные удары кувалды. Оконную решетку смогли вырвать лишь с третьей попытки. Пожарный автомобиль ревел и дергался вперед. Трос рвался дважды, прутья гнулись, но все еще оставались на месте.
В первые секунды штурма террористы были шокированы. Тесная комната, в которой находились девять человек (один из которых уже был трупом), наполнилась грохотом, пылью, пороховой вонью. Автоматные очереди крошили штукатурку на стенах, отрывали щепки с деревянного шкафа. «Черемуха», ворвавшаяся в комнату внутри газовых патронов, раздирала глаза. Стасик, стоявший ближе всех к Акуловой, поднял заточку и кинулся к женщине. Офицер спецназа, который держал под прицелом окно со стороны лестницы, дал короткую очередь. Стасик продолжал двигаться вперед, но уже мертвый.
– Под стол! – закричал офицер. – Акулова, под стол!
Корпусная скорее механически, чем осознанно рухнула на пол и поползла под стол. Решетка еще не поддавалась. Кинолог начал отползать в угол. Это заметил Кутас:
– Не уйдешь, сука! Умрешь вместе с нами.
Пахан сжал заточку и бросился к Яреме. В ту же секунду пуля по касательной обожгла ему голову. Кутас отлетел к стене, выпустил нож, схватился за голову и что-то заорал, но его никто не слышал. Трое зеков заспешили к дверям и выскочили в коридор. В комнате остался в добром здравии лишь Бабанский. Дрожа всем телом, он на четвереньках подполз к кинологу и приказал:
– Ори, гад, во всю глотку! Останови бой. Я убью тебя, понял?
Бабанский дважды ткнул заточкой в грудь заложника. Рука его тряслась, губы дрожали, глаза затравленно косились на входную дверь. Кинолог молчал. Зек завопил и вновь ткнул связанного контролера:
– Ну! Кричи, сволочь! Умрешь же…
Лежавший на боку Ярема перевернулся на спину, застонал от боли и послал Бабанского к черту. Тот завизжал и с размаху воткнул клинок в грудь пленника. Зек целился в сердце, но в последний миг кинолог успел повернуться, и удар пришелся в правую часть груди…
Из показаний бойца ОСНАЗа (отряда специального назначения):
«Когда началась операция по освобождению заложников, я вместе с милиционером И. находился на внутренней лестнице 9-го отделения. Открыв по команде стрельбу на поражение, мы через решетчатое окно корпусной целились в заключенного, который угрожал заложнице заточкой. Тот упал грудью на стул. После моей команды Акулова спряталась под столом. Мы начали стрелять по другим заключенным, препятствуя им приблизиться к этому столу. Когда решетку удалось всетаки сорвать, я вслед за И. вбежал в корпусную, где четверо участников покушения на побег лежали на полу кучей без движения. Один из них, заключенный Кутас, внезапно бросился на меня с ножом. Мне удалось выбить нож и обезвредить Кутаса. Остальные террористы лежали без признаков жизни. У одного из них, оказавшегося Бабанским, в боку, чуть ниже груди, торчала металлическая заточка. Сначала я принял его за мертвого, но потом заметил, что заточка движется в такт дыханию. Им мы заниматься не стали, а вытащили из-под стола Акулову, которая находилась в шоковом состоянии и не могла ни сидеть, ни стоять, ни говорить, а только кричала и плакала. Подтащив женщину к окну, передал ее ОМОНовцам. Вдруг кто-то стал теребить меня за ногу. Посмотрев вниз, я увидел, что на полу лежит молодой мужчина в наручниках. Он сказал: „Я свой « – и протянул мне служебное удостоверение, из которого следовало, что это Ярема. Я освободил его руки от наручников и осторожно передал Ярему в окно. Заключенный с заточкой в боку продолжал лежать без движения“.
Когда Ярему несли на руках к машине «скорой помощи», он еще был в сознании. Тридцатидвухлетний кинолог тихо стонал и пытался что-то сказать. Затем минуту помолчал и тихо произнес: «Положите меня на землю. Я хочу спать». В салоне сердце старшего сержанта остановилось. Спустя несколько месяцев в «Крестах» появилась мраморная мемориальная доска, которая посвящалась контролеру-кинологу, погибшему при исполнении служебного и гражданского долга.
…Проткнув кинолога заточкой, Бабанский бросился к трупу Гамова, валявшемуся у окна, заполз под его ноги, решительно размахнулся и ударил себя заточкой в бок. От чрезмерного возбуждения он даже не почувствовал боли. В коридоре уже слышался топот. Первым в комнату влетел боец в серой форме. Он молниеносно обвел стволом все сваленные в кучу тела и бросился к столу, где без чувств лежала Акулова. За ОМОНовцем показался боец в защитном камуфляже. Навстречу ему внезапно рванулся Кутас с залитым кровью лицом и ножом в руке. Ударом приклада офицер отправил зека обратно к стене, перехватил вооруженную руку, вывернул и нанес удар коленом в локтевой сгиб. Нож отлетел в угол. Не выпуская сломанной руки, боец правой рукой схватил Кутаса за шею и с размаху бросил его на стол. Угол стола пробил грудную клетку. На пол бандит падал уже без сознания. Собственноручно раненный Бабанский тайком наблюдал за этой сценой. Теплая липкая кровь струилась по левому боку, но зек боялся даже шелохнуться. Человек в камуфляже нагнулся над ним. Бабанский затаил дыхание и вновь захлопнул веки. Он улавливал обрывки фраз, женские всхлипы, стоны…
