она и выбежала навстречу конвою.
Блумберг вышел следом: Джойс уже бежала к полицейской машине, двое разморенных полицейских едва за ней поспевали — такая перестановка ролей выглядела почти комично. Блумберг что-то крикнул ей вслед, но она даже не оглянулась. Он попытался прорваться сквозь кордон из двух широкоплечих полицейских, преградивших ему дорогу:
— Как вы смеете! Что, черт побери, вы делаете? Джойс! Джойс! Сволочи.
Аттил шепнул конвойному, чтобы придержал Блумберга — тот уже лез в драку. Остальные залезли в машину. Полицейский повалил Блумберга на землю и быстро запрыгнул в машину.
«Форд» дал задний ход. Блумберг поднялся на ноги и кинулся к своей машине, чуть прихрамывая и путаясь ногами в высокой траве. В отчаянии поднял большой камень и запустил им в облачко пыли на дороге. «Форд» был уже далеко. Включил зажигание. Двигатель несколько раз чихнул и заглох. Чувствуя полную беспомощность, тупо уставился перед собой. Во что Джойс могла вляпаться? Неужели он не заметил чего-то настолько очевидного, что всем бросалось в глаза? Может, из-за романа с Робертом Киршем натворила дел? Все это не укладывалось у него в голове. Он достал из кофра с инструментами заводную ручку, подошел к капоту и три раза крутанул двигатель, тот взревел и умолк. Что в машине нет бензина, Блумберг сообразил только спустя десять минут.
Блумберг добрался до полицейского участка лишь через два часа: всю дорогу до центра города шел пешком. Он весь взмок, в горле пересохло. В приемной толпился народ, говорили сразу на трех языках. Разгоряченные просители, евреи вперемешку с арабами, осаждали окошко дежурного, требовали, умоляли, размахивали бумагами. В этом гаме Блумберг едва различал собственный голос. Когда ему наконец удалось пробиться вперед, сидевший за столом сержант, угрюмый и безразличный, заявил, что Джойс сюда не доставляли и он не знает, где она может быть. Он предложил Блумбергу посмотреть, не стоит ли возле участка автомобиль Аттила. Блумберг так и сделал, но машины нигде не было видно. Блумберг вернулся в приемную и опять протолкался к окошку:
— Где мне найти капитана Кирша? Хоть это подскажите.
— Кирша? Понятия не имею. Может, в еврейской больнице.
Из глубины комнаты кто-то окликнул сержанта по-английски:
— Эй, Мэтьюс, что там с понедельничной аварией?
Сержант вместо ответа поднял вверх два пальца.
— Кто-нибудь здесь в курсе, где он? И где мне найти свою жену?
Мэтьюс, с недовольной гримасой, крикнул полицейскому, только вошедшему с улицы:
— Чарли, случайно не знаешь, где сейчас наш капитан Кирш?
— Говорят, отправился на Кипр с симпатичной медсестрой.
— Источник надежный?
— В этом-то поганом месте?
Мэтьюс опять переключился на Блумберга:
— Ну, вот вам и ответ. — Он подмигнул. — Иногда стоит получить пулю.
Мужчина, напиравший сзади на Блумберга, просунул руку в окошко и выложил кучу бумаг. Этот уловкой воспользовались и другие, и Блумберг моментально стал походить на осьминога — вместо щупальцев вокруг него колыхались руки облепивших его незнакомцев.
Он выбрался из толпы и направился к выходу. Куда увезли Джойс? Может, ее уже выпустили, может, все это лишь недоразумение, и, пока он шел сюда из Северного Тальпиота, она уже вернулась домой? Но как они могли разминуться? Он не встретил по пути ни единого автомобиля. Так он шел в задумчивости, не глядя по сторонам, как вдруг набрел на кучку художников: здесь давали уроки пленэра. Возле Яффской дороги дюжины две учеников — мужчины в длинных шортах цвета хаки и белых рубашках-апаш, женщины — в хлопчатых платьях — расставили свои мольберты. Он поневоле засмотрелся на их работы, отвлекшись от печальных мыслей, и, пока ходил от одного мольберта к другому, ему то и дело хотелось вмешаться: там исправить линию, там добавить мазок. Это было безумие. Он купил в ларьке фруктовый лед и сел на скамейку: надо было все хорошенько обдумать. С противоположной стены, с потрепанного плаката, на него глядели двое улыбающихся переселенцев, мужчина и женщина — она с граблями, он с киркомотыгой. Мужчина, одетый с иголочки, больше походил на английского джентльмена, отправившегося на пикник, на женщине была юбка до колен и блузка, голова повязана косынкой. На заднем плане зеленели поля, тщательно вспаханные и засаженные кукурузой. А сбоку в долине примостилась деревушка с белыми, как рафинад, домиками. Надпись на плакате звучала бескомпромиссно: «Восстановим землю Израиля». Блумбергу оплатили поездку в Палестину, чтобы он рисовал что-то в этом роде: что сказали бы о нем начинающие художники по ту сторону дороги?
Он прикидывал, что делать дальше, но тут к нему подсел Аттил:
— Хорошо, что я вас нашел. Мне, право, очень неприятно из-за того, что произошло утром.
— Где она?
— У губернатора. Там приличные условия. Мы не хотели бы обращаться с ней как с обычной преступницей. Кстати, меня зовут Фрэнсис Аттил.
Художники-любители споласкивали кисти и складывали свои принадлежности в деревянные ящики. Натурщица, высокая худая, как жердь, брюнетка с короткой стрижкой, перестала позировать и с наслаждением потянулась. Блумберг бы все отдал, чтобы оказаться среди них: начать все сначала.
— За что ее забрали?
— Мы считаем, что она имеет отношение к доставке оружия сионистам.
Блумберг подавил смешок.
— Джойс? Вы в своем уме?
— Если она будет сотрудничать со следствием, то, уверен, все выяснится. Мы рассчитываем поймать рыбешку покрупнее.
— У вас есть против нее улики?
— Пока ей не предъявлено обвинение. Но я бы вам советовал не затягивать с поиском адвоката.
— Я знаю лучший выход. Попрошу сэра Джеральда Росса немедленно ее освободить.
— Это сэр Джеральд приказал установить за ней наблюдение.
Блумберг принял это сообщение со вздохом, словно втянул в легкие дым, и на самом деле раскашлялся. Аттил налил ему стакан воды.
— И что дало ваше наблюдение? — спросил Блумберг.
Аттил промолчал.
— Отпустите ее, — сказал Блумберг. — Это абсурд.
— Я не могу этого сделать без указания сэра Джеральда.
— Но он в Дамаске.
— Уже нет.
— Значит, вернулся?
— Сэр Джеральд отправился на Кипр. У него там дела.
— Да, я слышал. Он будет там губернатором.
Аттил наморщил лоб, но решил не уточнять, откуда Блумбергу это известно.
— А когда он вернется? — продолжал Блумберг.
— Через неделю. Не волнуйтесь, ничего с вашей женой не случится. Расспросят кое о чем, и только.
Уму непостижимо. Оказалось, что он совсем ее не знает. Джойс в Лондоне: клочки воспоминаний, призрачных, точно голубой осенний дымок от жаровен, тянувшийся с огородов за железной дорогой; какие-то упомянутые вскользь имена, которые он пропускал мимо ушей, ее связи с еврейскими активистами, мыслителями и писателями, какие-то поездки, вечерние прогулки по понедельникам, ее восхищение сионизмом (она не показывала Блумбергу,
