покой нужен.
– И где тут покой, когда ты орешь, как резаная? – бабушка скривила презрительную гримасу. – Менты еще сейчас прибегут, вот будет счастья полные штаны тоже. Чай лучше поставь, хозяюшка недоделанная!
– А чего вы мне указываете вообще?! – закусилась Машка. – Вы вообще сумасшедшая, вас Егор из психушки привез!
– Егор – святой человек, раз с тобой живет, – фыркнула бабушка. – Твоей едой только тараканов травить, а от характера он того и гляди сам в психушку сбежит. Там спокойнее.
– Ах вот вы... Да как вы... – Машка задохнулась от возмущения и принялась торопливо одеваться. Молния на сапоге еле сходилась на ее толстой белой икре, она нетерпеливо дернула язычок, прищемила кожу, зашипела. Натянула пальто с песцовым воротником. Схватила с полки мохнатую шапку. – Вот пусть этот ваш Иван с вами и нянчится! А у меня своих дел хватает!
Она оттолкнула меня с дороги, выскочила за дверь и грохнула ей так, что с потолка посыпалась штукатурка.
Да уж, дядьке Егору сегодня грозит незабываемый вечер... Сейчас Машка прибежит домой и устроит ему скандал до небес, что он, такой-сякой, заставляет его сидеть со своей психической мамашкой. А может теперь они разведутся пораньше?
– Уф... – бабушка уронила руки, устало ссутулилась и привалилась к косяку. – Как она надоела мне за сегодня, ты бы только знал! Кстати, ты выпить мне ничего не принес?
Глава двадцать шестая. Концерт для парторга с оркестром
Странное это было ощущение – сидеть пить чай со своей бабушкой в день ее похорон. Все в ее квартире было до боли знакомым. Сухо стучащие шторы из бусин, вышивка на покрывале, чашечки из тонкого, почти прозрачного фарфора... Все нормальные люди такие сервизы ставили за стекло в сервант и доставали только по большим праздникам, а чай пили из кружек попроще, но только не моя бабушка. Она всегда хотела, чтобы ее окружали только красивые предметы.
Манеры Елизаветы Андреевны, конечно, несколько отличались от Натальи Ивановны, но чай из фарфора ее пить тоже не смущало. Она много болтала, но в основном ни о чем. Освоилась, пришла в себя. Как будто до нее дошло, что лучше быть живой в восемьдесят первом, чем коченеющим трупом в девяносто восьмом. Она пыталась сгонять меня в магазин за выпивкой, но я убедил ее, что идея так себе. Что, мол, если придет Егор и застанет ее пьяной, то вполне может пожалеть о своем решении и вернуть ее обратно, в крепкие объятия психиатрической лечебницы.
За время нашего общения я сделал парочку выводов. Во-первых, эта Елизавета – не особенно приятный человек, и во-вторых, что ее нежелательно оставлять одну. Дата похорон, усилиями меня и Жана была отложена, но не очень понятно, на какой срок. Вполне могло оказаться, что если я сейчас уйду, то вместо того, чтобы лечь спать, вздорная дамочка отправится искать на свою пятую точку приключений. И где-нибудь на зимней улице ей проломят череп. Так что я сидел и слушал ее болтовню и даже поддерживал разговор. Пытался понять, что за цель ее могла забросить сюда, в прошлое. Но не складывалось.
Спать она меня уложила на диване. Знакомом, опять же, от и до. Я помнил все его неровности и даже коварно торчащую пружину в одном месте. Она что-то еще там возилась на кухне, а я, как и в детстве, «смотрел ковер». Водил пальцем по его узорам и представлял... Даже не знаю, что. Чудовищ? Сказочный мультик?
Я провалился в сон как-то неожиданно. Только что сна не было ни в одном глазу, я прислушивался к шумящей на кухне воде и тихонько звякающей посуде. Свет пробивался через стеклянное окно на кухонной двери и падал на ковер над диваном.
И вот вдруг все звуки смолкли, убаюкивающе-знакомая смесь запахов ощущаться перестала, а сам я оказался притянутым к неудобному жесткому креслу. В той самой комнате за стеклом, которая сначала меня как будто преследовала, а потом исчезла.
Как и в прошлые разы за стеклом стоял мужчина в белом халате. В этот раз он был полноватый, благообразный и в толстых роговых очках. Только вот ассистента за пультом не было. Доктор склонился к микрофону и что-то в него сказал.
Но из динамика раздались только шипение и помехи.
– Ничего не понял, – сказал я вслух.
– ...отвечать на мои вопросы? – пробился искаженный голос сквозь помехи.
– А вы на мои? – спросил я.
– ...выбора... ависит ваша... удьба... – на холеном лице доктора отразилось раздражение.
– Раз судьба зависит, может быть неплохо бы настроить микрофон? – иронично усмехнулся я.
Доктор сел в кресло за пульт. Теперь мне было видно только половину его лица в очках. Из динамиков раздался визг, шуршание, неразборчивый шепот, как из радиоприемника, когда крутишь ручку настройки. Потом звуки сменились тихим гудением.
– Вы хорошо меня слышите? – снова раздася голос доктора. Теперь уже отчетливый и чистый. Чем-то похожий на голос нашего парторга. Дикторскими интонациями, видимо.
– Теперь да, – я попытался кивнуть, но почувствовал давление ремня на лоб. Пошевелиться я не мог.
– Что вы видите на этой карточке? – спросил доктор, поднимая над головой картонку с красным расплывчатым пятном. Как будто клякса... Красная на белом. Голову заломило. Я уже видел пятно такой формы. Боковым зрением. Будто я лежу на боку, а оно расплывается, заполняя вот эти самые границы. Кровь на бетоне... Или кровь на снегу? Два падения слились в одно. Ломающееся с лязгом металлические перекрытия и бешено проносящиеся мимо темные и светящиеся окна девятиэтажки.
Красное на белом.
Потом видение исчезло. Пятно на карточке сменило очертания. Оно стало все меньше походить на кляксу. И все больше – на красное платье.
– А теперь что вы видите? – раздался из динамиков голос доктора и он повернул карточку. Красное пятно начало исчезать. Будто краска вытекала куда-то. На карточке проступили контуры женской фигуры. Из красного остался только крохотный купальник.
Ручка. Импортная ручка, дешевая поделка из пластмассы. Переворачиваешь – девушка раздевается. Кто-то взял ее из моих сведенных пальцев. Да, совершенно точно. Я лежу на земле, вижу приоткрытым глазом растекающуюся из-под моей головы кровь, а в руке сжимаю эту ручку. Слышу чьи-то шаги. И этот кто-то разжимает мне пальцы и вырывает ее из рук. Потом шаги удаляются.
– Назовите ваше имя! – скомандовал голос.
– Иван, – не задумываясь, отозвался я. – Иван Алексеевич Мельников.
– Алексеевич? – как будто с издевкой спросил голос.
И в этот момент у меня появилось ощущение, будто что-то сжимает мизинец моей правой руки. Я скосил взгляд вниз. Ну да. Перстенек.
