Слова эти достойны крупного мыслителя, а между тем статья Баффье представляет собой нечто весьма глупое и смешное. В ней, между прочим, говорится: «Великий Гюго есть не что иное, как ходульный поэт, пустопорожний мыслитель, раздутый беллетрист, туманный республиканец и вообще ярмарочный шарлатан. Народу не нужны такие недоноски, как Луи Блан, такие лицемеры, как Гюго, такие паяцы, как Рошфор, и такие комедианты, как Клемансо».
Особенным красноречием отличается обращенная к женщинам просьба Баффье о том, чтобы они отказались от «плеоназма», самым бесстыдным образом увеличивающего размеры и уродующего одну из частей их тел…
Попав в тюрьму, он ни в чем не раскаивается, говоря, что если он виновен перед законом, то не перед самим собой.
Вообще, Баффье бросается из стороны в сторону и высказывает много противоречащих друг другу и парадоксальных мыслей, но наряду с этим он иногда бывает действительно вполне искренен и очень красноречив, как, например, в следующем отрывке: «Отечество – это луч солнца, играющий в ветвях дуба; это – капли росы на листьях; это – пение соловья, крик совы, весеннее утро, тихая, звездная, ясная ночь! Это – доброе вино, играющее в моем стакане; это – взгляд ребенка, согревающий мое сердце; это – звон колоколов в деревенской церкви, разгоняющий мою печаль; это – могилы моих родителей на кладбище; это – кости старых воинов, выпахиваемые иногда из земли… Все это есть моя родина, и я люблю все это безмерной любовью!»
В других наших сочинениях приведены гениальные изречения Сбарбаро, из коих достаточно цитировать следующие:
«Если совесть человеческая не проникнется в достаточной степени справедливостью, то самые лучшие учреждения ни к чему не послужат и даже могут превратиться в орудия гибели. Так было, например, с инквизицией, основанной с целью спасать душу еретика, сжигая его тело».
«Один французский публицист говорит о языческом направлении современной мысли; но есть теперь и нечто худшее – языческое направление совести, проявляющееся в чувствах, в коллективных страстях, в политических инстинктах наций и тем более противное, что оно прикрывается формами социального правосудия».
Как в этой книге, так и в монографии о Пассананте было уже указано, что в писаниях последнего и еще более в его речах нередко встречаются смелые и оригинальные взгляды, которые и вводили в заблуждение лиц, сомневавшихся в действительности его психического расстройства. Стоит вспомнить хотя бы такие две фразы: «Где ученый теряется, там невежда преуспевает»; «История, выраженная в народных преданиях, гораздо поучительнее той, которая изложена в книгах».
Луиза Мишель обладала психопатической наружностью и происходила из психопатической или, во всяком случае, отличавшейся странностями семьи. Дед ее, например, излагал в стихах хронику своего рода. Сама она, по собственному признанию, до странности любила животных. Дом ее был зверинцем, наполненным кошками, собаками, птицами и волками. Коров она кормила… букетами цветов.
При такой любви к животным, при участии к судьбе проституток, при чисто христианском сострадании к несчастьям товарищей по ссылке, прозвавших ее «красным ангелом», она, однако же, бесстрастно присутствовала при убийстве Томаса, собиралась убить Тьера, вотировала во время Коммуны арест священников и смертные казни заложников по одному в сутки.
Но вот этот-то именно контраст между болезненной импульсивностью и болезненной чувствительностью является характерным для маттоидов, особенно при чванстве своими литературными произведениями, положительно лишенными всякого смысла. Луиза Мишель еще в ранней молодости писала статьи против Наполеона, а затем начала писать плохие стихи, вставляя их ни к селу ни к городу в свои серьезные произведения, тоже не отличающиеся смыслом. Замечателен, между прочим, ее антимизонеизм в религиозных и литературных вопросах, дававший ей иногда возможность видеть новые горизонты, но всегда ею плохо эксплуатируемый. Так, она раньше Пастера изобрела прививки, но применяла их – увы – к растениям…
Танкреди Вита был человеком среднего роста и хрупкого телосложения, он носил каштановую бородку и заикался. Родители его, пользовавшиеся большим значением в округе, послали его учиться в Палермо, где он, увлекшись философией, совсем забросил лекции юридического факультета, на котором числился.
Затем он был некоторое время учителем во Флоренции и наконец переселился в Рим, где стал писать в несколько газет и, между прочим, в « Gazzetta d'Italia ».
В мае 1887 года он подал в министерство народного просвещения просьбу о том, чтобы оно, просмотрев рукопись составленного им сочинения по психологии, дало ему субсидию на продолжение работы, которую он считал весьма интересной. Не получив желаемого, он несколько раз возобновлял свое ходатайство и, наконец, дойдя до отчаяния, бросил перед воротами Квиринала жестянку, наполненную безвредными жидкостями, причем имел вид человека, совершающего великое преступление. Между прочим, несколько раньше Вита принес в редакцию газеты «Tribuna» большую рукопись, которую просил не распечатывать до тех пор, пока он не напишет. В этой рукописи, состоящей больше чем из 650 страниц, содержится множество странностей, перемешанных с гениально и смело формулированными истинами. Вот один из примеров: «Наш век может быть назван веком покушений. Не проходит дня без того, чтобы кто-нибудь на кого-нибудь не покушался. Начиная с монархов и переходя через министров, депутатов, мэров и судей к простым мелким чиновникам, даже к статуям и памятникам, все решительно становится целью покушений первого попавшегося. Там – школьник, не выдержавший экзамена, убивает учителя; здесь – содержанка режет своего патрона…
Вслед за каждым из этих покушений появляется слух, что автор его – сумасшедший. Откуда берутся эти слухи? Не то они возникают в публике самопроизвольно, не то идут от родных и знакомых преступника или от тех, против кого преступление было направлено. Но причина их возникновения вполне понятна. Преступление вызывается чаще всего не какими-нибудь реальными выгодами, не низостью или злобой душевной, а болезненной импульсивностью, преувеличенной впечатлительностью, иногда даже инстинктами высшего порядка. Преступники суть почти всегда люди, доведенные до отчаяния и мучимые навязчивой идеей, встречающей препятствие к своему осуществлению. Будучи постоянно раздражаемы ею, они становятся маньяками, начинают чувствовать необходимость перейти к действию не для того, чтобы отомстить кому-либо или приобрести что-либо, а для того, чтобы проявить свою идею, свое право, чтобы протестовать и тем успокоить самих себя. Вместо того чтобы скрывать свое преступление, они первые признаются в нем и даже хвастаются им. Зная, что ничего этим не выиграют, а, напротив, могут даже все потерять, не исключая жизни, они тем не менее стараются найти исход мучающим их чувствам. Поэтому-то их экзальтация и необъяснимое поведение принимает в глазах публики форму сумасшествия».
Следует заметить, между прочим, что Вита в своей рукописи весьма часто упоминает о каком-то великом открытии, о великой идее, не говоря, в чем она состоит. Из других его сочинений видно, однако же, что дело идет ни больше ни меньше как о новой религии.
Весьма естественно, что маттоиды, не обладая настоящей гениальностью, излагают не свои собственные, а чужие идеи, всегда их преувеличивая и на свой манер. Так, у Бозизио мы встречаем преувеличение мальтузианства, у Томмази – практическое применение дарвиновских идей о подборе к болезненному эротизму, у Чианкеттини – применение крайнего социализма к практике и т. д.
4) Извращение нравственного чувства. Существует разновидность маттоидов, у которых альтруизм исчез почти совершенно, а нравственное чувство подверглось глубокому извращению. Эти люди суть не что иное, как прирожденные преступники, которые помимо отсутствия аффективности страдают еще, подобно слабоумным, психическими пробелами, плохо заполняемыми уродливой гениальностью. Таков был, согласно истории, император Клавдий.
У таких людей имеются обыкновенно и признаки вырождения в организме хотя в небольшом количестве.
Так, у некоего П., отравившего свою жену и сжегшего ее труп, чтобы скрыть следы, но претендовавшего на изобретение perpetuum mobile , замечена была оксицефалия и круглые уши, а помимо этого он отличался апатией и самым невозможным цинизмом. Череп Гито был асимметричен, а уши круглые; Пассананте отличался физиономией монгольского типа.
Г. К., крестьянин 57 лет от роду, со здоровой наследственностью и без видимых признаков вырождения, несмотря на отсутствие образования, постоянно пишет плохие стихи и претендует на изобретение особого удобрения (смесь золы оливкового дерева с мочой ребенка), которое старается распространять ради общего блага, но под этим предлогом… обкрадывает своего компаньона.
