— Слаб еще на ногах… Но будешь сотником!
Под Корсунем полковник Лаврин Капуста вызвал к себе Небабу на тайный разговор и спросил, поведет ли он загон в земли Великого княжества Литовского. Небаба согласился. И еще спросил Капуста, знает ли он надежного человека, который бы ведал тот край. Небаба назвал его, Гаркушу…
Нет больше Антона Небабы…
Хоть и устал в пути Алексашка, а ночью этой плохо спалось ему. Лежал, слушал, как грустно шумит ветер в соснах. Всякие мысли разгоняли сон. Несколько раз поднимал голову, смотрел сквозь ветки шалаша, как неподвижно сидит у костра Гаркуша. Бледно-малиновые отсветы пламени скользили по его лицу и гасли. Он шевелил костер, подбрасывая в огонь валежник и поленья. Они дымили, потом разом вспыхивали ярко и весело. О чем думал Гаркуша? Наверно, о погибшем друге. А может быть, о том, что долетела до загона весть, как месяц назад под Пилявцами брали победу черкасы в трудном бою?..
Перед рассветом Алексашка задремал, но скоро проснулся — колкий холодок забрался под свитку. Как ни вертелся, больше уснуть не мог. Вышел, поеживаясь, из шалаша. Возле костров грелись озябшие за ночь казаки. Когда Алексашка приблизился к костру и протянул к огню руки, расступились черкасы, предлагая сесть. Уже всем было известно об участи загона Небабы.
— Садись. В ногах правды нет…
Алексашка присел на корточки, подставляя лицо приятному теплу. Услыхал сдержанный говор.
— Донесли войту… Иначе быть не могло.
— Э-эх, попалась бы та нечисть!
И Алексашка был этой мысли: так, кто-то донес. Значит, были лазутчики. А может, кто из своих? Да теперь об этом нечего думать. Надо садиться снова в седло и брать в руки саблю. Алексашка понимал, что предстоит начать новую жизнь, только более суровую и уже не подобную на ту, что была в Пинске. Лес будет теперь ему родным домом.
Алексашку, Велесницкого и казаков зачислили в одну сотню. Ее вел казак Микола Варивода. Сотня была лихая. Казаки в ней — бывалые рубаки, шли за гетманом Хмелем от славного острова Хортица, бились под Желтыми Водами и Корсунем. Рослые, с оселедцами и серьгами в ушах, с кривыми саблями, которые взяты в боях с татарами и панами, они внушали уважение.
Два дня сидели казаки в лесу, пожимали плечами, почему не ищет атаман боя? А Гаркуша пребывал в шатре молчаливый, угрюмый, размышлял и ждал кого-то. На третье утро прискакал в лес человек, одетый непривычно казацкому глазу. Одежонка купеческая, а присмотришься получше — казак, и только! Спрыгнув с коня, направился к шатру. Гаркуша вышел к нему навстречу, обнял крепко и повел за полог. О чем говорили они — никто не знает. Когда вышли, Гаркуша велел созывать сотников, и жизнь в лесу неузнаваемо изменилась.
— Собирайте коней! — торопил Микола Варивода.
— Может, сабли острить заодно? — допытывались казаки.
— Ты скажи, куда поведет Гаркуша?
— Поведет. В лесу стоять не будем, — уклончиво отвечал сотник. — Твое дело готовым быть.
— Готов уже третью неделю. Дальше некуда. — Тряс серьгой краснощекий казак. — Ноги затекли сидеть.
Варивода подошел к Алексашке, посмотрел на старую, потертую свитку, остался недоволен.
— Та що ты за казак?!. Пишлы до мэнэ!
Алексашка пошел за сотником. Петляли между возов и коней по всему лагерю. Варивода привел его к возу, вытащил малиновые шаровары и синий кунтуш. Примерив кунтуш к Алексашкиным плечам, сказал:
— Он кровью малость запецкан, да не беда. Казацкая кровь. Одевай! Постой-ка, а что за сабля у тебя?
— Сабля. Рубит помалу.
— Саморобка?
— Сам ковал.
— Ну-ну, дай-ка глянуть!
Варивода взял саблю, приподнял над головой, потряс ею и зацокал.
— Не нравится?
— Вроде бы ничего, емкая, — похвалил сотник и кому-то крикнул: — Эй, коваль! Иди посмотри саморобку. — Моргнул Алексашке: — Тут у нас спец есть…
Из-за шалаша показался казак в коротком синем кунтуше, перехваченном ременным шнурком. На затылок отброшена смушковая шапка. Сбоку у него висела сабля.
— Какая саморобка?
У Алексашки дрогнуло сердце и мгновенно пересох рот. Он или не он? Может ли быть еще похожий, как капля воды? Он, конечно, он!.. По носу узнал…
— Фонька! Бесова душа твоя!
— Алексашка!..
И бросились друг к другу в объятия. В мгновение собрался люд. Пока Алексашка и Фонька обнимались да хлопали друг друга по плечам, казаки строили догадки.
— Воны браты!
— Какие тебе браты! Смотри, как лупят друг друга.
— Брагу! Бегите за брагой!
— Цэ сустрича! Кильки нэ бачылыся?..
Фонька Драный нос одной рукой ворошил жидкие волосы друга, а второй крепко обнял Алексашку за шею.
— Не думал, что ты сыщешься. Ан, гляди, племя наше какое живучее. Огнем не спалить.
— Я с грехом пополам сбег все же. А ты… И во сне видал, как казнят тебя. Сомнения не было, что на колу душу отдал.
— Стража налетела, как ветер. Ась пана Жабицкого помнишь? Ткнул в морду ногой, да так, что зуб вылетел. — Фонька Драный нос раскрыл щербатый рот и покачал головой. — Ох и полосовал он! Думал — все, капут!
— Не бедуй, дружок твой здесь, недалече.
— Кто? — Фонька Драный нос приподнял брови.
— Капрал Жабицкий. В Пинске.
— Вот оно что! — Фонька загоготал. — Может, сведет с ним бог — расквитаемся. Я бы тебе спину показал, как размалевали. Ахнул бы…
— Знаю, как паны малюют. Ты ему и покажешь на радостях, когда встретитесь.
— Ну, хопить вам, — ворчал Варивода.
— Не про твою ли саморобку сотник говорил? — Фонька Драный нос взял из рук сотника саблю.
— Чего рты пораскрывали?! — напустился на казаков Варивода. — Собирайте коней. Ты, Драный нос, еще успеешь накалякаться, пускай переоденется. Время не ждет.
Натягивая шаровары, Алексашка рассказывал:
— В Пинске был. Десять дней осаду держали. Людей полегло — тьма. А он из пушек по городу палить начал… Полымем все занялось и дымом. Вышли б из города, если б не здрада. Небаба погиб, и Шаненя голову сложил.
— Шаненя кто?
— Расскажу. — Вспомнив Устю, опустил голову. Алексашка надел кунтуш, поворочал плечами. — Как шито на меня. А скажи, не тянет в Полоцк?
— Тянет. — Фонька Драный нос вздохнул. — Не знаю, доведется ли бывать там? Недавно прибился в загон мужик из наших мест. Поведал, что неспокойно и там. Бунтует люд. А Гаркуша сказывал, будто Полоцк — русский град и рано ли поздно, а будет он под рукой царя.
По лесу летели команды. Казаки седлали коней, радовались концу томительного безделья. Поговаривали, что загон спешно пойдет за Березу, а чтоб никто не знал об этом в окольных деревнях и Горвале, уходить за реку будут ночью или на зорьке.
Вечером Гаркуша зазвал к себе в шатер Любомира, вел с ним долгий разговор. Любомир вернулся и рассказал Алексашке, что загадано ему запрячь лошадь в воз с сеном, верстах в десяти от Горваля, стать на дороге и там дожидаться панского войска. Когда настигнет его стражник литовский, сказать, что стоят казаки в лесу, что ходят слухи, будто собираются черкасы уходить за реку Березу, ибо напуганы войском его милости. Кроме Любомира еще посланы в деревни люди, чтоб подобную молву пускали. И, прикинув казацким умом, прошептал Алексашке:
— В засаду пойдет загон. Та я понимаю.
Алексашке трудно было понять, что задумал Гаркуша. Если и впрямь собирается вести черкасов за реку, то зачем выдавать замысел ворогу? А может, Гаркуша путает дороги стражнику? Не стал ломать голову догадками. Обнял Любомира. Глаза у казака были печальные.
— Не привыкши я к такому делу. Саблей рубать мне проще и уверенней.
Весь день глухими лесными тропами шли казаки к Березе. Вечером приблизились к Горвалю. Ночевали в лесу, не раскладывая костров. Ночью ничего было, а к рассвету озябли. Когда начали гаснуть зорьки, сели на коней и тронулись к броду. Не мелким оказался брод. Прихватила вода.
Выходили на берег кони, дрожали и пофыркивали. Казаки сразу же скрылись в лесу, что был в четверти версты от берега. Гаркуша выставил дозоры. Он был доволен местом — глухое, песчаное. Брод у Горваля единственный, и если стражник решит идти на левый берег, то переправляться будет именно здесь. Днем казаки замели метелками песок на берегу, что ископытили кони, сушились на холодном солнце, жевали лепешки и тихо переговаривались. Гаркуша обошел загон, остановился на опушке и, поглядывая на реку, что серебрилась вдали, решил:
