Решение принято, другого выхода нет, поэтому Конан даже не гадал о том, какая участь ожидает его внизу. Лезть в пасть самой Смерти почти без надежды выбраться оттуда ему не привыкать. Он по-прежнему не до конца доверял колдунишке, но ничего не мог поделать. Приходилось рисковать: если Ай-Берек прав, то судьба мира в его, Конана, руках. Если нет, если обманывает, то…
Киммериец решил подумать о чем-нибудь другом.
Наверху-то небось решили, что варвар использует последние мгновения, дабы заручиться поддержкой своих варварских богов. Пожалуй, неплохо бы. «Эй, Кром, слышишь? Ты как, поможешь, или мне опять выпутываться самому?.. Молчит…»
Он достиг уже черной массы, поглотившей город. Зловонная булькающая жижа поджидала в двух ладонях от обутых в прочные сапоги ног киммерийца. В последний раз оттолкнувшись от каменной кладки, Конан отпустил веревку и спрыгнул.
Позвоночник Ай-Берека словно превратился в стальной стержень. Маг точно окаменел. Будто жизнь на время покинула и вытянутые перед собой тонкие, болезненно-бледные руки, и остальные части его тела. Усиливая впечатление окаменелости, ветер огибал ушедшего в инобытие волшебника, не трепал его одежд, не ерошил усы, не играл в волосах. В образовавшемся внутри и вокруг чародея омертвелом пространстве жил и работал на пределе своих возможностей один только мозг Ай-Берека, мага, от которого не меньше, чем от Конана, зависела участь и этих людей на гребне городской стены, и судьба пока еще ни о чем не подозревающего человечества.
Орландар сидел, прислонившись спиной к холодным камням парапета. Чувствовал он себя прескверно. К горлу то и дело подкатывала волна тошноты. Магистр боялся, что может вот-вот свалиться в обморок.
Веревка, по которой спускался варвар, ослабла. Минолия, опасно нагнувшись в застенный мрак, старалась даже не дышать, чтобы дыхание не помешало остроте зрения. Она силилась высмотреть — что там, внизу. Жив ли Конан. Блеснет ли, перемещаясь, Шлем. Или — уже все, и последняя надежда испарилась, как туман на рассвете. Единственным человеком на городской стене, остающимся безучастным ко всему происходящему, был Фагнир. Свернувшись калачиком около Орландара, ласково обняв пустой кувшинчик из-под вина, он безмятежно спал. И тихо посапывал во сне.
Минолия вскрикнула. Орландар вонзил в нее взгляд… И сразу догадался, чем вызван этот крик.
Ноги северянина воткнулись в разостлавшуюся сколь хватало глаз черноту, глубина которой была неизвестна.
Не встретив никакого сопротивления — ни того, что оказывает вода, ни того, что можно было ждать от смолянистой по виду массы,— Конан неожиданно быстро и вообще неожиданно ударился ступнями о твердь. Спружинил, присев. Чтобы не завалиться ничком, пришлось выбросить вперед руки. Ладони зарылись во что-то ласково теплое, на ощупь напоминающее золу.
Взгляд вниз и по сторонам.
Под ним — опустошенная дотла земля.
Вокруг — непроницаемо черная масса, отступившая от попавшего в нее человека в Шлеме шага на три во все стороны, глубиной, ему по колено. Масса колыхалась, как студень, вздымаясь по краям,— создавалось впечатление, что она тужится сомкнуться вновь, восстановить свою разорванную ткань, но что-то препятствует ей.
Конан стоял на расставленных широко ногах, спиной к уходящей к небу стене, изготовив к бою меч. Взгляд его бежал по поверхности порожденной потусторонним миром жижи.
Что-то изменилось в окружающей обстановке. Где-то вдалеке, на самой границе ощущений, появилась некая помеха, едва заметная, но неприятная. То, что некогда именовалось Амином, мысленно ощупало свое бесконечное тело, нашло место, куда вонзилась живая заноза, и медленно двинулось в ту сторону. Мозг, сплавленный из трех, нашел имя помехе, и в нечеловеческом разуме Амина, ставшего Триединым, полыхнуло пламя прежней ненависти.
«К-о-о-н-а-а-н…» — рябью прокатился по астральному полю шепот, похожий, если б человеческое ухо могло уловить его, на шорох камыша в полуночной болотной воде.
Правы оказались колдуны: Шлем спасал своего владельца от соприкосновения с этим черным жидким дерьмом. Не уберегал он, правда, от тошнотворной вони, от которой кружилась голова и слезились глаза. Тишина стояла такая, словно Конан оказался в непроницаемом душном коконе; аж уши заложило, и любой звук, будь то шарканье подошв, или громкий вздох, или бульканье редких пузырей в поглотившем Вагаран студне, немедленно тонул в этом могильном безмолвии. Где же обещанное чернокнижником новое зрение? Все вокруг выглядит по-старому. Опять обман? «Эх, надо было все-таки прирезать эту хитрую бестию»,— с досадой подумал киммериец…
Вырвись неподготовленное сознание в субстанцию, не имеющую ничего общего с обыденными представлениями о времени и пространстве, в мир, который не знает границ, не ведает, что есть прошлое и будущее,— такое сознание было бы, в лучшем случае, поглощено, растворено астралом, а его обладатель сошел бы с ума; в худшем же случае его ждала погибель столь мучительная, о которой и подумать без содрогания невозможно.
Отыскать в бесконечности инобытия порванную паутинку, связывающую когда-то палача и жертву, нащупать ее среди мириад разнородных сущностей — работа, сравнимая разве с поисками иголки в горах сена. Ай-Берек никого не известил о своих сомнениях, даже намеком не дал понять: то, за что он взялся, имеет лишь призрачные шансы на успех. Так пусть уж лучше они верят в этот успех, все равно ничего другого не остается. Ничего другого просто не придумать.
Ай-Берек, конечно, не был одним из всесильных магов подлунного мира, из тех, кто умеет подчинять себе астральные сущности, но достигнутая старым чародеем полная концентрация умений и способностей на заданной цели, освобождение от препятствующих поиску инородных примесей сознания вели его правильной дорогой. Он уже начинал улавливать в окружающем Универсуме присутствие необходимой ему материи. Из мерцаний и проявлений, из теней и полутонов он складывал, как мозаику, картину Ушедшего, в которой должен отыскать утерянный кончик нити. Реальное время осталось в реальном мире, и невозможно было сказать, сколько утекло мгновений, дней или лет, когда Ай-Берек завладел наконец тончайшей желтой паутинкой, восстановил утраченную магическую связь с человеком по имени Конан и направил к нему истечения астрала, впитываемые его, Ай-Берека, мозгом. Не поздно ли уже? Жив ли человек, у которого должны открыться Вторые Глаза?..
Конан не двигался, не покидал пятачок открывшейся обожженной земли. Двигаться было не к чему: противник направлялся в его сторону и, судя по всему, торопился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
