завести как-то не успела, каждый раз откладывая исполнение своего женского долга перед природой на потом, а когда это самое
потом все же наступило, оказалось, что уже поздно, ибо всякое дерево стареет, даже если никто не вкушает его плодов. Так и осталась она одна, сильная, здоровая, богатая, влиятельная и… глубоко несчастная.
Дико скучающая от одиночества дама часто заводила проходившего здесь воинскую службу Зелимхана в свой огромный, богато обставленный номер. Угощая солдата всевозможными деликатесами и одну за другой наполняя рюмки дорогим коньяком, Таисия Васильевна любила пускаться в воспоминания. Зелимхан уже наизусть знал многие ее истории, понимал, что женщина хочет получить от него какое-то утешение и, как мог, отзывался на это. И надо сказать, Таисия Васильевна умела быть благодарной.
Иногда такие посиделки завершались ее монологами о грядущих событиях. А однажды дама совсем уж разоткровенничалась.
– Эх, Зелимханчик, и ничегошеньки ты не знаешь, ничегошеньки ты не понимаешь, – стала она приговаривать после нескольких рюмок армянского коньяка, с какой-то понятной только ей тоской глядя на Зелимхана. – И ни до чего тебе нет дела, кроме своего дембеля. Ну почему ты у меня такой отстраненный от всего? Я же столько могу для тебя сделать, только попроси! Ты же уже не чужой мне. Ну-у… вот скажи мне, хочешь стать большим начальником, управлять людьми?!
– Нет, нет, Таиска, никак нет, – отвечал Зелимхан, действительно особо и не думая ни о чем, кроме яств на столе перед ним и своем солдатском аппетите. – Какой из меня начальник? Собственный осел и тот не всегда меня слушался, а тут люди. И не нужно мне это вовсе…
– Да, точно, – засмеялась та. – Люди, они поупрямее ослов будут. В этом ты прав. Но управлять ими намного проще. У скотины под названием человек столько уязвимых мест, сколько дырочек в дуршлаге. Найди эти места, и люди с удовольствием будут подчиняться твоей воле.
Зелимхан, конечно, не был таким уж наивным человеком, каковым считала его Таисия. Он понимал, что в Марьино планируются и решаются не совсем законные и вовсе не рядовые дела. Но решив, что ему не стоит лезть в эти опасные дебри, помалкивал с видом полного безразличия и тянул свои армейские два года. Иногда здесь собиралось очень много людей, не имеющих никакого вроде бы отношения ни к партийной верхушке, ни к государственной власти, ни к армейской элите. Они совещались с раннего утра до позднего вечера с небольшими перерывами на обед и кофе.
Однажды, как обычно, сидя с Зелимханом за изысканным столом, чуть захмелев от всегдашнего своего коньяка, Таисию Васильевну опять потянуло на откровенность. Правда, на этот раз она разоткровенничалась больше обычного.
– Зелимханчик, наивная ты моя душа, скоро такое произойдет, что весь мир… ну просто ахнет.
– Мне-то что, Таиска, мир и так то ахает, то охает без конца. Ну и пусть, меня это не касается.
– Нет, дорогой мой, – хитро сощурив глаза, посмотрела она на Зелимхана. – Это всех коснется. А тебя, как чеченца, может быть, в первую очередь. В твоей Чечне тоже закрутятся дела. Пьеса уже написана, роли распределены, осталось поднять занавес… А занавес поднимут скоро, очень скоро… и действо начнется… Видел сегодня группу военных? Красивые, подтянутые!
– Важных таких, с каменными лицами? Ну, видел.
– Это очень честолюбивые люди. И умные, заразы этакие. Просто мечтают управлять людьми! Запомни их. Ты еще услышишь об этой кодле… Вот тогда и ахнешь! – рассмеялась Таисия.
– Неужели будущее на самом деле выглядит таким мрачным, Тася, что даже я у себя в далеких горах ахну? – спросил Зелимхан.
– Кому мрачным, а кому и розовым, до одури розовым. А вообще-то, знаешь что, Зелимханчик, – пригнувшись к уху парня, с какой-то таинственностью в голосе прошептала Таисия. – Завтра с утра у нас соберется совет, узкий, так сказать, круг посвященных. Постой у дверей, послушай. Я сделаю так, что на тебя никто не обратит внимания. Ты у нас и так человек тихий и скромный, большой молчун. Тут многие думают, что ты и русским-то толком не владеешь.
На следующий день, как и говорила Таисия Васильевна, собралась более чем солидная компания. Женщина действительно устроила все таким образом, что Зелимхан, не привлекая к себе внимания, мог наблюдать за происходящим в зале. В выступлениях по тому или иному поводу упоминались почти все народы и республики, входящие в СССР. Иногда ведущий называл республику, а сидящий рядом читал с бумажки фамилию, имя и отчество человека. Многие фамилии Зелимхан слышал в первый раз.
Заговорщически подмигнув Зелимхану, Таисия спросила:
– А кого пошлем в Чечню?
– Не беспокойтесь, Таисия Васильевна, хватает у нас кандидатур и для Чечни, – ответил выступающий. – Недостатка в желающих порулить, как вы понимаете, мы не испытываем.
Позже, когда Ельцин, Кравчук и Шушкевич, собравшись в Беловежской Пуще, своими подписями вынесли приговор и разорвали на части огромную страну, во всех ее уголках, словно желтый ил в потревоженном водоеме, всплыли люди, фамилии которых назывались в Марьино. И все они оказывались либо во главе откалывающихся от СССР свежеиспеченных стран, либо лидерами каких-то политических партий или же общественных движений.
Зелимхан был аульчанином и соседом Алхаста. В 1991 году, когда в стране началась вся эта истерия, он пришел к Алхасту и рассказал ему обо всем увиденном и услышанном в Марьино. Молодой человек был удивлен и растерян.
– Тогда я не придал никакого значения услышанному, – сказал Зелимхан, который, несмотря на старания, так и не смог скрыть от Алхаста свою растерянность. – Но ты же видишь, Алхаст, что сегодня творится. Не знаю, что и думать. Неужели нами действительно кто-то манипулирует? Неужели это чьи-то игры? Если все обстоит именно так, то где же… что же это такое и что нам делать?
Алхаст не смог тогда что-либо ответить соседу, хотя и без признаний Зелимхана можно было догадаться, что события развиваются по заранее расчерченной схеме и что новоявленные лидеры согласовывают свои действия с этой схемой.
Алхаст не стал пересказывать Овте все, что услышал от Зелимхана. Вряд ли старец что-нибудь из этого понял бы, а если бы и понял, то уж никак в это не поверил бы. И вообще, если бы изначально было известно, что за всем происходящим стоит чья-то злая воля, что оно планировалось заранее, многие чуть ли не сошли бы с ума, не в состоянии поверить в такую невероятную несправедливость. Ведь тысячи и тысячи людей совершенно искренне стремились к свободе, не подозревая о коварстве какого-то там закулисья.
– Что ты притих, Алхаст? – вопрос Овты вывел Алхаста из задумчивости.
Алхаст
