Чуда-ак… Но трогательно так говорит, подумала Татьяна и чуть повела плечом. Но не так, как раньше, чтобы сбросить тяжелую его руку, а чтобы улеглась она поудобнее на плече, на впадинке около шеи, чтобы ощутить дрожь этой руки. Как мальчишка прямо, трепещет весь. Александр Яковлевич…
Необыкновенно щедрой вдруг почувствовала себя Татьяна. Вот ведь всю жизнь просидел человек в аптеке, неглупый притом человек, образованный, и не видел счастья. А она, Танька Осокина, не повела на этот раз плечом, не сбросила его руку, и сидит человек, дрожит, себе не верит, боится пошелохнуться. Чу-у-да-ак…
— Так какой же подарок? — спросила Татьяна.
Лукавила и знала, что лукавит, просто хотелось услышать, как будет он говорить. Красиво говорит, это верно.
— Я не умею сказать, Тапочка. Я знаю лишь, что не заслужил такого счастья…
— Какого? — направила Татьяна аптекаря на верный курс.
Какой бы ни был мужчина образованный и самостоятельный, а без женской направляющей руки, того и гляди, собьется с лыжни.
— Танечка, я счастлив, когда могу находиться подле вас, смотреть на вас, дышать одним с вами воздухом. Может быть, это выглядит глупо…
— Нет, — твердо сказала Татьяна.
— Что нет? — испуганно вскинулся Александр Яковлевич.
— Это не выглядит глупо…
И в первый раз за долгое время мучительное напряжение покинуло Александра Яковлевича. Слова Татьяны еще проявлялись в одуревшем от счастья мозгу, а на глазах уже дрожали слезинки. Или казалось ему, что дрожат, какая разница?
— Танечка, любовь моя, спасибо тебе за то, что ты есть…
— Он склонился над ней, но не поцеловал, а прижал щеку к груди и начал тихо вздрагивать.
Чего ж плакать, подумала Татьяна, но и у нее сладко замирало сердце, тянуло куда-то…
Внезапно она увидела двух странных существ, приближавшихся к преобразователю. Четырехногие, с небольшим туловищем, снабженным детскими ручонками, и длинной шеей, увенчанной заключенной в прозрачный шлем головкой, они походили на каких-то нелепых пауков. Страха не было. Чудовища были столь нелепы, что вызывали скорее смех. Татьяна вдруг вспомнила детскую игру, когда каждый рисует на бумаге какую-то часть тела, заворачивает листок так, чтобы нарисованное им не было заметно соседу, который продолжает рисунок.
Она прошептала Александру Яковлевичу:
— Смотрите!
— Подождем, посмотрим, что они предпримут. Не думаю, чтобы они были очень агрессивны…
— А если они все-таки…
— У нас же здесь более двадцати оххров. Объединив поля, они бы танк остановили, не то что этих двух пауков…
Старший охотник и сопровождавший его Яр Комани остановились, не доходя нескольких десятков шагов до башни преобразователя.
— Мне кажется, господин старший охотник, я заметил какое-то движение вон за тем большим камнем, — прошептал Яр Комани.
— Чепуха, — неуверенно ответил старший охотник. — Оххры не шевелятся. Если они обернутся камнем там или чем-нибудь другим, так они и остаются надолго. Давай-ка проверим полеметром.
— Слушаюсь, господин старший охотник. — Охотник вытащил прибор. Стрелка неподвижно стояла на красном.
— Ого, да их тут не один!
— А ты говорил, шевелятся, — уже увереннее сказал старший охотник. — Бесформенного заставить шевелиться — все равно что булла — произносить речи.
— А что в этой башне, господин старший охотник?
— Никто не знает, на кой им эти башни. Но эта вот новая. Давай-ка посмотрим.
Они осторожно двинулись к башне. Она была сделана из какого-то полированного материала, который отражал оранжевое небо и два маленьких голубых солнца. «Что за башня, на кой она бесформенным? Что они, так не могут валяться на своих холмах?» — подумал старший охотник и машинально схватился за слинку. Теперь и ему почудилось, что за ноздреватой скалой у подножия башни что-то пошевельнулось. Он выждал секунду и на всякий случай выстрелил. Пуля сухо цокнула о башню и отскочила рикошетом. В ту же секунду из-за скалы выбежало двуногое нелепое существо и пронзительно закричало, размахивая руками. Другое такое же чудовище, чуть покрупнее, дернуло первое за руку, потянуло вниз.
Старший охотник выстрелил еще раз.
— Вот гад! — закричала Татьяна Владимировна. — Я тебе покажу, как по башне стрелять!
— Да не по башне он стреляет, по нас!
— По нас? Да вы что, смеетесь?
Татьяне и в голову не могло прийти, что этот мультипликационный паук может стрелять в нее. Она вырвала руку из руки аптекаря и вскочила на ноги.
Уговаривать и спорить времени не было. Александр Яковлевич сбил Татьяну с ног и бросился вперед, петляя, как заяц.
Он не боялся. Все это абсолютно не имело никакого касательства к Александру Яковлевичу, к аптеке, в которой невозможно повернуться в те дни, когда привозят тюки с ватой, ко всей его тихой и размеренной жизни старого холостяка. Заведующие аптеками вообще не бросаются на четырехногих пауков в шлемах, которые к тому же стреляют из чего-то похожего на детские пистолетики.
Все это не имело никакого отношения к цитаткам, за которые прятался всю жизнь. Эти слова смирения и отчаяния не могли иметь отношения к человеку, который встал навстречу врагу.
Он бежал, и заклинания о суете сует больше не тревожили его. Он стал сильным и бесстрашным. Никто во всей Вселенной не мог теперь помешать ему защитить любимую.
Александр Яковлевич ударился обо что-то плечом и очень удивился, потому что зацепиться было ровным счетом не за что. «Ах, да, это же они в меня попали», — сообразил он, но раздумывать было некогда. Да и не нужно, потому что аптекарь перешел уже на управление инстинктами. Это они заставили его ударить ногой по тонким членистым лапкам одного паука и схватить за шею второго. Шея была мускулистой и билась в руках аптекаря, но он продолжал сжимать ее.
Внезапно оба паука замерли. Из-за башни бежал Штангист.
— Ну и напугали вы нас, Александр Яковлевич! Зачем вы выскочили? Еще несколько шагов — и мы все равно удержали бы их общим полем.
Как, как объяснить мудрому оххру, что погнал аптекаря вперед не разум, а древняя и вечно юная ярость воина защитника?
Ах да, он же ранен, подумал Александр Яковлевич и теперь испугался. Здесь же нет ничего дезинфицирующего, абсолютно никаких перевязочных материалов, да и без антибиотиков дело может быть дрянь.
Ранение, наверное, было нешуточное, потому что правое плечо так и скручивало, оно непроизвольно подергивалось. По-видимому, поврежден сустав. Александр Яковлевич осторожно потрогал плечо левой рукой. Что за наваждение, плечо было целым. Попробовал поднять руку — поднималась. Но он же ясно ощутил удар, когда бежал. Ах да, как же он забыл? Ведь не из земной плоти и крови он, а из бог знает чего, что и пули, оказывается, не боится…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
