В экспедиции приходили молодые ребята и сразу становились мастерами — одни до начала своей трудовой деятельности оканчивали специальные школы и курсы, другие начинали работу коллекторами, — и лишь небольшое число сверстников Головлева оставалось с прежним уровнем знаний. Но ведь Артемий был парторгом, товарищи доверяли ему руководство партийной работой в экспедиции, он не мог мириться с малостью своей культуры. Бывали в экспедициях такие случаи, когда от веского слова парторга зависела судьба человека; случалось и так, что Артемий Головлев должен был своим словом влиять на ход производственного дела, как произошло это и в алмазном отряде Нестерова. А как мог простой мастер, знающий только способы быстрейшей проходки буровой скважины, разбираться в таких делах, в которых и опытные геологи спорили меж собой, причем спорили всегда страстно и часто безрезультатно? И Артемий Головлев еще задолго до начала войны понял, что он должен начать свою жизнь сначала… А начало всякой жизни — учение.
Он никогда не говорил об этой стороне своей жизни, разве лишь в анкетах сообщал, что занимается самообразованием, да по окончании сезона, перейдя на зимние квартиры, связанные с работой на основной базе экспедиции, обращался к тому или иному геологу с вопросами теоретического порядка. Если тот интересовался, зачем буровому мастеру нужны знания, например, по кристаллографии, Головлев ссылался на спор с товарищами или на книгу, которую он якобы не понимает, из какой-то странной мнительности опасаясь, что его запоздалое стремление к знаниям вызовет усмешку.
К тому времени, когда Головлев стал работать в экспедиции Нестерова, он проходил, так сказать, на дому, курс геологического института. В своей области — в геологии полезных ископаемых — он разбирался отлично, хотя бы потому, что непременно сочетал теорию с практикой.
Сейчас, перед встречей с Палеховым, самым ярым противником Нестерова, Артемий Иванович разложил перед собой книги, записи, копии докладов, пытаясь проникнуть в их непрозрачную глубину, чтобы вступить в бой с Палеховым во всеоружии.
Заглянул Евлахов, посмотрел на согнутую спину парторга, смущенно кашлянул, — прости, мол, помешал, — и вышел. Постучалась Даша, сказала с порога:
— Что же теперь будет-то, Артемий Иванович? — и замерла, сообразив, что зашла не вовремя.
Головлев хмуро посмотрел на нее, спросил:
— А ты вот уверена, что Сергей Николаевич найдет эти камешки?
— Откуда мне знать? — простодушно ответила Даша и прикусила язык, сообразив, что так отвечать не полагается.
Парторг еще ниже нагнулся над своими материалами, и, не глядя больше на Дашу, буркнул:
— Ну вот. А мне надо знать!
— А нас на совещание пригласят? — спросила Даша.
— Тут одним голосованием ничего не решишь! — ответил Головлев, и Даша, не поняв, что он хотел этим сказать, вышла навстречу испытующим взглядам подруг — коллекторы отправляли ее на разведку.
— Ну что? — спросила Юля.
— А то, что учиться надо было зимой-то, а не посиделки устраивать, не на танцы бегать! — проворчала Даша, внезапно становясь похожей на Головлева, когда тот бывал сердит.
— Да ты объясни! — шепотом проговорила Юля.
— Теоретический спор у них, — безнадежно махнула рукой Даша.
— Но ведь ты же своими руками держала алмаз! — возмутилась Юля. — Как же они смеют?! — И замолчала.
И девушки медленно отошли от двери, даже каблучки не стучали, — было похоже, что эти попрыгуньи испугались и ступали на цыпочках или несли тяжелую ношу.
5
Все геологи знали, что совещание будет «узким», соберется один начальствующий состав. Однако не успел Суслов предоставить слово первому оратору, как в двери, открыв их ровно настолько, чтобы можно было протиснуться, вошла Даша, за ней Юля, а потом, распахнув дверь пошире, начали входить рабочие, мастера, десятники, и Палехов был вынужден промолчать, потому что Суслов не хотел замечать его недовольных взглядов.
«Впрочем, это к лучшему, — размышлял Палехов. — Один раз они обожглись и вряд ли теперь станут поддерживать Нестерова. Подвиг, слава — этими словами можно увлечь только однажды. Теперь они семь раз отмерят, а уж потом отрежут, и отрежут так, что защитникам Нестерова станет кисло!»
То, что сам Нестеров ушел, было на руку Палехову. Он с радостью подумал: сторонники Нестерова в разброде. Варвара Михайловна просто не верит Сергею; Саламатов слишком мало понимает в этом тонком деле; Головлев не имеет собственной точки зрения. И Борис Львович со спокойной душой взял совещание в свои руки.
Никто не прерывал его, слушали со вниманием, которое могло бы обрадовать всякого оратора, но, странное дело, чем больше он говорил, тем большее сопротивление чувствовал в самом молчании аудитории. А Борис Львович говорил с подъемом. Ведь от этого совещания зависело очень многое, чуть ли не вся его судьба…
Суслов предоставил слово Меньшиковой.
Борис Львович с сожалением взглянул на Варю. Она выглядела так, будто не спала всю ночь. И говорила она тихо и невнятно. Неужели она боится сказать то, что думает? Он внимательно вслушивался в сбивчивые слова Варвары Михайловны и так и не понял, чего же она хочет. «Эта проклятая интеллигентщина, — думал он про себя, — доведет ее до того, что она, сама того не желая, станет невольной пособницей Нестерова». Палехову понравились эти его хлесткие определения: «пособница», «опасное увлечение Нестерова», — слова эти звучали как обвинение, и он пожалел, что не опирался на них в своей речи.
Выступил Головлев. Палехов вначале почти не слушал его, думая, какую позицию изберет Суслов, молчаливое выжидание которого беспокоило его. И вдруг изумился: Головлев говорил так уверенно и спокойно, что уже завладел слушателями.
— Прошлогодние поиски можно перечеркнуть жирным крестом, — холодно сказал парторг. — Вот когда я пошел с Сергеем Николаевичем Нестеровым, тут я понял, что значит добрый поиск. Скажем откровенно, Варвара Михайловна и Борис Львович думали только о том, как бы поскорее закончить работу, а Сергей Николаевич думает о том, как расширить поле поиска. Мы тогда проверяли хвосты, а поискать коренные россыпи не успели. Теперь Сергей Николаевич щупает их. Условия налицо. Если говорить о сходстве местных пород с кимберлитами, так вот вам обработанные лабораторией образцы. — Головлев спокойно выложил на стол завернутые в марлю образцы пород, как будто выступал старый геолог, а не какой-то буровой мастер. Искоса глянув на встревоженного Палехова, Головлев добавил: — Я думаю так: берега и старые террасы Нима выстланы оливиновыми породами, — вот эти синие образцы разрушенных отложений, — там и нужно продолжать поиск. Порода на алмазы заманчивая, контуры площади выражены отчетливо: как же можно прекращать дело, не доведя его до конца?
