Пятьдесят вторая глава
Вчера перед сном, уже привычно звонил Саша. И мы проговорили с ним полтора часа. Он подробно рассказал об обустроенном лагере, много шутил и был в приподнятом настроении.
Обещал, что на следующие выходные мы поедем в его дом на озере.
Как я жила раньше без этих разговоров?
Утром сегодня я не могла найти себе места. Всё было не в тему. Что не начну делать, то ничего не идёт, нужно вымучивать результат.
Звонок телефона застал меня, когда я была у мамы.
Мама наставляла меня на путь исправления от блуда и прививала умение прощать. А я думала, как и на что переключить её воспитательский порыв.
И одновременно мыла посуду.
Через несколько дней выпишут папу. Ещё три недели на реабилитацию дома с приходящим специалистом. Значит, отправить родителей в пансионат я смогу только через месяц.
Там, в чужой среде, мама наверняка найдёт другой повод для осуждения.
Но за этот месяц, если её сейчас не переключить на что-нибудь другое, то она сформирует у себя убеждение. Как необходимо поступить, по маминому единственно верному мнению, мне, если я приличная дочь. А если я не стану соответствовать её материнскому напутствию, то будут обиды надолго.
Что бы придумать?
- Ты совершенно меня не слушаешь! – вскрикнула мама.
Упс. И правда, я отвлеклась от её бубнёжа.
- Слушаю. А ты, мам, совсем меня не слышишь! Скажи, разве тебе будет стыдно перед людьми, если я буду счастлива? – спросила я.
Раздражение нахлёстывало волной. Но я понимала, что частично, мамино упрямство обусловлено старостью. И привычкой учительствовать. Да и волнение за папу не прибавляло здоровья. И мой развод.
Поэтому я терпела. Было жалко мою мамочку. Её бессилие изменить ситуацию, и желание помочь мне, выливалось в морали о моём поведении.
- Просто выжди время. Нельзя же так. Не успела ещё развестись, как уже заводишь шашни с другим мужчиной? В моём понимании это позор! – не останавливалась мама.
В чём позор-то? Мама! Оглянись. Слово-то какое вытащила из сундуков памяти. Шашни! Молью изъеденное и пылью посыпанное. Как и эта мораль — лишь бы была приличная картинка! Позапрошлый душный век.
И раздался звонок!
Фух.
Но лучше бы мама меня пилила и дальше.
Звонил один из приятелей мужа, товарищ по покатушкам. И бодро сообщил мне, чтобы я не волновалась, и что Сергей с травмами доставлен в больницу города Клин, Тверской обл.
И всё! И отключился!
Сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Что там случилось?
Я набрала Саше.
Он не брал трубку.
Мало ли чем занят человек. Может, отложил телефон. Подожду.
Посмотрела на маму. Она, похоже, не слышала, что говорил мне приятель Сергея. Иначе она бы не смотрела на меня по-прежнему с ленинским прищуром.
Сказала мамочке, что мне срочно нужно бежать. Что ничего страшного, просто срочно. Вот позвонили.
Расцеловала и оставила одну под бубнёж, что я пользуюсь любым предлогом, лишь бы её не слушать.
Понеслась домой переодеваться, за деньгами и документами.
Перезвонила по дороге этому приятелю, что сообщил о Сергее. Вне зоны доступа!
Как можно вот так? Сообщить жене о том, что муж в больнице и выключить телефон? Ничего не объяснить, ни о чём не рассказать? Нелюди какие-то!
Мужики!
Они, что? Сговорились все?
Клин. Блин!
Без машины!
Глянула на карту — на выезд из города пробка. По городу тоже всё оранжево-красным.
И есть Клин Московской области. Правда, в Тверском направлении.
С какого вокзала туда электрички? И когда ближайшая?
Саша по-прежнему недоступен на телефоне. Это очень тревожно и странно.
Александр, насколько я его понимаю, первый бы мне позвонил. Чтобы всё внятно объяснить и успокоить. Если он не звонит, значит, с ним что-то случилось.
От волнения и страха перехватило горло. Кому позвонить? У кого можно хоть что-нибудь узнать?
Схватила паспорт и понеслась на Комсомольскую к трём вокзалам. Всегда путаюсь где какой? Боже, какие толпы в метро! Где там Ленинградский? Чёрт, где эти указатели? Блин. Это кассы междугородние. Где здесь электрички?
Так.
Билет.
Рамка прохода.
Электричка.
Всё. Села!
Позвонила Оле. Ира тоже недоступна. Зачем этим людям телефон, если они все не берут трубку!
Меня потряхивало от смеси страха, злости, волнения, раздражения и беспокойства. Снова ледяные руки и обруч на рёбрах. Не вздохнуть.
Физически чувствовала утекающее сквозь пальцы время.
- Я еду электричкой в Клин, поскольку позвонил папин приятель и сказал, что папа попал в аварию. Не знаю, насколько всё серьёзно. Обязательно сообщу как смогу. И нет. С Александром нет связи. – объяснила Олюшке, как могла спокойно, прикрыв глаза.
Вспоминая.
Как я не хотела расставаться с Сашей!
Понимая, что это увлечение у моего мужчины уже почти три десятка лет. Что опыта у него много. Тем не менее именно его и в этот раз совершенно не хотелось отпускать.
Хоть становись крестом у порога.
Как нежно он обещал мне беречь себя. Говорил, что не станет рисковать понапрасну, и что ограничит себя одним заездом. Что у него больше организационных моментов теперь, чем непосредственно гонки.
Мне казалось, что если бы я поднажала, он бы остался. Только понимание того, что это в корне, в основе своей, неверно удержало меня. Не хотелось закладывать в начало наших с ним отношений такую гниль.
Как же я теперь об этом сожалела!
Попыталась дозвониться в больницу города Клин.
Их, вполне ожидаемо, в городе оказалось несколько. Я пока нашла, в какой лежит мой почти бывший муж, то практически доехала до станции. О его состоянии мне сказали только, что средней тяжести. И что сегодня будут оперировать.
Подробности у врача. По телефону они не имеют права предоставлять информацию, и, скажи спасибо, что хоть что-то сказали.
Бесят!
Сердце каменной птичкой билось в груди. Волнение заливало холодом тело.
