наполняло его так обильно, что словно бы лилось через край – в улыбках, в мимолетных прикосновениях, в заражающем блеске глаз.
Теперь мы сидели за столом рядом, а не напротив, и его рука лежала то на спинке моего стула, то на моем колене.
– Пойду проверю, что это за Дед Мороз такой, – сказала мама.
– Я с тобой, – поднялся за ней следом Борис Евгеньевич.
Мне кажется, после всего, что он увидел и услышал, ему было некомфортно оставаться с нами наедине.
Стоило им выйти, как Даня сразу кинулся ко мне. Как будто не видел год.
– Ты чего? – прошептала я сквозь его поцелуи. – Мама сейчас вернется. Или Борис…
– Хотя бы минутку, – ответил он, упорно ловя губами мои губы. – Ничего не могу с собой поделать.
– Дань…
– Данечка! – позвала мама.
Мы обернулись – она стояла на пороге в гостиную.
– Данечка, – повторила она, словно не заметила, чем мы были увлечены мгновение назад. – Это к тебе пришли. Твой отец.
– Отец? – Даня так и замер, забыв выпустить меня из объятий. – Что ему здесь надо?
– Он хочет поговорить.
– Мы с ним уже говорили в этом году, – ответил Даня. Очнулся, убрал руки с моих плеч. – Праздник он нам не испортит. Садитесь за стол, теть Вер, – сказал он, а сам поднялся. – Сейчас я его выгоню.
– Погоди, – мама перехватила его, когда он направился в коридор, взяла за руку. – Выслушай его, ладно?
– Я его уже наслушался, мне хватило.
– Дань!..
Но Даня уже шел к двери.
– Зачем пожаловал? – услышала я из комнаты и тоже поспешила в прихожую.
Мама тревожно посмотрела на меня, я лишь кивнула ей. Борис Евгеньевич остался в коридоре все с той же целью – разнимать.
– Тебя искал, – негромко произнес Данин отец, которого я увидела лишь частично из-за спины Дани.
– Вот, нашел. Теперь можешь проваливать. А! Да ты еще и охламонов своих прихватил. Без поводка с ними гуляешь?
– Слышь! – послышался густой бас откуда-то из подъезда. – Ты это… Батю послушай.
– Ты это! – озлобленно передразнил Даня. – Стой и молчи, пока команду «голос» не услышишь!
– Э! – вырвался из недр подъезда другой голос. – Ты че?
– Через плечо!
Я рванула к Дане и схватила его за руку. Ярость в нем отключила инстинкт самосохранения, но этим двоим почесать о Даню кулаки только за счастье будет.
– Так, спокойно, – сказал отец всем сыновьям сразу. – Мы пришли не верещать, как бабы, а поговорить, как настоящие мужики.
– Ну говори, – ответил Даня.
– Что, прямо на пороге?
– Нет, конечно, – оттеснив Даню, к двери просочилась мама. – Мы как раз наготовили столько, что нам и за неделю не съесть. Проходите, пожалуйста.
Большие братья-медведи Дани стали раздеваться. Один Ваня, другой Вася – я всегда их путала. Они прошли в комнату, увидели накрытый стол и не заставили себя уговаривать. Я впервые за вечер с облегчением подумала, что все, что накупил и наготовил Даня, теперь точно не испортится.
Отец проходить за ними в гостиную не торопился.
– Где мы можем поговорить? – спросил он у Дани.
Казалось, голос его звучит чуточку неуверенно, смущенно. Никогда не слышала от него таких интонаций и даже не думала, что его голосовой диапазон на них способен.
– Говори, – ответил Даня, прислонившись плечом к дверному косяку. – У меня от Лаймы и тети Веры тайн нет.
Отец вздохнул, собираясь с мыслями.
– Видел я твое выступление на этом, как его, балу вашем новогоднем. И уж не знаю, что на меня нашло – открыл я ноутбук и пересмотрел все твои соревнования-чемпионаты. Интервью с тобой даже… Всю ночь от экрана оторваться не мог. Парни уже спать легли, а я все смотрел, смотрел… И думал – это ж с каким упорством ты к цели своей шел… Да я б, наверное, на середине… Нет! – перебил он сам себя. – Я-то думал, ну танцы и танцы! Знай себе задом верти… Я же не знал… А я-то что? Я ж нормальный, – он посмотрел на Даню.
Тот молчал.
Тогда отец посмотрел на мою маму.
– Нормальный, – подтвердила она. Хоть раньше не раз кричала ему в лицо обратное.
– Вот! – кивнул отец. – И я же, если не прав, извиниться могу. Я ж не какой-нибудь осел упрямый.
Он снова посмотрел на маму.
– Вы не осел, – заверила она.
– Ну! – согласился он.
Я подошла поближе к Дане, он одной рукой обнял меня за плечи.
– Мне это снится? – спросил он.
– Вряд ли, – ответила я и улыбнулась. – Я тоже это вижу.
Даня усмехнулся, потом вдохнул и обратился к отцу:
– Насчет осла я бы поспорил. Ты гнобил меня годами. С детства. Я начал заниматься танцами в восемь, а сейчас мне двадцать четыре, и все это время…
– Я был неправ! – тут же отозвался отец.
– Был неправ – и все? – Даня даже голоса не повысил, и это пугало меня больше, чем если бы он кричал. – И что мне с этим делать?
– Был неправ и хочу извиниться, – сказал отец. – Ну, будь ты человеком! Мне, может, жить осталось два понедельника.
– И поэтому ты предлагаешь мне зарыть топор войны? А если ты не умрешь через две недели, что тогда делать?
– Дань! – вскрикнул отец.
Я заметила, как Даня напрягся всем телом, и поняла – до этого отец не назвал его по имени. На моей памяти – никогда. Обычно он ограничивался словами «он», «этот» или придумывал обидные прозвища.
Все в комнате замерли и, кажется, даже дышать не решались.
– Впервые я увидел твою мать, когда она танцевала, – негромко, но оглушительно в наступившей тишине произнес отец Дани. – Она очень любила танцевать. И так двигалась… Невозможно было мимо пройти. И только этой ночью, глядя на твои выступления, я понял, что значит для тебя танец. И что он значил для нее.
– Мама танцевала? – прошептал Даня. – Мама? Ты же… Ты ничего мне о ней не рассказывал! Все, что я знаю, – это истории соседок и несколько старых фотографий – и это о родной матери!
– Я расскажу тебе все! – Отец поднял руки. – Все, что сам о ней знаю. Только прошу – не выгоняй меня. Дай мне шанс снова стать твоим отцом.
Даня молча посмотрел на него, потом на меня.
– Когда же еще прощать, как не в Новый год? – произнесла я и улыбнулась.
Даня улыбнулся в ответ, но потом перевел взгляд на отца, и улыбка исчезла с его лица.
– Садись к столу, – сказал он без особой интонации.
И отец кивнул. Ничего не сказал, не попросил, не потребовал. Просто шагнул в комнату, к столу, но
