– Ваше высочество, вот цветы, о которых я говорил. Буду рад, если они вам понравятся!
Один из сопровождающих хотел было принять корзинку, но герцогиня отстранила его небрежным жестом и взяла корзинку сама.
– Замечательные цветы! А как пахнут! – Она вдохнула аромат цветов и слегка прикрыла глаза от удовольствия. – Как пахнут! – тихо повторила она. По телу герцогини пробежала легкая дрожь. Лицо ее покраснело, губы слегка приоткрылись. Мария вздохнула всею грудью и, благосклонно взглянув на Брокара, промолвила: – Право, господин Брокар, таких цветов нет даже в оранжерее моего мужа. Где вам удалось их раздобыть?
Брокар склонил голову в вежливом поклоне:
– Ваше высочество, я парфюмер. И в своей гордыне не стесняюсь иногда состязаться с самим Господом Богом. Я сделал эти цветы сам.
– То есть как сам?
– Они из воска, – сказал Брокар.
Свита герцогини ахнула.
– Постойте… Вы хотите сказать… – Мария внимательнее глянула на цветы. – Но ведь они совершенно неотличимы от настоящих. И запах! Как вам удалось передать все его оттенки? Я люблю цветы и готова была поклясться, что ароматы настоящие! Они просто вскружили мне голову!
«Еще бы не вскружили, – с усмешкой подумал стоявший поодаль Бурдаков. – Эссенция «Женская услада». Брокар над ней два месяца потел».
– Ароматы изготовлены в лаборатории по моим рецептам, – скромно ответил Брокар.
– Удивительно! – проговорила герцогиня. Лицо ее порозовело еще больше. – Непостижимо! Это просто чудо, господа! Ароматы и впрямь кружат голову! Возьмите их, пока я не лишилась чувств! – Она передала корзинку свите и вновь обратилась к Брокару: – И вы всю жизнь сочиняете ароматы?
– Да, ваше высочество, с юных лет, – вежливо ответил Брокар.
– И вам никогда не хотелось заняться чем-нибудь другим?
– Никогда. Обоняние – самое главное и самое сильное из чувств, которыми одарила нас природа.
Герцогиня улыбнулась:
– Значит, человеку без ароматов никак?
– Никак, ваше высочество. Человек, по моему скромному разумению, – это сумма запахов, которые он вдыхал, чувствовал, ощущал в течение жизни. И более ничего.
– Интересно. Не скажу, чтобы я была полностью согласна, но, по-моему, в ваших словах есть много справедливого. Думаю, мне нужно купить ваших духов и эссенций.
Брокар медленно поклонился.
«Обаял звезду, – восторженно подумал Бурдаков. – Ну теперь пойдет дело!»
2
Праздничный ужин в этот день готовился под непосредственным руководством госпожи Брокар. Луковый суп (Генрих Афанасьевич пристрастился к нему еще в пору юности и до сих пор любил) получился точно таким, каким его подают в парижском «Прокопе». Аромат руанской утки разносился по всему дому. Само собой, не обошлось без спаржи и выписанных из Парижа артишоков. А на десерт было подано любимое Брокаром пирожное, доставленное из кондитерской Бартельса, что на Чистых прудах.
Генрих Афанасьевич, хоть и был француз, а сухие вина и коньяки не жаловал, предпочитая им крепкие крымские портвейны или водку. За ужином он обычно пил и то, и другое, начиная ужин портвейном и заканчивая водкой.
Поедая руанскую утку, Генрих Афанасьевич подробно рассказал жене о выставке, не упустив ни одной мельчайшей подробности. Шарлотта слушала с наряженным вниманием, изредка задавая дельные и лаконичные вопросы.
«Ай да жена у меня, – с удовольствием думал Брокар. – Знает дело лучше самого распрекрасного управляющего. Кабы ей мой нос, я бы ей и совсем не нужен был».
Брокар невольно представил свой мясистый нос на худощавом, милом личике жены и улыбнулся.
– Чему ты улыбаешься? – поинтересовалась Шарлотта.
– Так, ничему. Уж больно утка хороша.
– Ну так и ешь, пока свежа, – сказала жена и тоже улыбнулась.
Когда рассказ о выставке бы закончен, Генрих Афанасьевич, отвлеченно постукивая ножом и вилкой о тарелку, внезапно и как бы невзначай произнес:
– Душа моя, тут Алеша Бурдаков высказал одну прелюбопытную идею.
Шарлотта поморщилась, словно муж заговорил о чем-то неприличном, и неприязненно произнесла:
– Мон шер, ты же знаешь, как я отношусь к этому Калибану.
– Что делать, Ариэль у меня лишь один, и это – ты, – с улыбкой сказал Брокар. – К тому же он давно уже не Калибан.
– Ну да. Ты его выдрессировал и научил ходить на задних лапах. Но этого мало, чтобы превратить дикаря в джентльмена. В душе он все равно людоед и сожрет тебя при первой же возможности.
Генрих Афанасьевич вскинул густые брови:
– Меня?
– Ты видишь только то, что хочешь видеть. С виду он свеж и румян, но сердцевина у него гнилая. Не сомневаюсь, что этот дьявол предложил тебе совершить какую-нибудь гадость.
Брокар добродушно рассмеялся:
– Ангел мой, с тобой решительно невозможно говорить. Ты знаешь наперед все, что я собираюсь сказать.
– Я просто знаю Бурдакова, – возразила Шарлотта. – Ну да бог с ним. Что за дело он предложил?
– Дело простое. Нужно перелить духи Любэна в наши флаконы и пустить их на продажу. А потом, когда разразится скандал, открыть людям правду.
Шарлотта замерла с открытым ртом. Затем, справившись с изумлением, охнула:
– Господи боже мой! И это ты называешь хорошей идеей?
– Отвлекись на минуту от своей ненависти к Бурдакову и оцени все здраво, – сказал Брокар. – Мы запустим поддельного «Брокара» в продажу, а после, когда пойдут жалобы на низкое качество – а они обязательно пойдут, – объявим через газеты о подвохе. То-то удивятся московские барышни и их супруги, когда поймут, что оказались в дураках. Они на собственной шкуре убедятся, что наши духи ничем не хуже французских!
Шарлотта, однако, не разделяла оптимизма мужа. Она прищурила карие глаза и сказала:
– А что, если не получится? Что, если клиенты заметят подвох?
– Тогда я публично объявлю себя дешевым мыловаром и перестану выпускать духи, – сухо произнес Генрих Афанасьевич. – Но этого не произойдет. Мои духи не хуже любэновских, а лучше, и ты об этом знаешь.
Шарлотта надолго задумалась.
– А как же нравственная сторона дела? – сказала она наконец.
Брокар скептически скривил лицо:
– Нравственность – приятная штука, но пользы она не приносит. Нужно действовать. Сейчас или никогда. Если мы не докажем свою правоту, нам придется свернуть производство духов. Я пойду на все, лишь бы этого не случилось, – добавил он, промакивая губы салфеткой. Затем воззрился на жену и прямо спросил: – Ты со мной или нет?
Шарлотта вздохнула. Она по собственному опыту знала, что если уж ее мужу что-то втемяшилось в голову, то переубедить его невозможно. К тому же… идея и впрямь была неплоха. И как только она пришла в калибанскую голову Бурдакова?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
