водой. Берегом шли пешие ратники, да вдалеке оседала поднятая конницей пыль.
Глава 16
В ПОХОД!
Москва — Серпухов, лето 1572 года
Василий велел Егорке прочистить стволы их сороки, а заодно и тех двух, которые ещё не передали другим бойцам. Сказал, мол, их надо чистыми держать, не то в сражении худо будет. Так ведь до сражения ещё вон сколько! Да и в дороге в стволы снова пыль набьётся. Снова чистить, что ли? Не проще ли потом, уже перед битвой, — один раз?
Василий на Егоркины доводы отвечать ничего не стал, буркнул только:
— Сказано чистить — значит, чисти.
Егорка тогда подумал, что это, наверное, оттого, что его после поездки в Коломну из Земского приказа отрядили в полное распоряжения Василия — мол, пусть, перед битвой от бумажного духа отвыкнет, а воинского наберётся.
Прочистить шестьдесят три ствола — не шутка. Василий притащил откуда-то чуть не целую охапку пакли, велел использовать малую часть, а остальное оставить в сохранности и ушёл куда-то. Егорка сначала не хотел чистить, думал: "посижу просто так, а скажу, что чистил — всё равно стволы почти не грязные". Но потом, осмотревшись, решил так не делать: народу кругом полно, кто-то да расскажет Василию, что отрок его распоряжения не выполнил.
Подзатыльников Егорка не боялся, хуже, если Василий нажалуется Челяднину. Очень уж окольничий не любил, когда кто-то не выполнял то, что ему по положению выполнять следовало. Из приказа после битвы, может, и не выгонит, но благоволения его Егорка лишится надолго. А в том, что из битвы он вернётся живым, Егорка не сомневался — уж очень ему запомнилось Варенькино предсказание — тогда, на торге на Красной площади. После слов её поселилось в Егорке это убеждение, хотя все говорили, что битва будет ужасной, потому что войск у нас много меньше, чем у татар, и биться придётся в степи. Одна надежда и была, что на гуляй-город.
Егорка взопрел уже после первого десятка стволов. А в сражении, когда враг подступает, их, что ли, так же долго чистят? Он провозился до самого вечера. Хорошо, хоть темнеет поздно. Когда он чистил предпоследний ствол, подошёл Кирилл. Проверил, хорошо ли всё сделано. Глянул с усмешкой на уставшего Егорку, похлопал по плечу:
— Молодец. Считай, уже на четверть воин.
Потом добавил, заметив Егоркин кислый вид:
— В бою так чистить и не надо. Шомполом остатки сгоревшего пороха выбьешь — и довольно. Глянешь, чтобы не слишком грязно было, и сыпь порох снова. Не до того, чтобы вычищать до блеска. Этим можно и после сражения заняться.
Задумчиво почесал затылок:
— Навыка у тебя мало. Надо бы тебе в помощники ещё кого-то взять. А то пока вы вдвоём с Василием справитесь — может, второй раз и стрельнуть уже не успеете. Татары ведь ждать не будут. Ладно, ступай спать.
Весь следующий день Егорка был занят тем, что помогал Василию с Кириллом, которые ставили сороки на колёса. Откуда-то привезли на телеге небольшие одноосные повозки, отдельно — шесть колёс. Сначала Василий прикрепил к осям колёса, обильно смазав ступицы дёгтем. Потом они вместе с Кириллом начали устанавливать сороки на повозки, крепя их деревянными клиньями и пеньковыми верёвками.
Егорка с интересом вертелся рядом, стараясь не мешать. Иногда Василий или Кирилл говорили:
— Малец, а ну-ка, подсоби!
Не обижаясь на "мальца", он кидался помогать: подержать какой-нибудь клин или принести что надо. Когда первая сорока была установлена на тележку, Егорка с интересом оглядел её и даже покатал её туда-сюда. Тележка оказалась непростой. Сорока на ней свободно крутилась вправо и влево, её даже немного можно было наклонить вперёд и назад.
— Гляди, гляди, — сказал ставший вдруг добрым Василий, — нам с тобой скоро из неё палить придётся как-никак. Знаешь, как эта тележка называется?
— Нет.
— По-немецки — лафет. Придумали, как пушки перевозить и ловчее для боя устанавливать. А я покумекал да лучше их сделал. Видишь, посерёдке круг вращательный?
— Вижу.
— Это чтобы в бою выстрел в нужную сторону направить. Весь лафет-то крутить туда-сюда не так уж и легко, а когда сорока на круг установлена, то попроще будет.
— А зачем она вперёд и назад наклоняется? — спросил осмелевший Егорка.
— Если враг рядом, то мы стволы пониже поставим, а если далеко, то можно и повыше поднять, чтобы выстрел в землю не пришёлся. Ясно?
— Ясно.
— А вот это, глянь, упор, чтобы при выстреле сороку назад не отбрасывало.
Егорка осматривал и трогал сороку со всех сторон, как будто бы раньше вдоволь не натрогался, заряжая, а потом чистя её.
— А остальные сороки куда?
— Сейчас мы их на колёса поставим, а кто из них палить будет — бог весть. Без дела стоять не будут. Отвезём голове, а он уж решит, кому отдать.
Пока Василий с Кириллом крепили на тележки остальные сороки, Егорка вертелся возле первой, которую он уже считал своей. Залез ещё раз шомполом в стволы, проверил крепление, свободно ли она крутится туда-сюда и легко ли её наклонять и поднимать…
Когда Егорка пришёл на следующее утро, то увидел, что возле сороки сидит какой-то незнакомый парень. Огненно-рыжий, одетый в обычные холщовые штаны и рубаху, на ногах лапти. По виду немного старше Егорки, да и ростом повыше. Но каким же он был худым! Егорке его даже жалко стало. Он, наверно, не то что пищали, и сабли не подымет.
— Ты кто такой? Чего здесь крутишься? — насупив брови, спросил Егорка, стараясь придать голосу грозное звучание.
Парень смутился, даже глаза в сторону отвёл. Сразу видно — принял его за начальника.
— Я… Мне сказали, что я…
Он замялся.
— Ну, говори, что тебе надо, — сказал Егорка, сдвинув брови ещё грознее, хотя, казалось, дальше уже некуда.
— Мне сказали, чтобы я помогал здесь.
— Где?
— Сказали, сорока… кажется.
— Кто сказал?
— Кирилл.
Егорке внезапно стало его жалко. Сразу видно, человек для военного дела совсем не годится. Ему бы где-нибудь в покое найти занятие — проку больше было бы. Но, видно, совсем плохо у нас с людьми, если даже такого решили на войну отправить.
— Как звать-то?
— Мелентий.
— А я Егор.
— Я знаю, мне сказали, что ты у меня наставником будешь.
Егорка аж загордился: надо же, никогда наставником не был, а тут вдруг стал!
— Ну хорошо, научу тебя, что сам умею. А ты откуда взялся-то, Мелентий?
— Из Учалова.
— Учалов? Это где? Что там?
Внезапно у Мелентия задёргались губы. Он попытался что-то ответить, но не смог произнести ни
