в качестве агента охранки. Но эта старая и больная женщина продолжала демонстрировать твердый характер и несгибаемую волю. Даже тогда, когда она предстала перед Московским губернским судом и против неё выдвигались серьёзные обвинения в провокациях и предательстве революционеров-подпольщиков, слепая старушка держалась, по свидетельству очевидцев, до последнего и признала лишь сам факт своей службы в московской охранке. Ход судебного процесса над А.Е. Серебряковой ежедневно освещался на 4-й странице газеты «Известия» в номерах с 87 (16 апреля) по 96 (27 апреля) 1926 года.
Бесславный конец знаменитой «Мамаши»
Бывший секретный сотрудник Московского охранного отделения А.Е. Серебрякова (в девичестве А.С. Рещикова) была арестована осенью 1924 года. Почти 1,5 года продолжалось следствие, которое проводил следователь Алексеев. Кстати, в ранее названной книге Е.Ф. Жупиковой ошибочно указывается, что следствие проводил Л.Р. Шейнин. Лев Романович в своей известной книге «Записки следователя» сам указал: «К расследованию дел… Серебряковой я непосредственного отношения не имел, но в тот период… я был начинающим следователем, не раз присутствовал при… допросах и, наконец, был на судебных процессах…»[298] На основе личных впечатлений он опубликовал очерк «Дама Туз», рассказывавший о разоблачении провокаторской деятельности секретного сотрудника московской охранки А.Е. Серебряковой (Рещиковой).
Следствие по этому делу, как уже упоминалось, вёл старший следователь Московского губернского суда И.В. Алексеев. Позже он написал небольшую книгу под названием «Провокатор Анна Серебрякова», которая вышла из печати в 1932 году. Определённый интерес представляют репортажи из зала суда корреспондента газеты «Известия» Л. Николаева, которые регулярно появлялись на страницах издания в период с 16 по 28 апреля 1926 года.
На скамье подсудимых под охраной двух рослых милиционеров оказалась слепая старушка. Потерявшая зрение ещё в 1907 году, она с тех пор тихо жила на пенсии, которую до 1917 года получала от Департамента полиции, а затем — от советской власти, как инвалид по зрению. И мало кто догадывался, что когда-то она была одним из лучших секретных сотрудников Московского охранного отделения.
В революционном подполье во времена Российской империи многие её знали как Анну Степановну Рещикову. После замужества она сменила фамилию и стала Серебряковой. И лишь узкий круг лиц на самых верхах политического сыска знал её оперативные псевдонимы: «Субботина», «Туз» и «Мамаша» (по другим сведениям — «Мамочка»). Псевдоним «Мамаша» она заслужила тем, что проводила по поручению С.В. Зубатова и других руководителей московского сыска обучение начинающих агентов и филёров. У неё было богатый опыт и природные данные, позволявшие ей вести как провокационные, так и задушевно-доверительные беседы с самыми разными людьми, перевоплощаться до неузнаваемости, скрывать свои мысли и чувства.
Дочь близкой подруги А.Е. Серебряковой по московским женским курсам Е.П. Дурново (в замужестве Эфрон) А.Я. Трупчинская вспоминала, что уже в ту пору у будущей секретной сотрудницы проявлялись такие качества, как лесть, отказ от своей точки зрения в пользу мнения собеседника, готовность к унижениям и лжи по пустякам[299]. Она плакала и обещала исправить своё дурное поведение. Елизавета Дурново считала все её поведенческие недостатки результатом тяжёлого детства Анны, о котором она поведала подруге. Затем работа в тайном сыске дополнила её поведенческие манеры и навыки. Хорошо знавший Серебрякову по подпольной работе известный большевик А.В. Луначарский в своём выступлении на суде в апреле 1926 года дополнил её характеристику своими наблюдениями. Нарком просвещения свидетельствовал, что в общении она была «чрезвычайно разговорчивая, необычайно ласковая и отзывчивая на всё общественное и личное… Беседовали с ней о злободневных вопросах марксистской журналистики, о политических событиях, о друзьях в ссылке и за границей. А.Е. потом любила уединиться и с глазу на глаз осведомляться, что делается в нелегальной области… Очень многое о нашей деятельности она знала, хотя строго конфиденциальные факты мы ей не говорили. Потом переходила на личное: быт, здоровье, оказывала маленькие услуги. Уходя, все говорили себе: «Какой же это милый и добрый человек!»[300].
Бывший следователь по этому делу в своей книге «Провокатор Анна Серебрякова» приводил и другие слова Луначарского. «Умом своим она меня не поражала, — отмечал известный большевик. — В теоретических вопросах больше помалкивала или поддакивала. Мне казалось, что она слишком шумна и поверхностна, чтобы глубоко вникать в теорию марксизма. А в практических делах у нее было много опыта и смекалки. Все же она была очень и очень неглупа»[301]. Личные качества, приобретённые навыки и умения тайного сыска позволили Анне Егоровне на протяжении 25 лет оставаться вне подозрений, несмотря на череду громких провалов и арестов среди подпольщиков и революционеров.
Ещё в 1900-е годы Анна Егоровна, тяготясь сыскной службой и ощущая полное расстройство здоровья, неоднократно обращалась с просьбой уйти со службы в отставку. Она помнила наставления С.В. Зубатова о том, что уставших агентов надо отпускать с почётом. «Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был предан и как бы честно ни работал, всегда рано или поздно наступит момент психологического перелома… — наставлял организаторов политического сыска С.В. Зубатов. — Не прозевайте этого момента. Этот момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпустите его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного кружка, устройте его на легальное место, исхлопочите пенсию…»[302]
Победившая советская власть начала преследование бывших жандармов и агентов охранки. В этой связи вспомнили и о секретном сотруднике Московского охранного отделения А.Е. Серебряковой. Она была арестована 20 октября 1924 года и 7 месяцев провела под стражей в арестном доме. Затем старую женщину — инвалида по зрению выпустили на свободу под подписку о невыезде. Но бежать ей уже было некуда. Никто и нигде её не ждал. Примерно через год она вновь оказалась в камере московской Новинской женской тюрьмы.
В руках следствия оказались неопровержимые улики, подтверждавшие её многолетнее сотрудничество с Московским охранным отделением. Заседания Московского губернского суда были открытыми.
Своей вины в провокаторской работе А.Е. Серебрякова на суде не признала. Но каждый желающий мог бы сам услышать, как она рассказывала о том, что разделяла взгляды и идеи своего начальника С.В. Зубатова о необходимости легализации рабочего движения в Российской империи. Не отрицала и того, что часто помогала ему в этом деле. Но обвинений в предательстве революционеров-подпольщиков и выдаче девяти названных в обвинительном заключении их нелегальных организаций она не признала. Возмущённо реагировала на письменные свидетельства её работы по освещению деятельности революционного подполья, оглашавшиеся в суде.
