– А черт его знает! Неделя как пропал. Мы ведь в доме постоянно не сидели. Мы тут отдыхали, отлеживались. Ну и ждали момента. Я, начальник, тебе как на духу говорю: уйти я хотел.
– В Финляндию, что ли? Как Ленин, по льду залива? Так он вроде не тут шел, а с другого берега! Отсюда-то далековато будет! Оттуда – ближе!
– Шутник ты, начальник, но не дурак, хоть и немного не так все. В Эстонию мы с Гриней наладились, а оттуда уж в Финляндию, а может, еще куда. С бабками, начальник, я везде король, а бабки у нас есть. Вот я и говорю – договоримся мы с тобой, и тебе я денег дам, не пожадничаю. – Заяц дрожал от возбуждения, дрожал его голос, дрожала каждая мышца, как у настоящего зайца, который на низком старте стоит и готов рвануть по кустам от собак. И Мурашов хорошо знал эту особенность Коли Зайцева, психопата и отморозка, угробившего антикваров Волошиных – мужа и жену – пять лет назад. – Вот только Гриня мой запропал где-то. И тут ты нарисовался, начальник. Но ты не при делах теперь, а бабки всем нужны. Давай, начальник, думай шустрее!
– А если я не верю тебе, Заяц? – Мурашов знал, что говорил. Зайцев как ребенок был, и реакция у него на такие детские штучки была соответствующей.
Он яростно брызнул слюной, дернулся и застонал от боли в вывернутых руках.
– Я тебе что, вру? Я – вру?!
– Может, и врешь, – снова подлил масла в огонь мент Мурашов.
– Ладно. Давай так. Пошурши по чердаку, там есть захоронка, моя личная. Гриня к ней не имеет отношения. Сумка серая, с синей полосой на боку. В ней деньги. Мои деньги!!! Для себя держал, но свобода дороже. Бери половину – и расходимся. – Заяц снова крупно задрожал всем телом, даже зубы у него выбивали дробь.
– Эта, что ль, сумка? – Мурашов поднялся на три ступеньки по чердачной лестнице, пошарил в темноте и скинул вниз сумку. Она упала мягко, потому что была пустой.
– Сука! – страшно взвыл Заяц. – Сука! Я убью его! Это Гриня, начальник! Тут мои деньги были, начальник! Он сука!!!
У Зайца началась истерика, с соплями и слюнями, с закатыванием глаз. Мурашов налил в стакан воды и плеснул ему в лицо. Холодная вода немного отрезвила пленника, он только вращал глазами и продолжал твердить:
– Начальник! Я достану еще! Я дам тебе денег! У меня еще есть. Не здесь. Поехали сейчас, начальник?!
– Поехали, Заяц! Ох и испорчу я новогоднюю ночь коллегам, но и тут в компании с тобой я оставаться не хочу. Поехали!
Он на совесть спеленал здоровенную тушу Коли Зайцева, дурака неотесанного, который всю свою непутевую жизнь кочевал по тюрьмам, и устроил его на заднем сиденье автомобиля. Помог одеться Марине. Она морщилась от каждого резкого движения, и ему было безумно жалко ее.
– Марин, похоже, у тебя сотрясение, – озабоченно сказал Мурашов. – Сейчас сдадим этого коня и в больницу поедем.
– Начальник, ты меня в Питер повезешь? – подал голос Заяц.
– Много чести! Сдам в Кингисеппе, а они уж пусть тебя дальше трудоустраивают.
* * *
Сказать, как были «рады» кингисеппские коллеги новогоднему «подарку» от частного питерского сыщика Мурашова, значит, ничего не сказать.
– Беглые посыпались на нашу голову, – почесав ухо, сказал дежурный, накручивая диск допотопного телефона. – Третьего дня, слышь, Косого нашли – он с вашим-то вместе с зоны сорвался. Тоже в этих краях отпивался. Нашли с проломленной башкой. Кто да что – ничего не известно. Ну да труп и труп – хлопот меньше.
– Слышь, Заяц, Косой-то твой как-то очень вовремя в лучший мир отправился, тебе не кажется? – спросил Мурашов.
– Начальник, ты-то знаешь, что не я его, – устало уронил Заяц.
– Может, и не ты. – Мурашов пристально посмотрел на него. – Хотя мотив у тебя очень даже был...
* * *
На дачу Мурашов с Мариной вернулись под утро. Она категорически отказалась остаться в районной больнице и, как ребенок, спряталась за него.
– Миш, не оставляй меня! Я буду соблюдать постельный режим, но дома! – чуть не плакала она.
– Хорошо, но не дома, а на даче! Это ближе. Мы возвращаемся. К тому же там стол ломится от закусок, а я голоден, как тигр. И за Новый год еще даже не выпили. Кстати, я тебя поздравляю! Это тебе подарок от... Зайца! – Мурашов надел Марине на пальчик колечко, которое шустрый Заяц снял с нее в ванной.
* * *
«Нет, все-таки, уезжая в Крым, я совершила очень правильный поступок, написав ему письмо, пожалуй, самый правильный в своей жизни после рождения сына!» – думала счастливо Марина, засыпая под утро на плече у Мурашова, который нежно гладил шишку на ее затылке и с досадой думал о том, как подгадил ему в новогоднюю ночь Заяц. Если бы не он и эта деревянная баба, что стояла у Кулакова в ванной, был бы сейчас у Мурашова замечательный секс с приятной во всех отношениях женщиной. А теперь – шишка на затылке и сотрясение мозга, и жди, когда дама придет в себя. Короче, пропал Новый год, самый сексуальный из праздников, а он не так часто бывает, и живи теперь надеждой на то, что такое вот душевное проникновение – это счастливая прелюдия к будущим отношениям. Не мужское это дело – золотое яйцо высиживать.
«Но я его буду высиживать, потому что оно не столько золотое, сколько настоящее, что порой дороже», – рассуждал сам с собой Михаил Иванович Мурашов, тихо баюкая соседку свою, Марину Валерьевну Андрееву, женщину отчаянную, не побоявшуюся поехать с ним к черту на рога.
А не напиши она ему, он так и жил бы, занимаясь разными бандюками куда больше, чем личной жизнью. Но теперь она есть у него, эта самая личная жизнь, в виде соседки с четырнадцатого этажа, над головой которой не живет итальянская семья, снизу не орут дети и за стеной не лаются супруги. И он печенкой чувствовал, что все его недовольства были от его беспросветного одиночества, а с ней ему не мешали бы соседи. Он бы их просто не замечал. Как вот в этой глуши, на хуторе имени Кулакова!
Эпилог
В мае Егор поехал погостить в Крым к отцу, а Марина и Мурашов отправились обживать свою новую дачу. Была она не такой огромной, как у Кулакова, но уютной и милой и гораздо ближе к цивилизации. На заднем сиденье мурашовского автомобиля лежала та самая деревянная баба – вешалка для полотенца, которой Заяц «нежно» приложил Марину в ванной.
Они прожили тогда в доме Кулакова всю новогоднюю неделю. На Рождество явился хозяин, обеспокоенный молчанием частного детектива, и Мурашов выступил с отчетом о проделанной работе. Кулаков оказался милым и симпатичным, и имя у него было очень семейное и ласковое – Сеня. Он сокрушенно качал головой, слушая длинный рассказ сыщика, но остался доволен тем, что Мурашов освободил его дом от поселенцев, и вручил ему конверт с гонораром.
– Марина, в память о том, что вы были моей гостьей, разрешите сделать вам этот подарок. – И Сеня вынес скульптуру из ванной комнаты. – Вот. Надеюсь, что неприятные воспоминания, связанные с ней, забудутся, и она будет вас радовать. Ее сделал очень хороший мастер. Держите!
