…Розенберг действительно со свитой из тридцати человек прибыл в Ровно, но не самолетом (разведчики ждали его по пути с аэродрома к резиденции), а литерным поездом через Клевань. Покушение не состоялось. Но Зиберту удалось выяснить важное обстоятельство, о котором 7 июня «Тимофей» докладывал в Центр: «Приезд Розенберга… связан с подготовкой наступления на Востоке».
Еще одно упоминание о близком и, судя по масштабам подготовки, весьма крупном наступлении на Восточном фронте. И данные, полученные от разведчиков, наблюдающих за железной дорогой, и других источников: непрерывным потоком танковые и пехотные дивизии перебрасываются из Франции и из-под Ленинграда на Курское направление.
…Валентин прожил на квартире Лисовской трое суток и почти не встречался с хозяйкой. Уходил на задания утром, возвращался часто с темнотой и всегда находил на тумбочке возле постели приготовленный заботливой рукой ужин. Однажды в кухню, где Валентин непринужденно болтал с Марией, неожиданно вошел Зиберт.
Смерив юношу с головы до ног холодным взглядом, спросил на ломаном русском языке с сильным немецким акцентом:
— Ты есть племянник Лели? Карошо… — и ушел.
Потом в кухню вбежала взволнованная Лидия.
— Володя, ты понравился моему немцу, он хочет, чтобы ты позавтракал с нами. Отказываться нельзя, но будь осторожен, он очень подозрительный, не так слово скажешь, сразу прицепится…
Семенов вошел в столовую, в дверях вытянулся. Обер-лейтенант кивнул ему головой и жестом разрешил присесть к столу. Семенов без аппетита жевал яичницу с салом — каждый кусок так и застревал у него в горле, настолько мало немец, сидевший напротив него, имел общего с хорошо знакомым ему Грачевым, старшим товарищем по отряду.
Перевоплощение было столь разительным, что, когда Зиберт, дождавшись, когда Лисовская вышла на кухню за кофе, тихо обратился к нему по-русски, тот вздрогнул:
— Сегодня откроюсь, не могу больше мучить хорошего человека.
Семенов не понял значения нотки тревоги, явно промелькнувшей в голосе Кузнецова. Но Николай Иванович волновался не зря. Интуитивно он понимал то, чего не мог понимать тогда еще слишком молодой, неискушенный в отношениях с женщинами Валентин. А именно, что его признание вызовет у Лидии сильнейшую психологическую реакцию, и далеко не положительного свойства. Отношения, сложившиеся между работающей на немцев старшей официанткой ресторана «Дойчегофф» и офицером гитлеровской армии, предстанут в ее глазах в совсем ином свете, как только Лидия узнает, что этот обер-лейтенант тоже свой…
Валентин ушел на задание, а Кузнецов еще долго сидел за столом, курил сигарету за сигаретой. Наконец, когда оттягивать объяснение дальше было уже некуда, сказал, стараясь держаться как можно непринужденнее, хотя на душе его скребли кошки:
— Да, Леля, я совсем забыл, что должен передать вам привет.
Лисовская неприязненно передернула плечами.
— Вы знаете, Пауль, что большинство ваших друзей я терпеть не могу.
Зиберт улыбнулся.
— Надеюсь, что получить привет от этого человека вам будет приятно. И, глядя Лисовской прямо в глаза, отчетливо выговорил: — Привет от Попова.
Они говорили по-немецки. Но последние три слова обер-лейтенант Зиберт произнес на чистом русском языке.
…Поздним вечером в комнатку Валентина вошла Лисовская. Вид у нее был утомленный и непривычно подавленный. Присев на табуретку, долго молчала. Валентин было потянулся к лампе, чтобы зажечь свет, но она жестом остановила его. Потом тихо спросила:
— Володя, ты знаешь, кто такой Зиберт?
— Знаю, — ответил Семенов, испытывая непонятное смущение. — Это Николай Васильевич Грачев, наш разведчик.
Лисовская недвижно сидела, охватив голову обеими ладонями, уткнув локти в колени. Потом встала, почему-то вздохнула грустно, машинально провела рукой по волосам Валентина и, не молвив больше ни слова, тихо вышла.
…Утром разведчики разошлись, договорившись, что встретятся днем на конспиративной квартире на Грабнике — улице на северо-восточной окраине Ровно. Чтобы попасть туда, Валентин должен был миновать самое оживленное и многолюдное в оккупированном городе место — базар. Подходя улицей Франко (она же Зацвинтарна) к толкучке, он еще издали увидел немецкого офицера, внимательно разглядывающего прохожих. Семенову это не понравилось, но сворачивать в сторону было уже поздно, и вообще у разведчика успело выработаться правило: при встрече с офицером или фельджандармом идти прямо на него и четко, но не вызывающе приветствовать. И действительно, до сих пор в подобных случаях его еще никто не останавливал и документы не проверял. Но на этот раз Валентину не повезло: немец окликнул его и властно потребовал документы.
Семенов протянул офицеру удостоверение личности, увольнительную и… только тогда узнал под козырьком низко надвинутой фуражки знакомые серые глаза. Кузнецов быстро просмотрел бумаги и еле слышно, не шевеля губами, шепнул:
— На Грабник не ходи, квартира провалена, там засада. Встретимся вечером у Лисовской.
Валентин спрятал документы в карман, почтительно козырнул и зашагал в обратную сторону. Вечером у Лисовской он узнал, что Кузнецов, рискуя навлечь на себя подозрение, около часа поджидал его возле базара, чтобы перехватить и предупредить о засаде, о которой ему самому стало известно совершенно случайно.
…Меж тем в доме номер 15 по улице Легионов продолжалась обычная жизнь. Все так же собиралась компания, только время от времени менялись посетители: одни уезжали, другие приезжали.
Однажды Лидия сказала Кузнецову, что сегодня вечером у них никого не будет. Наоборот, они сами приглашены в гости.
— К кому? — без особого интереса спросил Николай Иванович.
— Тут неподалеку.
Оказалось, что у Лидии есть подруга Надя, жена популярного в городе врача Владимира Поспеловского. Живут супруги действительно почти рядом — в двухэтажном доме номер 33 по улице Коперника. Кстати, в этом же доме выше этажом живет генерал-лейтенант авиации Китцингер.
Последнее обстоятельство сразу улучшило настроение Кузнецова: разумеется, он с удовольствием принимает приглашение.
…Гостеприимная, кокетливая хозяйка чмокнула Лидию в щеку, не скрывая любопытства стрельнула глазками в сторону спутника приятельницы. Они познакомились.
Через пятнадцать минут в гостиную вошел еще один гость: высокий, плотного сложения офицер лет тридцати в полевой форме майора войск СС, над обшлагом левого рукава френча — окантованный серебром черный ромб с серебряными же готическими буквами «СД». Темные, уже редеющие волосы разделял безукоризненно ровный косой пробор, когда улыбнулся, в верхней челюсти блеснул платиновый зуб. Светлые глаза смотрели умно и настороженно.
Как и положено младшему по званию, Зиберт представился первым. Майор дружелюбно протянул ему руку, пожал и, улыбнувшись, назвал себя:
— Ульрих фон Ортель.
Об этом штурмбаннфюрере Кузнецов уже слышал, в том числе и от подчиненной эсэсовцу «Семнадцатой», то есть двоюродной сестры Лисовской Марии Микоты.
Глава 13
Опускаясь на парашюте во вражеском тылу, Кузнецов знал, что его ждет трудная и опасная работа, возможно, даже весьма вероятно — гибель, но все-таки он не представлял, какого огромного напряжения духовных и физических сил потребуют от него долгие месяцы пребывания на оккупированной территории во вражеской среде.
Он уже почти не играл роль офицера вермахта — обер-лейтенант Зиберт постоянно и незаметно для Кузнецова становился реальной личностью, со сложившимся характером, укладом жизни, привычками, манерой поведения. И все же разведчика никогда не покидала мысль, достаточно ли точно он играет взятую роль, не выдал ли себя неосторожным словом или жестом. Кузнецов уже знал, чем он похож на настоящих немецких офицеров и вообще на немцев, но мог пока только догадываться, и то не всегда, чем может отличаться от них, то есть выделиться и тем привлечь ненужное, следовательно, опасное внимание.
Некоторой неожиданностью для Зиберта оказалось то, что он неодинаково относился к своим новым знакомым, тем более «приятелям» в офицерской среде. Выяснилось, что он воспринимает их по-разному с чисто человеческой точки зрения. Попросту говоря, одни люди вызывали у него активную неприязнь независимо от того, кем были и чем занимались на оккупированной территории, другие же офицеры, что самое удивительное, вызывали даже какую-то симпатию. Разумеется, никто из последних никогда и ни при каких обстоятельствах не высказывал ему антигитлеровских настроений, даже если в глубине души и разделял таковые. Оказалось, что далеко не все офицеры и военные чиновники — убежденные, тем более фанатичные нацисты, хотя таких он встретил немало. Но большинство — обыкновенные люди, с общечеловеческими достоинствами и недостатками, которым война эта вовсе не нужна, но так уж сложились обстоятельства, если угодно судьба, что родились и выросли они в Германии, а потому должны служить в вермахте, соблюдать верность присяге, повиноваться командованию, добросовестно нести службу, по-своему честно выполнять свой солдатский долг. Многие из них искренне полагали, что воюют за Германию, за фатерланд. Они не были расистами, не полагали украинцев и русских людьми второго сорта, не допускали жестокости по отношению к местному населению. Однако, и Кузнецов это быстро понял, никто из них добровольно никогда бы не сдался в плен и на поле боя сражался бы стойко до последнего патрона. Честь солдата для них была дороже собственной жизни.
