И — случай! — она оказывается в толпе у входа, совсем рядом с ним. Видит его впалый висок, худое желтое лицо, ледяные глаза и слипшиеся короткие волосы — все, что сохранилось от некогда высокой пышной шевелюры. На секунду появляется искушение — самой передать приготовленный синий конверт со стихами, написанными ему еще в 1916 году. Конверт в кармане — руку протянуть… Не решилась! Конверт будет передан в этот вечер поэту через кого-то из знакомых.
Уже из зала Марина увидела, как синий конверт был положен на стол перед Блоком; тот взял его и убрал в нагрудный карман: «так близко от сердца, в котором я никогда не буду», — запишет она вечером в свою тетрадку.
За окнами Политехнического время от времени рвались какие-то снаряды, так что падали стекла из окон зала. Поэт постоянно забывал строки стихов, слушатели ему подсказывали.
Ей казалось, что стихи он читал именно ей.
— Прощай, возьми еще колечко…
Глуховатый его голос и предельно простая манера чтения поразили ее. Ни тени улыбки! «Боюсь, что скоро умрет, нельзя так — без радости!» — записала она вечером. Ах, пусть хоть немой, слепой и глухой — если бы он был с ней! И кажется, чего проще — подойти… «Но обещай мне за это всю любовь Блока — не подойду…» — читаем в той записи.
Александр Блок Фото М.
С. Наппельбаума. 1921 г.
Второй раз Блок выступает через четыре дня на Поварской, во Дворце искусств. Здесь происходит нечто, что Марина в записной книжке назовет мистическим. Все собравшиеся настойчиво требовали от Блока чтения его поэмы «Двенадцать».
Поэт отговаривался — не помнит наизусть. Тогда стали требовать «Незнакомку». Марина записывает:
«У меня на губах: “Седое утро!” Зала: “Двенадцать! Незнакомку!” Я, молча: “Седое утро!” Зала: “Незнакомку! Незнакомку!” Я, окаменев: “Седое утро!” Блок: “Седое утро”!»
Во время перерыва, за кулисами, художник Милиоти подведет к поэту трогательную, большеглазую семилетнюю Алю. Сделав изящный реверанс, девочка передаст ему еще один конверт. Можно предположить, что теперь в нем лежит стихотворение, написанное только что, после выступления Блока в Политехническом, прямо датированное: «26 апреля 1920 года».
Какой живой портрет в этом цветаевском поэтическом отклике, какое сопереживание — и абсолютный слух!
…И вдоль виска — потерянным перстом —Всё водит, водит… И еще о том,
Какие дни нас ждут, как Бог обманет,Как станешь солнце звать — и как не встанет…
Так, узником с собой наедине,(Или ребенок говорит во сне?)
Предстало нам — всей площади широкой! —Святое сердце Александра Блока.
Блок принимает от Али конверт улыбаясь.
Автограф стихотворения Цветаевой «Блоку». 1920 г.Но проходит день, другой… И никакого отклика. Наверное, Марина все же втайне на него надеялась: стихи были подписаны. И при других обстоятельствах…
Трудно было, впрочем, не заметить, в каком состоянии находился Блок во все время его приезда в столицу. Он не просто утомлен, он почти болен, ему явно не до встреч и новых знакомств; видно было, что выступал он через силу…
Но и Марине настолько душевно тяжело, что впору уцепиться за соломинку.
3
Как раз в этом же мае ее бедное сердце, судорожно искавшее опоры, тепла, участия, уязвлено очередным увлечением. На этот раз героем его станет художник Николай Николаевич Вышеславцев. Он живет в том же флигеле Дворца искусств, где жила и Маргарита Сабашникова.
Вышеславцев — личность несомненно яркая и нестандартная. Внебрачный сын управляющего имением у графа Кочубея, он получил прекрасное образование, учился живописи и графике у художника Машкова, затем в течение шести лет продолжал учебу в Париже. Ездил в Италию, хорошо знал языки. Участвовал в войне, был ранен, получил Георгиевский крест. Теперь, как и Сабашникова, он служил в изоотделе Наркомпроса, расписывал панно, рисовал плакаты, оформлял обложки книг. А также писал заказные портреты знакомых литераторов и художников, и еще создал галерею так называемых «воображаемых портретов» — то есть давно живших людей искусства. Устраивал вернисажи. В 1920 году во Дворце искусств была организована выставка его работ.
Его кисти принадлежит странный портрет Цветаевой (черная тушь); настолько странный и мало похожий, что возникает сомнение, создан ли он с натуры или заочно, по памяти. Правда, дата, поставленная художником, — 1920 год. Но в подробных цветаевских записях этого времени — ни единого упоминания о сеансах и позировании.
Николай Николаевич Вышеславцев. Около 1920 г.
В портрет, который сделает Вышеславцев, тяжело вглядываться.
Это лицо горя. Большие глаза, неулыбающийся, тяжко сомкнутый рот; лицо предельно измученной молодой женщины…
Марина Цветаева Портрет H. Н. Вышеславцева. Около 1920 г.
Вышеславцев ходит во френче и синих галифе; он строен, высок, красив. В воспоминаниях о нем упомянуто сильное его заикание, но странным образом эта особенность ни разу не отмечена в записях Марины.
Страстный книголюб, он занимал должность библиотекаря во Дворце искусств и сам скупал книги; со временем он соберет уникально богатую и тонко подобранную библиотеку. Цветаева же в это время усиленно распродает — денег ради — свои книги… Наконец знак начальственного доверия: Вышеславцеву поручена раздача хлебных пайков членам Дворца искусств. Исполняет он эту обязанность с сухой педантичностью и способен не дать хлеб человеку, пришедшему во время его обеда, или старушке, опоздавшей к раздаче. Марина с неудовольствием это отмечает. Но не сразу.
С первых минут знакомства — оно произошло ранней весной 1920 года — она восхищена добротной культурой Николая Николаевича. И сразу возносит его на недосягаемую высоту. «Это единственный человек, которого я чувствую выше себя, кроме С.», — отмечает она в записной книжке. (С. — это, конечно, муж, Сергей.) Чувство восхищения у Марины — всегда трамплин к быстро набирающему силу цветению любовного чувства — в его специфическом цветаевском варианте.
В первую встречу он помогает ей пилить и рубить дрова, привезти на санках паек (в одиночку ей с этим не справиться). Они обсуждали новонайденную строку Пушкина, говорили о смерти Розанова, умершего год назад, об «Опавших листьях», собирались поехать вместе на его могилу. Выяснилось, что НН (так Марина будет называть Вышеславцева в своих записях) знает наизусть некоторые ее стихи. Но, увы, он не любит XVIII век, и вскоре выяснится, что он не любит и не принимает очень многого из мира цветаевских пристрастий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
