За окном расстилалась заснеженная, поросшая купами серых, голых деревьев равнина. Февральские ветры намели у стволов длинные сугробы, мартовское солнце навело на них корочку наста, и теперь сугробы даже издали блестели, словно лакированные.
Через равнину, то ныряя в неглубокие овраги, то вьясь по гребням холмов, шла дорога, весной и осенью, видимо, раскисающая и превращаюшаяся в непролазные топи, но сейчас, благодаря ночным морозцам, вполне проезжая. По ней и должен был приехать Хосы.
Красную «Хонду» Руслана Кимовича Воронцов увидел ещё на далеких подступах к дому — возле некогда белой, а теперь серой будки с надписью «Осторожно, Газ!» мелькнуло и сразу изчезло за холмом знакомое красное пятнышко автомобиля шефа.
«Почему он помогает мне?», — подумал Сергей, разминая сигарету: «Ведь, казалось бы, что я ему и кто? Он — глава преуспевающей фирмы, человек со связями, с положением в обществе, при деньгах, причем настолько при деньгах, что может себе позволить их не считать! А я? Чуть ли не беглый каторжник, убийца, телохранитель-неудачник, да ещё и с проблемами — украденная Катя, Прибор этот долбанный… Или все совсем не так, как я думаю, и я просто пешка в какой-то совершенно непонятной мне, сложной и кровавой игре? Пешка, которую вдруг стала опекать такая сильная фигура, как Хосы? Эх, хорошо читать детективы — если что и не понятно, посмотрел в конце, и все сомнения — как рукой… Интересно, какой конец будет у этой истории, и удасться ли мне его… прожить?».
Сергей прикурил от большой настольной зажигалки, выпустил кольцо дыма, встал и пошел открывать ворота — Руслан Кимович уже подъезжал к дому.
В отличии от Воронцова, Руслан Кимович выглядел, как всегда, молодцом. Стройный, подтянутый, он лихо вылез, чуть не выпрыгнул из своей плоской машины, энергично пожал Сергею руку, улыбнулся:
— Ну, как спалось? Готов?
Воронцов вяло кивнул.
— А как этот твой «паяло»?
— Спит. Всю ночь сидел, я в два встал, так он только-только разобрался во всем, а лег вообще недавно. Но дело сделал!
— Молоток! Только все равно придется его разбудить — надо получить у него кое-какие инструкции!
Взъерошенный Кох с красными глазами некоторое время не понимал, где он, и что от него хотят, но потом как-то разом очнулся, вскочил с постели, и пробормотал:
— А вы что, не ложились еще?
Хосы улыбнулся:
— Александр, нам пора, мы по дороге завезем вас домой, но прежде покажите, что вы сделали, и как нам с этой штукой теперь управляться.
— Нет-нет! Домой меня везти не надо! — Кох натянул свитер, потер лицо веснушчатыми своими руками, тряхнул рыжей головой: — Я… Мне в институт! Тут такое… А Прибор, ну, я имею в виду, то, что осталось… Он работает, только, так сказать, в холостом режиме! Вот смотрите…
Выехали они через полчаса. Серый корпус Прибора уложили в кожаную сумку, сверили часы — было девять пятнадцать утра, и «хонда» отправилась со двора.
Руслан Кимович уверенно вел машину, и по его скуластому лицу было абсолютно невозможно определить, волнуется он или нет. А вот Воронцов волновался, и не просто волновался, а откровенно мандражировал, его буквально трясло, и даже сидевший сзади отчаянно зевавший Кох спросил, все ли в порядке, и как он, Воронцов, себя чувствует…
Высадив рыжего электронщика через два квартала от института, Хосы прямо на тротуаре развернул машину и погнал её на юг Москвы — опаздывать на обмен было нельзя ни в коем случае, а лучше всего — приехать раньше и подождать…
Улица Инессы Арманд поразительно напоминала сотни, тысячи подобных улиц, проходящих по окраинам крупных городов. На одной её стороне возвышались грязно-белые шестнадцатиэтажки, а с другой щетинился серый, унылый в это время года Битцевский парк.
Улица, не очень длинная, с редким движением, шла перпендикулярно невидимой отсюда Кольцевой дороги. Примерно посредине деревья с одной сторны парка отступали, образовывая довольно большой, с пару футбольных полей, пустырь, заснеженый, пересеченный несколькими тропинками, с какой-то кирпичной будкой на краю, и редкими кустами, торчащими там и сям. Обмен должен был произойти на этом пустыре…
Хосы остановил «хонду» на обочине, и они огляделись. Несомненно, за ними должны были следить, может быть, даже из вон того, торчащего в полукилометре от пустыря, ближайшего жилого дома, похожего на старый, сточенный клык какого-то ужасного зверя.
Серое небо, серый снег, серые ветви деревьев — все вокруг было настолько серым, тусклым и безрадостным, что Воронцову, не смотря на бивший его нервный озноб, захотелось вдруг спать — завалиться под теплый, домашний плед, и спать, тупо, без сновидений, чтобы проснуться от звонка в дверь, вскочить, очумело метнуться, поцеловать свежую с морозца Катю в пахнущую духами и чистотой щеку, выслушать её шутливый упрек по поводу его сна, а потом…
Воронцов оборвал себя — кажется, он действительно начал задремывать — перенервничал и впал в какой-то ступор, обратный эффект возбуждения. На память пришли чьи-то стихи:
Серый день, серый дом.Серым вечером — уснем.Прилетает серый сон.Мочит серый дождь балкон.С серой липы серый листВ сером воздухе повис.Ритм размерен, жизнь сера,Словно серая гора.Снова день, все тот же дом,И опять все тот же сон…
«Ничего себе — серая жизнь!», — подумал о происходящем Сергей, усмехнувшись, но все равно стихотворение очень соответствовало моменту, неизвестно, почему. Он взглянул на часы — до срока, назначенного им, оставалось полчаса с какими-то копейками…
Они появились внезапно — словно вынырнули из серого воздуха. Три раскошных, дорогих автомобиля, все — цвета «мокрый асфальт», все — того редко встречающегося у нас в стране класса, когда на шасси джипа ставиться салон «бизнес-класса», и в результате получается машина, способная преодолеть российскую грязь и дорожные хляби, при этом оставаясь по уровню комфорта настоящим лимузином.
Машины свернули с дороги на самом краю пустыря, немного проехали по снегу и остановились. До них было метров двести, они застыли стально-черными слитками металла, практически неразлечимые на фоне древесных стволов. Тонированные стекла отражали серость окружающего пейзажа.
— Приготовся! — тихо сказал Хосы Воронцову, и Сергей достал пистолет, снял его с предохранителя и передернул затвор, загоняя один патрон в ствол.
Из крайней машины «центровиков» вылез человек в черном кожаном плаще и не спеша пошел к «хонде». Он шагал, чуть проваливаясь в неглубоком снегу, аккуратно обходил замерзший собачий кал — пустырь, видимо, был излюбленным местом выгула собак у всей округи.
Не доходя до машины Хосы метров пяти, «черный плащ» остановился и махнул рукой, мол, вылезте кто-нибудь! Руслан Кимович повернулся к Срегею:
— Пригнись, Сергей Степанович, пусть они пока тебя не видят!
Потом он приоткрыл стекло, вопросительно мотнул головой. «Черный плащ» негромко сказал:
— Один из вас, вместе с Прибором, идет к середине поляны, останавливается там и ждет. Мы выводим женщину, подводим её, забираем Прибор, и расходимся! Понятно?
Хосы кивнул, потом сказал:
— У меня встречный план: мы выезжаем на середину на машине, а вы идете пешком и ведете Воронцову!
— Одну минуточку! — «черный плащ» вытащил рацию и что-то забубнил в нее, видимо, советуясь с начальством.
Воронцов, по прежнему согнувшийся в три погибели на переднем сидении, с кряхтением спросил:
— Зачем все это?
— На машине мы можем сразу уехать, а пешком… Вообщем, нас могут убрать, пока мы будем идти!
Посланник Центра закончил переговоры, спрятал рацию и крикнул:
— Медленно двигайтесь за мной!
«Хонда» тронулась, затрещал ломающийся под колесами наст. Хосы вел машину со скоростью пешехода, соблюдая дистанцию. Через минуту идущий впереди человек поднял руку — достаточно! А сам, не оглядываясь, ушел к своим.
Тянулось время. Воронцов, выпрямившись, с хрустом разминал пальцы — его нервы были на пределе, ему даже показалось — раздайся сейчас рядом какой-то громкий и неожиданный звук, и он умрет от разрыва сердца!
Двери двух машин Центра открылись одновременно, из одной вылез «черный плащ», а из другой двое вывели женщину в овчином тулупе, с натянутой до подбордотка вязаной черной шапочкой.
Секунду помешкав, «центровики» двинулись в сторону «хонды», ведя Катю под локотки, ведя бережно, и даже, как показалось подглядывающему в просвет между сиденьями Сергею, предупреждая её о ямках и рытвинах на тропинке.
В том, что это Катя, Сергей не сомневался ни одной секунды — вон, под незастегнутом тулупом виднеются знакомые коричневые шерстяные брюки, водолазка, коричневый же жакет — в этом костюме Катя обычно ходила на работу. Но почему они закрыли ей лицо?
