В комнате было холодно; огонь в камине погас, и единственным источником света была свеча, которую маленькая служанка зажгла и поставила на стол. После роскоши и величия покоев, из которых явилась Зара, комната Мимо поразила ее своим убожеством. Бедный Мимо! Для него непременно надо будет что-нибудь сделать. Комната по-прежнему была безукоризненно опрятна. С мольберта из сияющей золоченой рамы на нее смотрел «Апаш», дожидаясь, когда она возьмет его с собой, а на другом мольберте стоял «Лондонский туман», который значительно подвинулся вперед. Видимо, Мимо работал до самого последнего момента, потому что краски на палитре были еще совсем свежи, и это обстоятельство указывало на то, что его что-то заставило поспешно выйти. Но что? Что случилось? Вдруг он получил какие-нибудь тревожные вести? И жуткое чувство закралось в сердце Зары.
Дешевые часы пробили семь. Где же мог быть Мимо? Минуты казались Заре вечностью. Всевозможные предположения приходили ей в голову, и она с трудом успокаивала себя. Наконец часы пробили половину восьмого. Зара больше не могла ждать ни минуты, к тому же она рассудила, что Мимо мог послать телеграмму на Парк-лейн, так как знал, что она приезжает в город. Выйдя на улицу, Зара снова села в такси и за двадцать минут до восьми была уже дома.
Горничная Генриетта очень тревожилась: Зара не дала ей никаких приказаний насчет того, какой туалет для нее приготовить. В конце концов Генриетта на свой риск приготовила то, что считала лучшим, но так как беспокойство все-таки не покидало ее, она каждую минуту выбегала на лестницу и, свесившись с перил, прислушивалась к каждому звуку. Тристрам, уже совершенно одетый, выйдя из своей комнаты, застал ее в этом положении и спросил, что она тут делает.
— Я жду миледи, ваша светлость. Она еще не возвратилась, и я боюсь, что миледи опаздывает, — ответила Генриетта.
Тристрам почувствовал, что его сердце остановилось. Как, миледи еще не возвратилась?!
И тут же увидел внизу лестницы Зару, которая поспешно шла наверх. Он тотчас же пошел к ней навстречу, а Генриетта удалилась в свою комнату.
— Где вы были? — без обиняков спросил Тристрам, бледный, с суровым лицом. Он был слишком взбешен, чтобы позволить Заре пройти в молчании; при этом он заметил, что щеки ее горят от нервного возбуждения и она задыхается от быстрой ходьбы.
— Мне некогда говорить об этом с вами сейчас, — ответила она, переводя дыхание. — И какое право вы имеете говорить со мной таким тоном? Пропустите меня, или я опоздаю!
— Мне безразлично, опоздаете вы или нет! Вы должны ответить! — гневно проговорил он, загораживая ей дорогу. — Вы, во всяком случае, носите мое имя, и потому я имею право знать!
— Ваше имя? — как бы с трудом соображая, спросила Зара. Но затем вдруг поняла, что в этих словах кроется оскорбительный намек. Тогда она в свою очередь гневно взглянула на него и с видом императрицы, отдающей приказание своей страже, сказала:
— Пропустите меня сейчас же!
Тристрам, однако, не двинулся с места, и одно мгновение они стояли, обмениваясь свирепыми взглядами. Затем Тристрам бросился к ней и схватил ее за плечо, но в этот момент из своей комнаты вышел Френсис Маркрут, и Тристрам отпустил Зару — не мог же он делать сцены при посторонних. И Зара, высокомерно подняв голову, прошла в свою комнату.
— Я вижу, вы опять ссорились, — с некоторым раздражением сказал Маркрут, но затем рассмеялся. — Она, вероятно, опаздывает. Ну что ж, если она не придет в переднюю за пять минут до восьми, я уеду один.
Тристрам сел на диван на широкой площадке, куда выходила комната Зары, и стал ждать. Сердце его разрывалось от боли и гнева, и в то же время он испытывал недоумение — ему был непонятен высокомерный взгляд Зары, она явно не считала себя виноватой!
Без шести минут восемь Зара открыла дверь и вышла на площадку, переодевшись с почти молниеносной быстротой. Глаза ее все еще сверкали, на щеках ярко горели два красных пятна, грудь бурно вздымалась.
— Я готова, — высокомерно сказала она, — мы можем идти, — и, не дожидаясь мужа, стала спускаться по лестнице как раз в тот момент, когда ее дядя открывал дверь своей комнаты.
— Прекрасно, племянница! Вы — сама пунктуальность! — весело сказал Маркрут. — Вы умеете держать свое слово!
— Да, во всем, — сердито ответила Зара и направилась к двери на улицу, где их уже ждал автомобиль. А мужчины, следуя за ней, спрашивали себя, что собственно означали эти ее слова?
ГЛАВА XXXVIII
Обед в честь помолвки Этельриды совсем не походил на обед, который был дан в честь Зары и Тристрама. На этот раз жених и невеста, вполне счастливые, не могли, да и не хотели, скрывать своих чувств.
Вдовствующая леди Танкред, приехавшая через несколько минут после Зары с Тристрамом, была поражена переменой в своем сыне. В первый момент она даже не смогла сдержать озабоченного восклицания, но затем овладела собой и, стараясь говорить спокойно, спросила:
— Надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?
«Значит, Тристрам сильно изменился, — думала Зара, — если это бросилось в глаза его матери». И Зара критическим оком взглянула на него. Да, он очень изменился: похудел, выглядел суровым и, казалось, постаревшим. Неудивительно, что его мать изумилась.
— Добро пожаловать, моя милая дочь!
И Зара старалась быть как можно любезнее с ней, эта гордая леди, так великодушно отдавшая счастье своего сына в ее руки, во всяком случае не должна подозревать, насколько он далек от счастья.
Но леди Танкред вовсе не легко было провести Она сразу же поняла, что ее сыну пришлось, по-видимому, перенести немало страданий, и ей было очень больно, но расспрашивать Танкреда она не хотела, зная, что это ни к чему не приведет.
И бедная мать продолжала вести с сыном и невесткой приятную беседу. Тристрам в свою очередь старался быть веселым и шутить; так они обоюдными усилиями поддерживали беседу, пока не настало время идти обедать.
Леди Танкред, сидя за столом рядом с Маркрутом, всячески старалась преодолеть свое предубеждение к нему. Ведь если Этельрида так его любила, значит, он заслуживал этого! Зара сидела между старым герцогом и юным Билли, который находился в периоде глупой телячьей влюбленности в нее, чем очень потешал все общество. Обед прошел оживленно и весело, и когда встали из-за стола и направились в гостиную пить кофе, Этельрида подошла к Заре и отвела ее в сторону.
— Зара, — сказала она, беря ее за руку, — я так счастлива и так хочу, чтобы вы тоже были счастливы. Скажите, Зара, хотели бы вы быть моим другом, истинным другом?
И Зара, тронутая этим нежным призывом, ответила, пожав руку Этельриды:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
