— «Помочь», говоришь? — проворчал сквозь зубы офицер. В его голосе послышались нотки отчаяния и раздражения. — Хорошо, и чем же ты мне поможешь, скажи на милость, друг ты мой хвостатый? — он с ещё большей яростью швырнул камень в воду.
— Я вижу, что Вам больно, — пытался разрядить обстановку лис. — Послушайте… Наши разногласия с вами зашли слишком далеко — я это понимаю. Я хотел бы решить этот вопрос. Пожалуйста, скажите, что во мне не так?
— «Не так?!»-внезапно рассвирепев, воскликнул Эронс. Когда офицер обернулся, лис увидел на правой щеке Эронса неумелый рисунок, выполненный грубыми порезами армейского ножа. Он напоминал рисунок маленького домика, из которого сочилась маленькая полоска дыма. — «Не так», говоришь?! Да в тебе все не так, дубина! — от этих слов лис скорчил гримасу обиды. — Тебя взяли на это задание только из жалости, ты понимаешь?! — лис увидел, как на глазах Эронса наворачиваются слезы. Пятясь назад, он продолжал слушать упреки офицера. — Ты даже стрелять нормально не умеешь! Ты, избалованный кретин, думающий, что тебе все дозволено?! Тебе бы только шалить, выделываться, да бегать за своим дружком! — Эронс, говоря это, уже захлебывался слезами. Лис все пятился назад, испуганно глядя на разъяренного офицера. — Ты безответственный, легкомысленный, высокомерный, ничего не понимающий в жизни, но делая вид, что понимаешь, черт тебя побери! — в этот момент офицер обессиленно упал на песок перед ошарашенным лисом. Эронс смотрел покрасневшими от слез глазами на лиса, тяжело дыша, еле сдерживая злобу. — Ты… — тут офицер запнулся, еле сдерживая себя, чтобы не сорваться. — Ты прямо как мой сын…
С этими словами, ворчливый и, казалось, черствый, словно пятилетний хлеб, офицер Эронс, вдруг размяк и упал на песок, обливаясь горькими слезами. В этот момент лису стало жалко старого офицера: ему было больно смотреть, как его товарищ по команде в приступах отчаяния грызет зубами землю, пытаясь заглушить пульсирующую душевную боль. Подойдя к офицеру, лис мягко дотронулся до плеча Эронса. Тот, прекратив биться в истерике, с удивлением посмотрев на лиса, спросил:
— Чего ты хочешь? — его глаза уже успели покраснеть от нахлынувших слез отчаяния. — Уйди прочь от меня! — Эронс злобно посмотрел на лиса. — Я сказал пошел вон! — с этими словами, он схватился руками за голову и хотел было уже вырвать клок волос, зажатый в его руке, как вдруг лис, схватив руку Эронса, сказал:
— Стойте! Офицер Эронс, прошу вас — не делайте этого. Так вы себе не поможете. Расскажите, что у вас стряслось? — Эронс с недоверием посмотрел на лиса. Тот, с испуганным взглядом смотря на него, ожидал наихудшей реакции. — Не бойтесь — я никому не скажу.
Эронс, вытерев слезы с лица и сгорбившись над фиолетовым песком, потупил взгляд в землю. Он молчал. Лис был очень обеспокоен таким поведением товарища по команде. Наш герой понимал по выражению лица офицера, что тот не решается поведать ему свою историю, потому что боялся опозорить свою честь. Но все же, спустя где-то полминуты размышлений, Эронс наконец заговорил:
— Еще до отправления на Сорижель, точнее еще даже до начала вторжения, я решил взять отпуск на несколько дней. На Уране, кстати говоря, погодка тогда была просто замечательной: тепло, солнечно, птицы поют — красота, одним словом. Показатели на службе у меня были высокие, нарушений в дисциплине не было, поэтому командование без всяких сомнений дало мне несколько дней дембеля. Мол, говорят: «Проведи время с семьей: у тебя его и так мало». Я согласился и решил позвать жену с сыном на прогулку по паркам Кожедубского посада. Там я живу, к слову. Мою жену звали Нилея, а сына — Тольмир. Во время прогулки сын спросил меня: «Пап, я ведь смогу полететь с тобой?» Я засмеялся и ответил: «Прости, сын, но вам с мамой на корабль нельзя — на нём летают только военные». Он на секунду задумался, посмотрел на меня наивными детскими глазами. Этот хитрый веснушчатый паренек пытался выглядеть серьезно. Что поделаешь — как никак, а сын офицера! — Эронс сквозь слезы засмеялся. Лису стало легче от того, что офицер немного пришел в себя. — Затем он полез в карман своих штанов. Копался он там недолго, хотя в штанах этого сорванца чего только не было, и спустя некоторое время его рука, потрепанная ошибками юности, вытащила что-то серое, — Эронс вдруг засуетился и полез в карман мундира. Лис с интересом наблюдал, как рука Эронса что-то активно ищет в просторных карманах офицерского плаща. Наконец, офицер вытащил из плаща миниатюрную модель космического корабля. Лис с интересом посмотрел на необычную поделку сына Эронса и сказал:
— Очень умело сделана.
Эронс улыбнулся:
— Он был лучшим в школе по труду. Его поделки всегда занимали призовые места. Я думал про себя: «Достойный приемник своего отца растет. Инженером будет!» — Эронс вдруг затих. Его шершавая ладонь сжала подарок сына. Лис, насторожившись, посмотрел на офицера. С его лба градом тек пот. — Я получил похоронку как раз перед отправлением. Ширланд передал её мне и сказал, что ему было очень жаль. Но разве мог я поверить в его слова? Нет. Конечно же нет, — последнее слово он произнес почти шепотом. — Фактически, терять мне теперь нечего. Все, что у меня было, судьба нещадно отобрала. Верно говорит твой приятель: «Война — самое ужасное, что может быть в мире». Но, как говорится: «и на старуху бывает проруха», — верно? Может быть, я их ещё увижу.
— Обязательно увидите, — сказал лис и положил лапу на спину Эронса. Офицер, улыбнувшись, посмотрел в блестящие зеленые глаза его пушистого собеседника. В этом взгляде, действительно, было что-то доброе, наивное и бескорыстное — прямо как во взгляде его сына. В ответ Эронс вздохнул и положил руку на пушистую спину лиса.
— Конечно увижу, конечно, — сказал Эронс, поглаживая мягкую шерстку на спине лиса. Оптимизм его пушистого товарища по команде, казалось, дал ему новый стимул к жизни: то, что так сильно трепало его многострадальную душу в эти дни постепенно испарялось и уходило с каждым прикосновением к мягкой рыжей шерсти. Эронс ещё никогда не чувствовал такого душевного облегчения.
— Офицер Эронс, — еле слышно пробормотал лис, глядя на морскую синеву, — а что это за рисунок у вас на щеке? На татуировку слабо смахивает.
— Ты имеешь в виду домик? — уточнил Эронс, проведя шершавой ладонью по выпуклому кожному барельефу.
— Да, да, именно его, — сказал лис, посмотрев на Эронса. — Ошибка молодости?
— Если бы, — усмехнулся офицер. — Это результат порыва отчаяния, дружочек. Когда я узнал о потере жены и сына, горю моему не было предела. Я настолько обезумел, что хотел перерезать себе горло ножом. Но вместо этого я нарисовал этот домик. Взял нож и вырезал на коже этот шедевр. Я понял, что мой сын не хотел бы моей смерти, не хотел бы, чтобы я сдавался. Поэтому, в память о его последнем рисунке, я и сделал эту глупость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
