4) Если совместная разведка выяснит возможность движения масс между Кюстендилем — Егри Пал[анка] — Скопье, возможны действия масс, то пустить 2 правофланговые] дивизии с левой армией, сосредоточив их в Кюстендиле.
5) Для обеспечения правого фланга — 3 дивизии, по усмотр[ению] Серб[ского] Генерального] штаба.
6) Переброска войск Болгарии с Македонского] на Фракийское операционный район возможна, если потребуется.
Доставлять сведения о соседях, уставы, карты и пр[очее] явное и тайное. Посылать офицеров для знакомства.
В конце августа возник спор относительно значения Вар-дарского и Марицкого театра, причем соответственные штабы отстаивали важность своих театров. Причем болгары отказались от прежней точки зрения и находят, что глав[ные] силы турок, главные стратегические цели, были в районе Марицы, а не Македонии, и не хотели давать ничего (мол, а в переговорах только вопрос болгар, как быть).
15 Сентября новое соглашение.
1) Все сербы на Вардари. Все болгары на Марице, оставив одну дивизию у Кюстендиля.
2) К ней присоединить одну сербскую дивизию, железная дорога с 5 дня в распоряжении сербов. Подв[ижной] состав сербский. Продовольствие первое время болгарское, с уплатой натурой — потом.
3) Если турки отступят с линии Скопье, Велес, Штип, болгары могут взять дивизию обратно.
27/II
Турецкая армия перед войной из книги (талантливого]) Изет Фуада Паши «Paroles de Vaincu»[31]. Он команд [овал] кавал[ерийской] дивиз[ией] в Сирии. Султан Абдул Гамид приказал его арестовать. Но он заперся с женами в своем замке и сидел в осаде 14 дней, пока султан не приказал восстановить его права.
Они все ждали, что из пепла сгоревшей в революции монархии вылетит Феникс, а выползло чудовище обло, с кровавой пастью!
В армию вторглась политика! Народы-мечтатели — несчастные народы! (Разве, по-моему, наоборот.)
В стране, где женщины отодвинуты на 3-й план, как в Турции, — нет матери! Нет общества, а без общества не может жить страна!
Ничего не может быть ужаснее, как видеть пропасть и не иметь возможности удержать от падения тех, кого любишь (стр. 16).
Или вы воспитываете массы, или имеете армию идиотов (стр. 30).
Народы, гипнотизированные легендой. Они не находят сил, для управления, но служат идолам, которых ставят в ниши. Будь, что будет дурное или хорошее «C'cat kif-nif»[32]
27/II
Сегодня был приглашен на офицерский бал в присутствии Наследника. (Ему, не знаю почему, приписывают участие в одной очень темной истории.) Жил был у хороших родителей хороший сын, который влюбился и пользовался взаимностью одной барыни, жившей на окраине города. Эта же барыня нравилась и Наследнику. Однажды, когда он совершал визит к ней, его схватили, убили и положили на рельсы, где он и был утром найден. Когда же отец попробовал завести дело, ему намекнули, чтобы он не совался, куда его не спрашивали.
Масса офицерства и дам. Дамы одеты очень нарядно, офицеры — опрятно, но платье сшито плохо.
Бал начался сербской пляской коло, которую наследник открыл с женой военного министра, затем хозяин собрания с м-ме Гартвиг и прочие.
Коло длилась минут 10. Затем пошли остальные танцы.
Наследника, видимо, предупредили обо мне. Ибо он неожиданно подошел ко мне и минут 10 говорил со мной, разговаривал по-русски. Но разговор длился более того, что принято у особ Высочайших, но того же характера: где служил, почему, зачем приехал, почему в Сербию, а не в другое место. Надолго ли, и т.д. В конце он сказал: «Надеюсь, что скоро увидимся». Сегодня я поехал, по совету Гартвига, просить аудиенцию.
Про наследника говорят все в один голос, что он великолепно держал себя на войне. Был на самых опасных местах и много раз появлялся даже в цепи во время боя.
Про принца Георгия, наоборот, Гартвиг говорит; что он все время просидел здесь и раз только выехал под Битоль, да и то все время просидел в голубятне, спрашивая, могут ли сюда долететь пули. На балу он ухитрился зло обидеть посланника. Он рассказывал с нескрываемым озлоблением, что Германия набросится на Францию, уничтожит ее и повернет на Россию, где восстания в Финляндии, Польше и Туркестане помогут нашему поражению. Посланник через Пашича потребовал извинения пр[инца] Георгия.
28/II
Интервьюировал Стеф[ана] Ильича, бывшего военного агента перед войной в Турции, относительно турецкой армии. Ильич считает, что настроение масс народных было бодрое (я просил его давать только те сведения, которые были у него перед войной. Но он был очень хорош с турками. Первые полгода он посвятил исключительно тому, чтобы войти в душу народа. Говорил, что приехал лечиться от нервов, развлекаться, а отнюдь не разведывать).
Турки могли сколько угодно ссориться между собой, но против гяуров[33] — шли твердо. Основой ислама Ильич считает женский вопрос, отношения к которому построены у турок на невероятной болезненной ревности — род неврастении, которая доминирует над всеми остальными чувствами. С этой точки зрения они смотрят на все.
Ислам, как религия безразличен, но он обеспечивает право на женщину, право держать ее взаперти, право заставить носить вуаль. Государство они ценят потому, что оно поддерживает этот порядок вещей. Так, однажды на Пери (европейская часть города, где сосредоточены лучшие магазины) полицейский повел в участок даму, которая одела недостаточно густую вуаль, и платье которой обрисовывало слишком ее формы. И это под общее одобрение публики и ее мужа. «Видишь, мол, матушка, я тебе говорил, а ты не слушалась!»
Всю европейскую культуру они ценят с этой точки зрения. Грамота, да, это хорошо. Столяр, принимая заказ, может, записать. Да, но и жена может написать любовное послание. Нет, лучше не надо. Живопись, скульптура — обнаженное тело, женщина увидит голого мужчину, может быть, сама захочет позировать — нет, не надо, и т.д. Только покорение турок другим народом может прекратить это и освободить женщину, а вместе с тем и внести культуру. Он считает, что турки из завоеванной части обязательно выселятся, дабы не заразить жен сербской распущенностью.
Именно на этой почве туркам, Энвер бею, удалось столковаться с арабами против итальянцев в Триполи. Ибо арабы и турки — это злейшие враги. Но ислам, женщина — нужно действовать вместе.
У русских, несмотря на постоянное соприкосновение с турками, нет глубокого понимания турецкого народа, и ген[ерал] Холмсен не хотел и слушать Ильича, потому, что не мог не верить Ильичу.
Дисциплина в турецкой армии внешне была перед войной хороша. Но душа ее ушла. Дисциплина зиждилась у турок на обаянии султана — первосвященника, папы. И вот, когда святыня народная была поругана, султан свергнут, еще кем — потурчившимися евреями, то обаяния личности у нового султана, уже не было, а с ней и соль перестала быть соленой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
