громко выкрикивал: «Нарусэ!» Джонс свистел в свисток. Твой младший брат размахивал тросточкой и беспрерывно кричал: «Братец, банзай!» Все это продолжалось до тех пор, пока ты совсем не скрылся из виду.
Когда мы стали уходить, я обернулся и увидел, что иностранец всё ещё смотрит на медленно уходящий корабль. Джонс, который обернулся вместе со мной, щёлкнул пальцами и пробурчал что-то похожее на: «Не is a begger».
– Хм, неужели нищий?
– Конечно, нищий. Видно, постоянно болтается тут на причале. Я часто сюда прихожу, так что знаю.
Потом Джонс долго объяснял мне, сколь глупа причина, по которой японцы с таким уважением относятся к сюртукам. И вновь моя «несгораемая» сентиментальность рассыпалась в прах.
Недавно Кумэ и Мацуока написали о положении в литературном мире Японии; я думаю, они сообщат тебе об этом. Может быть, и я в ближайшем будущем что-нибудь напишу.
Лягушка
Я лежу у старого пруда, где полно лягушек. Пруд по краям густо зарос тростником и рогозом. На берегу, склонившись над тростником и рогозом, приятно шелестят на ветру высокие ивы. А над ними – летнее голубое небо, и в нём поблёскивают, точно осколки стекла, редкие кружевные облака. И отражение всего этого в пруду выглядит намного красивее, чем в реальности.
Лягушки, живущие в пруду, целый день без устали квакают: «Ква-ква, ква-ква». Невнимательный слушатель может уловить только «ква-ква, ква-ква», – но на самом деле между лягушками идут ожесточённые споры. Было бы неверно утверждать, что лягушки разговаривали лишь во времена Эзопа.
Одна из лягушек, устроившись на листе тростника и вообразив себя университетским профессором, заявила:
– Для чего существует вода? Для того, чтобы мы, лягушки, могли плавать. Для чего существуют букашки? Для того, чтобы мы, лягушки, могли ими питаться.
– Правильно, правильно, – кричали лягушки, сидящие в пруду. Вся поверхность пруда, в которой отражались небо, трава и деревья, почти сплошь усеяна лягушками, и поэтому их возгласы одобрения звучат весьма внушительно.
Тут проснулась спавшая у ствола ивы змея, которую разбудили надоедливые «ква-ква, ква-ква». Приподняв голову, она посмотрела в сторону пруда и сонно облизнулась.
– Для чего существует земля? Для того, чтобы на ней росли деревья и трава. А для чего деревья и трава? Для того, чтобы создавать тень для нас, лягушек. Следовательно, можно утверждать, что вся земля существует для нас, лягушек.
– Правильно, правильно.
Второй раз услышав возгласы одобрения, змея напряглась как хлыст. Она бесшумно сползла в тростник и, сверкая чёрными глазами, стала внимательно приглядываться к тому, что происходило в пруду.
Лягушка, восседавшая на листе тростника, попрежнему широко раскрывая огромный рот, ораторствовала:
– Для чего существует небо? Для того, чтобы на нём висело солнце. Для чего существует солнце? Для того, чтобы сушить наши лягушачьи спины. Следовательно, можно утверждать, что всё небо существует для нас, лягушек. Итак, и вода, и трава, и деревья, и букашки, и земля, и небо, и солнце существуют для нас, лягушек. Таким образом, неопровержимым является тот факт, что вся вселенная существует для нас. Разъясняя вам этот факт, я вместе с тем хотела бы от всей души возблагодарить Всевышнего за то, что всю вселенную создал для нас, лягушек.
Устремив взгляд в небо и неистово вращая глазами, лягушка снова широко раскрыла свой огромный рот и возвестила:
– Да святится имя твоё, Господи…
Не успела она кончить, как к ней метнулась голова змеи, и красноречивая лягушка в мгновение ока оказалась в змеиной пасти.
– Ква-ква, это ужасно.
– Ква-ква, это ужасно.
– Ужасно, ква-ква, ква-ква.
Пока потрясённые обитатели пруда кричали, змея спокойно проглотила лягушку и спряталась в зарослях тростника. Тут начался такой переполох, которого ещё свет не видывал, – во всяком случае с тех пор, как существует этот пруд. Я сам слышал, как юный лягушонок с плачем вопрошал:
– И вода, и трава, и деревья, и букашки, и земля, и небо, и солнце существуют для нас, лягушек. А как же тогда змеи? Змеи тоже существуют для нас?
– Совершенно верно. Змеи тоже существуют для нас, лягушек. Если бы змеи не ели нас, лягушек, нас бы расплодилось великое множество. А если бы мы так расплодились, то тесно стало бы в пруду – в нашем мире. Вот почему и приползают змеи, чтобы есть нас, лягушек. Нужно исходить из того, что съеденная лягушка – жертва, принесённая для счастья большинства. Ты совершенно прав. Змеи тоже существуют для нас, лягушек. Всё в мире, всё без исключения, существует для нас, лягушек. Да святится имя твоё, Господи.
Это был услышанный мной ответ пожилой лягушки.
Болтовня
Император Ши не придумал ничего лучше, как сжечь все книги, поэтому, узнав из газет, что один букинист с Канды лишился работы, я подумал, что он предпринял самое ужасное, и решил пойти на Маруноути, где должно было состояться сожжение книг, но на перекрёстке Гиндзаохаритё увидел огромную толпу, собравшуюся у полицейской будки. Я вытянул шею, стараясь из-за спин людей увидеть, что происходит. Там перед полицейским стояла старая китаянка и плакала навзрыд. Хотя я и говорю «китаянка», она не была китаянкой сегодняшней. Она была в нарядной старинной одежде, точно вырезанная из картины Хирафуку Хякусуя «Портрет Юй Цяня». Полицейский давал старушке официальные разъяснения, но та и слушать его не хотела. Плач её был ужасен, и я терялся в догадках, что могло случиться, но тут услышал разговор стоявших рядом со мной двух посыльных.
– Это, наверное, мать Киндона из Марудзэна.
– Почему же мать Киндона так плачет?
– Почему? Потому что император Ши сегодня бросил в пруд парка Хибия всех японских учёных и заживо похоронил их там. Вместе с ними он похоронил и Киндона, потому-то эта старушка и плачет.
– Но ведь Киндон никакой не учёный.
– Не учёный, но человек был нахватанный и всегда похвалялся своими знаниями, и в Марудзэне его прозвали учёным. Поэтому в полиции подумали, что он профессор университета или кто-то ещё в этом роде, и заживо похоронили его.
Стоявший рядом студент в хакама из Кокура возмутился:
– Вы ведёте себя возмутительно. Ради красного словца так попирать правду! Вы же подрываете репутацию человека.
Я тоже подумал, что это безобразие, и присоединился к возмущению студента:
– Действительно, это возмутительно.
Получив поддержку, студент решил, что добился полного понимания. Повернувшись ко мне, он выплеснул на меня целый ушат своего красноречия.
– Я был удивлён их разговорами. Даже люди, связанные с литературными кругами, которые лучше других должны понимать эту проблему, судят о человеке, пытаясь прибегать к «измам». Когда было придумано название «Группа неомастерства», стали пытаться насильно натягивать его на каждого, отсюда и получается: хочешь перед кем-то заискивать – заискиваешь, хочешь кого-то усмирять – усмиряешь. Мы, молодёжь, обязаны покончить с этой дурной тенденцией. Недавно в Боланше я попытался метнуть молот в коляску императора Ши. Но, к сожалению, промахнулся, и не потому, что мужество
