– Я давно уехал.
– А как же та женщина?
– Женщина?
– Ну, которая назвала тебя бегемотом.
– А, Лоретта Даленси! Я с ней порвал. Так, пароходный флирт. Все они хороши в море, а вот на суше – другое дело. Приехала она ко мне, смотрю – что я в ней нашел? Ради этого лопать такую дрянь? Нет уж, увольте! Написал ей вежливую записку, посоветовал броситься в ближайшее озеро, сложил вещички и уехал. Приятно с тобой встретиться. Такие обеды закатим! Ты надолго?
– Сегодня уезжаю, – отвечал Пуффи. – Надо увидеться по делу с одним человеком.
С человеком он не увиделся. Буквально не выходя из клуба, он встретил там Бинго Литтла, Кошкинкорма, Барни Фипса, Перси Уимболта, Нельсона Корка, Арчибальда Муллинера, весь цвет, но Виджена среди них не было, словно его постигла та же судьба, что и «Марию Целесту».
Наконец один Трутень, особенно друживший с Фредди, открыл ему тайну.
– Он прячется от букмекеров, – сказал Трутень, – в Восточном Далидже.
– Где именно?
– Букмекеры тоже хотели бы это знать, – завершил беседу Трутень.
Восточный Далидж плох тем, что густо населен и нелегко отыскать в нем человека, если у вас нет адреса. До последнего дня Пуффи рыскал по улочкам, но Далидж хранит свои секреты. И в день долгожданного конкурса несчастный стоял на ступенях клуба, вглядываясь в горизонт, как сестра Анна из «Синей бороды». Он верил, что Фредди не сможет остаться вдали.
Трутень за Трутнем входили в двери, равно как и дядя за дядей, но ни Виджена, ни лорда Блистера среди них не было. Давление у Пуффи достигло своих высот, когда подъехал кеб, а из него выскочило что-то бородатое и юркнуло в клуб, а там – и в умывальную. Поистине спасение приходит в последнюю минуту.
Пуффи кинулся за Фредди и застал того перед зеркалом, что странно, – посмотреть в таком виде на себя не всякий бы решился. Что до преследователя, более слабый человек бежал бы в страхе. Покупая бороду, его друг явно предпочел количество качеству. Вероятно, продавец предложил что-нибудь в духе Ван Дейка, как у самых высоких дипломатов, но загнанный олень всегда предпочтет дух викторианских романистов. Тот, кого Пуффи так долго искал, мог явиться в их лежбище, и Уилки Коллинз с собратьями приняли бы его как родного, возможно – спутав с Уитменом.
– Фредди! – крикнул Пуффи.
– Привет, – сказал Фредди, с трудом отдирая бороду.
– Дери посильней.
– Не могу, очень больно. Чем-то таким присобачили…
– Ладно, не в том суть. Хорошо, что я тебя нашел! Еще четверть часа – и мы бы опоздали!
– Куда?
– Поменять билеты.
– Как, еще раз?
– Конечно. Помнишь, я говорил, что дядя – в Холрок-Мэнор? Я думал, там роскошная гостиница, где он услаждается пивом, шампанским, ликерами. Но это не так.
– А как?
– Он в санатории. Какой-то сумасшедший доктор держит их на режиме. Дядя туда лег, чтобы угодить женщине, которая сравнила его с бегемотом.
– Правда похож!
– Да, на той фотографии, но это давно, а сейчас он живет на яблочном соке, томатном, ананасовом, апельсиновом, не говоря о петрушечьем, на тертой морковке, отваре калия и супе из водорослей. Кроме того, его каждый день подвергают effleurage, petrissage и другим пыткам.
– Чтоб мне треснуть!
– Ничего, ничего. Дай мне твой билетик, а я дам тебе свой, и все в порядке. Подумать страшно, я тебя чуть не погубил из самых лучших побуждений!
Фредди погладил бороду, как-то странно колеблясь.
– Знаешь, – сказал он, – если твоя дядя потеряет стоун-другой, он все равно толще дяди Родни. Мне очень важно выиграть. Я должен пятьдесят фунтов ясновидящему букмекеру, который считает, что если я их не отдам, что-нибудь со мной случится.
Пуффи за неимением бороды погладил подбородок.
– Вот что, – сказал он не сразу, – пятьдесят фунтов я дам.
То, что было видно сквозь заросли, внезапно осветилось, словно кто-то улыбался кому-то из-за стога.
– Пуффи! – воскликнул Фредди. – Неужели дашь?
– Для друга не жалко.
– Себе в убыток!..
– А радость, старик, а радость?
Прибежав наверх, он кинулся к ответственному Трутню, попросил кое-что изменить – и тот нахмурился.
– Сколько можно! – сказал он. – Значит, теперь у тебя Блистер, а у Фредди – Проссер?
– Да-да.
– Именно так?
– Так, так.
– Хорошо, я на вас извел целую резинку.
В эту минуту швейцару удалось привлечь внимание Пуффи.
– Вас спрашивают, мистер Проссер, – сообщил он.
– А, это мой дядя! Где он?
– Прошел в бар.
– Естественно. Дай ему коктейль, – сказал Пуффи еще одному Трутню. – Я сейчас.
Сверкая радостью, он спустился вниз. Как и при Ватерлоо, все чуть не сорвалось, но он победил и ликовал. Резервируя столик, он не пел, но это как бы входило в солнечную улыбку и сияющий взор. Выйдя в холл, он удивился, увидев там последнего Трутня.
– Ты не в баре?
– Я там был.
– Не нашел его?
– Нашел.
Пуффи показалось, что тон у него какой-то странный.
– Знаешь, – сказал Трутень, – я сам люблю шутки, но есть и предел.
– Что?
– Нельзя же выставлять на бега борзую!
– О чем ты?
– О том, что этот шар – не твой дядя.
– Да дядя он!
– Ничего подобного.
– Его фамилия Проссер.
– Это верно.
– Он подписался «Дядя Хорес».
– Очень может быть. Но он тебе не дядя, а пятиюродный брат. Видимо, в детстве ты называл его дядей, он старше, но это ничего не меняет. Если ты всего этого не знал, прости за грубость. Тогда тебя надо пожалеть. Его дисквалифицировали, победил лорд Блистер. Возьми себя в руки. Здесь нельзя. Пуффи не был в этом уверен. Ему казалось, что тошнить может везде.
© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.
Гандикап-0
Молодой человек в штанах для гольфа благоговейно посмотрел на Старейшину, с которым сидел над газоном. Словно фокусник, вынимающий кролика из цилиндра, он извлек из нагрудного кармана фотографию и протянул ее собеседнику. Тот внимательно в нее вгляделся:
– Об этой девушке вы и говорили?
– Да.
– Вы ее любите?
– Безумно.
– Как это влияет на игру?
– Я иногда ударяю немного в сторону.
Старейшина кивнул.
– Простите, – сказал он, – но я не удивлен. Или это, или легкий удар, что-нибудь да портится. Видимо, игроки в гольф не должны влюбляться. Они дорого за это платят. И как иначе? Думают о девушке и не смотрят на мяч. С другой стороны, есть Харольд Пикеринг.
– Кажется, я его не знаю.
– Он был до вас. Снимал тут домик. Гандикап – четырнадцать, но через месяц любовь свела его к нулю.
– Быстро, однако!
– Да. Позже он вернулся к десяти, но факт остается фактом. Если бы не любовь, ему бы в жизни не стать классным игроком.
Я встречал его в клубе (сказал Старейшина), прежде чем мы познакомились, и что-то мне подсказывало, что рано или поздно он откроет мне душу. По какой-то причине, быть может – из-за седых усов, я привлекаю людей, стремящихся поведать историю своей жизни. Сижу как-то здесь, тихо пью джин с джинджером, а он подходит, кашляет, словно овца с бронхитом, и начинает свою повесть.
Она была занятна и романтична. Наш герой служил в издательстве, точнее – был его совладельцем, и незадолго до приезда повел переговоры с Джоном Рокетом о покупке его мемуаров.
Конечно, это имя вам знакомо. Если вы изучали историю, вы вспомните, что Рокет дважды победил на Британском Любительском чемпионате и трижды – на Открытом. Он давно оставил соревнования, предпочитая свободную, привольную жизнь, и Харольд Пикеринг явился к нему, когда он праздновал серебряную свадьбу. Там была вся родня – бабушка, когда-то прекрасно игравшая в гольф; жена, бывшая чемпионка Британии; три сына – Бункер, Кубок и Ниблик, две дочери – Лу и Клу, от «Лунка» и «Клюшка». Гандикап у всех равнялся нулю.
Можете себе представить, как чувствовал себя человек с гандикапом четырнадцать. Но любовь не знает различий. Через десять минут Харольд влюбился в юную Лу, а через неделю открыл ей свои чувства.
– Несомненно, я сошел с ума… да, с ума, – сказал он, задумчиво жуя сандвич. – Как мог я помыслить, что девушка без гандикапа, сестра истинных звезд, дочь чемпионов, снизойдет к такому ничтожеству? Произнося первые слова, я увидел на ее лице удивление и ужас. «Произнося» сказано сильно, я, скорее, квакал. Но и этого хватило. Она поднялась и вышла из комнаты. А я приехал сюда…
– Чтобы забыть ее?
– Одумайтесь! Чтобы стать ее достойным. Я решил свести гандикап к нулю, чего бы это мне ни стоило. Мне говорили, что у вас – прекрасный тренер, так что я снял домик, взял свои клюшки и кинулся к нему. А он…
– Сломал ногу?
– Вот именно. Понять не могу, зачем ее ломать хорошему, разумному тренеру. Но ничего не попишешь. Сломал.
– Как неудачно!
– Да уж. Я было совсем отчаялся. Но сейчас забрезжил свет. Вы не знаете такую Эгнес?
Конечно, я ее знал. Эгнес Флек была местной достопримечательностью. Ее показывали туристам наравне с водопадом и причудливым камнем неподалеку от двенадцатой лунки. Сложением она напоминала сельского кузнеца и много сезонов подряд держала первенство клуба. У нее были плечи борца, апломб старшего сержанта и голос человека, провозглашающего тост. Я нередко видел, как наши старцы трепетали, словно листья в августе, когда она издавала предупреждающий оклик. Словом, своеобразная и примечательная личность.
