— Где это могло быть? — спросил прокурор.
— Трудно сказать наверняка. Думаю, основная мысль состояла в том, что Фергюсон садится в автомобиль Кэмпбелла и перегоняет его в некую подходящую точку на старой дороге, ведущей в Критаун, после чего сам возвращается на велосипеде, а машину получает в свое распоряжение Стрэтчен.
— На каком велосипеде? — уточнил Уимзи.
— Да на любом, — ответил начальник полиции, — за исключением, конечно, велосипеда из «Анвоса», наделавшего столько шума. Позаимствовать без ведома хозяев велосипед в наших краях нетрудно, а у Фергюсона было достаточно времени, чтобы втихомолку поставить его на место. Таким образом, у предполагаемого соучастника была возможность вернуться к себе домой около семи часов утра, позавтракать и успеть к автобусу до станции в Гейтхаусе.
— Проглотив собственный завтрак и еду, якобы приготовленную Кэмпбеллом, он должен был чувствовать себя, как объевшийся удав, — усмехнулся прокурор.
— Господа! — несколько раздраженно обратился к присутствующим начальник полиции, — если вы совершили убийство и думаете только о том, как избежать наказания, вас не остановит такая мелочь, как второй завтрак.
— Если бы убийство совершил я, — возразил прокурор, — у меня бы не было аппетита даже для одного завтрака.
Начальника полиции эти легкомысленные комментарии не слишком обрадовали. Неожиданно Макферсон, что-то непрерывно чиркающий в записной книжке во время доклада Максвелла, подал голос:
— Вот, сэр. Насколько я понял, схема убийства должна быть следующей.
Дело против Стрэтчена и Фергюсона
Понедельник
9.15 вечера — Фаррен оставляет записку в доме Стрэтчена.
10.20 вечера — Кэмпбелл возвращается домой после стычки с Гоуэном.
12 ночи или около того — Стрэтчен возвращается домой и находит записку.
Вторник
12.10 ночи (примерно) — Стрэтчен идет в дом Кэмпбелла, потом к нему присоединяется Фергюсон. Совершается убийство.
12.10–12.45 ночи — разрабатывается план, позволяющий инсценировать несчастный случай. Стрэтчен отправляется в Фолби, забрав с собой спрятанные в машине шляпу, плащ и рисовальные принадлежности Кэмпбелла.
2–3 часа ночи — Стрэтчен встречает Фаррена, между ними происходит стычка, после которой последний снова убегает.
3.30 ночи (приблизительно) — Стрэтчен падает в шахту.
4 утра (приблизительно) — Фергюсон приезжает в некое место на старой дороге, ведущей в Критаун, на машине Кэмпбелла с телом и велосипедом в салоне. Оставляет машину Стрэтчену.
5–6 утра — Фергюсон возвращается на велосипеде в Гейтхаус по старой дороге.
9 утра — Стрэтчен выбирается из шахты и разыскивает свой автомобиль.
9.08 утра — Фергюсон садится в поезд до Дамфриса.
9.20 утра — Стрэтчен прибывает к месту встречи, пересаживается в машину Кэмпбелла. Прячет собственный автомобиль.
9.35 утра — Стрэтчен, замаскированный под Кэмпбелла, Замечен рабочим, проезжавшим поворот на Нью-Галлоуэй.
10 утра — Стрэтчен приезжает в Миннох. Прячет тело и рисует картину.
71.15 утра — Стрэтчен заканчивает работу над картиной.
Здесь инспектор остановился.
— Но как Стрэтчен вернулся к своему автомобилю, сэр? Это добрых четырнадцать миль. Не на своих же двоих, в самом деле…
— На велосипеде Фаррена, — быстро нашелся начальник полиции. — Пометьте, что он мог забрать его в Фолби. Конечно, если бы первоначальный план не сорвался, он бы либо взял другой велосипед, либо запланировал себе запас времени, чтобы дойти пешком. Однако в сложившихся обстоятельствах, имея под руками велосипед, Стрэтчен не преминул им воспользоваться.
— У вас на все есть ответы, сэр! — Макферсон уважительно покачал головой и продолжил читать свои записи:
12.45 дня — Стрэтчен добирается на велосипеде Фаррена до Критауна, бросает велосипед и пересаживается в собственную машину.
1.15 дня — Стрэтчен возвращается в Гейтхаус по дороге Скайр-Берн.
— Что ж, — сказал прокурор, по ходу дела сверявший график Макферсона с рапортом начальника полиции о допросе Стрэтчена, — изложенное соответствует показаниям подозреваемого.
— Вполне, — кивнул Джемисон Максвелл. — И даже, что более важно, соответствует фактам. Мы нашли человека, уверенно припоминающего, что Стрэтчен проезжал по Скайр-Бернской дороге между часом и двадцатью минутами второго. Более того, мы проверили, звонил ли он на самом деле в «Герб МакКлеллана» — телефонный звонок зафиксирован ровно в час восемнадцать.
— Вы отвели на написание картины час с четвертью, — медленно сказал Уимзи. — В моем присутствии двое не самых последних здешних живописцев проделали аналогичную работу, и самый быстрый не смог добиться приемлемого результата раньше, чем через полтора часа. Осознаете ли вы кроющееся здесь противоречие?
— Да, что есть, то есть, — пробормотал начальник полиции. — Скорость их работы меня действительно подводит. — Я хотел бы попросить слова, с вашего позволения, — внезапно послышался неуверенный голос.
Присутствующие удивленно повернули головы в сторону констебля Дункана, до того сидевшего так тихо, что о его существовании практически позабыли.
— Вот как? — улыбнулся Максвелл. — Извольте, Дункан. Собственно, вас и позвали, чтобы узнать ваше мнение. Итак, прошу.
Молодой полицейский, заерзав, бросил на начальство робкий взгляд. У него возникло смутное ощущение, что он собственноручно роет себе яму, но, как говорится, если начал — говори. Промолчать уже не представлялось возможным.
Грэхем, Гоуэн, Уотерз
— Мы уже выслушали две теории, — начал констебль Дункан, — и обе достаточно хороши. Я ничего не имею против, хотя они и представляются мне сложными и путаными. Лично у меня мозги давно набекрень. Но, собственно, речь не об этом. Я хотел бы узнать лишь одно: как сэр Максвелл оценивает реальную возможность создания столь хитроумного плана всего за три четверти часа?
— Вообще-то, — с достоинством ответил начальник полиции, — мы прекрасно понимаем определенную условность временных границ, их растяжимость, так сказать. Если мы в принципе допускаем возможность падения Стрэтчена в шахту, то, согласитесь, точное время его отъезда в Фолби не имеет решающего значения.
— Не тушуйтесь, констебль, — ободряюще добавил прокурор, заметив, что Дункан несколько обескуражен ответом Максвелла. — Вы желаете предложить более простую и продуманную версию? Пожалуйста.
— Я тут подумал… — сказал Дункан. — Доктор Кэмерон, прошу прощения… Нельзя ли предположить, что время смерти было определено с некоторой погрешностью и Кэмпбелл был убит все же не в тот день, когда его нашли, а например, накануне, или, наоборот, в тот же день, но позже? Умоляю доктор, не обижайтесь!
— Даже и в мыслях не держал, — дружески улыбнулся доктор Кэмерон. — Высказывайтесь смелее, молодой человек. Вопрос об установлении точного времени смерти вовсе не так прост, как может показаться некоторым любителям детективных романов. По своему опыту могу сказать, что чем больше медик встречается с различными летальными случаями, тем меньше у него охоты опираться в работе на декларируемые повсюду прописные истины. Природа настолько непредсказуема, что способна загнать в тупик даже самый выдающийся интеллект.
— Я, — Дункан отчаянно покраснел, — недавно прочитал одну книжечку, относящуюся к теме нашего разговора. Этот во всех смыслах поучительный труд подарил мне отец на прошлый день рождения. Несмотря на не слишком высокое положение в обществе, он всю жизнь стремился к новому и всегда учил меня, что знания — лучший путь к успеху.
Полицейский вытащил из-за пазухи большой квадратный предмет, упакованный в коричневую бумагу, и начал медленно развязывать крепкую бечевку, которой он был надежно замотан.
— Вот, — торжественно сказал Дункан, когда последний узел был распутан, бумага снята и книжечка — внушительный фолиант шесть на девять дюймов — наконец предстала взору собравшихся. — Она называется «Судебная медицина и токсикология» Диксона Манна, и там найдется чего почитать человеку нашей профессии. Здесь есть одна штука, на которую я хочу обратить ваше внимание. Специально заложил это место бумажкой. Вот, страница тридцать седьмая. Тут как раз речь идет о том, как коченеют мертвецы.
— О трупном окоченении, — уточнил доктор.
— Именно, о нем самом. В книжке оно еще по-другому называется, rigor mortis[56], но это все равно об окоченении, только название иностранное. Так вот, тут написано, а пишет это ученый человек, не зря же мой бедный отец выложил за нее кучу денег: «В обычных условиях мышцы начинают коченеть в период от четырех до десяти часов после смерти». От четырех до десяти! Получается шестичасовой разброс в установлении точного времени смерти. Верно, доктор?
