С каждой минутой мне становилось все хуже. Алый туман затянул все вокруг. Я больше не слышал гула человеческих голосов — я слышал только рев крови, в котором тонули все остальные звуки. Соблазнительный, влекущий призыв живой свежей крови, которому невозможно сопротивляться. Он пробирал меня до костей. Пересохшее горло горело, а руки и ноги сделались холодны, как лед.
— Послушай, — хрипло проговорила Рейчел. Она прикоснулась к моей руке. Ее рука была теплой, почти горячей. — Я давно хотела тебе сказать…
— Давай не сегодня, Рейч. — Я тоже погладил ее по руке, но не ладонью, а только костяшками пальцев. — Я сейчас не в настроении выслушивать исповедь.
Она отшатнулась, как будто я ее ударил, и кровь прилила к ее лицу. Только теперь это было смущение, а не возбуждение. Она поджала губы и отошла в дальний конец стойки. Я оставил на стойке двадцатку и вышел. Если я снова начну размышлять об откровениях и исповедях, вечер будет уже безнадежно испорчен.
Я вышел из бара, затянутого кровавой дымкой, но от настроя, которым я там заразился, избавиться было непросто. Я был весь на взводе — взвинчен и раздражен. Зубы болели и ныли. Горячая боль поселилась в горле. Мне нужно было напиться крови. Но если бы только напиться… у меня в холодильнике всегда есть запас свежей плазмы, так что от голода я не умру. То, что терзало меня сейчас, было гораздо сильнее жажды.
Кровь живых — постоянное искушение для вампира. Но я никогда ему не поддавался. Когда пять лет назад я (Кстати, что? Возродился? Проснулся? Очнулся?) на свалке неподалеку от Бликера и буквально физически ощутил, как моя человеческая природа растворяется в небытии, словно далекие воспоминания детства, я поклялся себе, что никогда не забуду, кем я был раньше, что я никогда не поддамся нечеловеческим, извращенным инстинктам своего нового естества. Как будто одной силой воли я мог удержать при себе хотя бы подобие воспоминаний о том, что это такое — быть живым. Я — вампир новой эпохи. Чувствительный. Благопристойный и благонравный. Собрания Анонимных алкоголиков помогают мне держаться. Я знаю, что я не один, что есть и другие, которые могут сопротивляться своим разрушительным устремлениям. Загадывай только на день вперед, довольствуйся малыми достижениями — таково кредо этой организации. Не давай страшных клятв, что никогда больше не будешь пить. Постарайся остаться трезвым хотя бы сегодня. Вот так я и живу. Конечно, бывают такие ночи, когда мне становится невмоготу. Но в эти ночи я просто не выхожу из дома, сижу за запертой дверью со своей плазмой и томиком Остен или Элиота — с любой патетической книжкой, которая утверждает величие человека. Так мне удается держаться. На самом деле жажда — не такое страшное проклятие. Жажда преодолима.
Мимо прошли две девчонки то ли из металлистов, то ли из новых готов: черные легинсы, черная кожа, серьги в виде распятия. Распятия отдались во мне обжигающей болью. Но она меня не проняла — когда я в таком состоянии, я заслуживаю эту боль. Меня проняла мысль о тонкой иголке, которая прокалывает мочку уха, о мгновенной жалящей боли, о капельке крови, выступившей из крошечной дырочки. Они о чем-то увлеченно болтали и не заметили меня. За что я был очень им благодарен. Они прошли мимо, но я еще долго чувствовал их присутствие — два сияющих облачка, сотканных из тепла и жизни и пульсирующих энергией, что высвобождается при каждом биении сердца. Мне хотелось развернуться и бежать следом за ними. Но я заставил себя идти вперед.
Мне оставалось пройти семь кварталов до дома. На улицах было людно. Обычно я как-то справляюсь с толпой — когда женская грудь на секунду прижмется ко мне в тесноте и давке, когда кто-то случайно заденет меня бедром, когда из сплошного потока на миг проступят сверкающие глаза или яркие губы, нежное горло, живая плоть, — но в ту ночь я не мог закрыться, отгородиться от этого рева горячей крови, который бил мне по нервам с каждым ударом чужого сердца. Перед глазами опять встал кровавый туман, и я плыл в этом тумане от одного алого сгустка к другому — я больше не видел людей, я только чувствовал шум их крови, — а жажда внутри нарастала, грозя превратиться в штормовую волну, которая накроет меня с головой и увлечет за собой. Я стиснул зубы и упрямо пошел вперед, глядя себе под ноги.
Впереди на углу я заметил двух женщин в шерстяных пальто. Они стояли у маленького раскладного столика, раздавали прохожим брошюрки общества защиты животных и настойчиво требовали подписать какое-то воззвание. Заметив меня, они мрачно нахмурились. Но их откровенное неодобрение ничуть меня не задело. Даже наоборот. Моя куртка всегда привлекает внимание таких активисток. Эта летная куртка из страусиной кожи производства ЮАР вызывающе отдает «политической некорректностью». Мне не то чтобы не жалко животных, но мне становится как-то спокойнее, если я прикасаюсь к чему-то мертвому. И особенно если я знаю, что оно умерло в муках и с болью. Когда я узнаю, что общество защиты животных бойкотирует продукцию той или иной компании, я сразу выписываю каталог товаров. Я собрал замечательную коллекцию предосудительных туфель и поясов из натуральной кожи, костяных запонок и булавок для галстуков, и мне искренне жаль, что мужские енотовые шубы сейчас вышли из моды. Поймите: я не горжусь собой, но если эта моя извращенная тяга к мертвому помогает мне держаться и не пить кровь живых, то оно того стоит.
Когда я подошел, они перестали хмуриться, и одна из них — та, что помоложе и явно повосприимчивее, — робко мне улыбнулась. Я подавил в себе бешеное желание впечатать ее головой в стену (хотя у меня перед глазами еще долго стояла восхитительная картина, как ее череп раскалывается от удара о шершавый бетон и алая кровь постепенно пропитывает ее золотисто-каштановые волосы, отливающие рыжиной в свете уличных фонарей). И хотя я больше не вижу своего отражения в зеркале, я знаю, как выгляжу. На самом деле ничего особенного. Я никогда не был красавцем. Женщины не млели, глядя на меня. Никто из них не изнывал от желания забраться ко мне в постель. Моя личная жизнь была небогата событиями — у меня были романы, конечно; но они всегда складывались непросто и продолжались недолго, — но теперь, когда я стал вампиром… может быть, это грубо звучит, но вампиры привлекают женщин, как собачье дерьмо привлекает мух. А теперь представьте, каково это, когда женщины буквально вешаются тебе на шею лишь потому, что ты проклят. Они хотят меня даже не потому, что я богат или знаменит. С этим я бы еще как-то справился — во всяком случае, я бы тешился мыслью, что я так или иначе заслужил такое к себе отношение. Но чтобы вот так вот… видеть эти многозначительные призывные улыбки на лицах женщин, которые не удостоили бы меня и взглядом, когда я был живым… Они улыбаются вовсе не мне. Они улыбаются моему проклятию. Для меня это обидно, для них — унизительно. И конца этому нет и не будет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
