— Подлый мужлан, ты пролил королевскую кровь!
— Умри, жалкая тварь! — закричал Белфур, нанося новый удар, и на этот раз с большим успехом. И, наступив ногой на тело упавшего Босуэла, он в третий раз ударил его своим палашом: — Умри, кровожадный пес! Умри, как ты жил; умри, как подыхают животные, ни на что не уповая, ни во что не веря.
— И ничего не страшась, — прохрипел Босуэл, собрав последние силы, чтобы произнести эти гордые, полные непримиримости слова, и тотчас же испустил дух.
Поймать пробегавшую лошадь за повод, вскочить в седло и броситься на помощь своим было для Берли делом какого-нибудь мгновения. Гибель Босуэла окрылила повстанцев не меньше, чем смутила королевских драгун, и это сразу решило исход возобновившейся стычки. Несколько солдат было убито, остальные перебрались через трясину и обратились в бегство. Победитель Берли, в свою очередь, переправился через топь, задумав использовать против Клеверхауза такой же маневр, какой должен был выполнить Босуэл. Он построил своих людей, собираясь атаковать правое крыло королевских войск. Сообщая главным силам о своем успехе, он заклинал их именем неба перейти болото и завершить славное дело Господне общей атакою на врага.
Между тем Клеверхауз успел несколько выправить положение, создавшееся после беспорядочной и безуспешной атаки, и теперь ограничивался стрельбой по мятежникам издали, которую вели несколько спешенных им лейб-гвардейцев. Действуя в густом ольшанике у самого края топи, они своим плотным и метким огнем сильно тревожили неприятеля и сверх того внушали ему преувеличенное представление о численности королевских солдат. Ведя бой списанным образом и все еще не теряя надежды, что диверсия Босуэла и его людей сможет создать благоприятные условия для общей атаки по фронту, Клеверхауз неожиданно увидел перед собой одного из драгун, окровавленное лицо и измученный конь которого явно свидетельствовали, что он только что из жаркого дела.
— Ну что, Хеллидей? — спросил Клеверхауз, знавший по имени каждого драгуна в полку. — Где Босуэл?
— Босуэл погиб, — ответил Хеллидей, — и вместе с ним много хороших ребят.
— В таком случае, Хеллидей, — сказал Клеверхауз с обычной невозмутимостью, — король потерял стойкого и преданного солдата. Неприятель, видно, перешел через топь? ..
— Большим конным отрядом, под командой самого дьявола, что убил Босуэла, — ответил перепуганный насмерть солдат.
— Тише, тише! — оборвал его Клеверхауз, прикладывая палец к губам.
— Никому ни слова об этом. Лорд Эвендел, наше отступление неизбежно. Такова воля рока. Соберите людей, что засели в кустах, ведя огонь по врагу. Пусть Аллан построит полк. Приказываю вам и ему отступать вверх по склону холма, разделившись на два отряда и попеременно прикрывая друг друга. А я буду сдерживать этих висельников силами арьергарда, время от времени останавливаясь и сходясь с ними врукопашную. Они сейчас будут по эту сторону рва; весь их боевой порядок пришел в движение, они готовятся к переправе; не теряйте же времени!
— Где Босуэл и его люди? — спросил лорд Эвендел, пораженный спокойствием своего командира.
— Угомонился навеки, — ответил Клеверхауз ему на ухо, — король потерял слугу; теперь он слуга дьявола. Но к делу, Эвендел, поезжайте, соберите людей. Аллану и вам придется зажать их в кулак. Отступление — дело для нас непривычное; но ничего, настанет и наш черед.
Аллан и Эвендел занялись выполнением возложенной на них Клеверхаузом задачи, но, прежде чем полк, разделенный на два отряда, успел перестроиться для отступления, значительные силы противника начали переходить топь. Клеверхауз, собравший вокруг себя несколько самых опытных и отважных драгун, бросился с ними на перешедших через трясину, но еще действовавших в одиночку повстанцев. Некоторые из них были убиты, другие загнаны назад в топь, и это позволило основному ядру лейб-гвардейцев, теперь значительно уменьшившихся в числе и павших духом из-за понесенных потерь, начать отход вверх по склону холма.
Однако авангард неприятеля, получив подкрепление и поддерживаемый всем войском пресвитериан, заставил Клеверхауза последовать за полком. Никогда ни один человек не показывал примера такого безупречного солдатского поведения, как он в этом бою. Приметный из-за своего вороного коня и белых перьев на шляпе, он первым летел в многочисленные атаки, которые возобновлял всякий раз, как только представлялась хоть какая-нибудь возможность остановить продвижение неприятеля и прикрыть отступление. Являясь мишенью для каждого, он, казалось, был недоступен пулям. Суеверные фанатики, убежденные в том, что его охраняет сам сатана, уверяли, будто видели собственными глазами, как в разгар сражения, когда он носился взад и вперед в вихре жестокой схватки, от его кожаной куртки и от ботфортов отскакивали, словно градины от гранитной скалы, целые рои пуль. Многие из повстанцев заряжали в этот день мушкеты разрезанным на куски серебряным долларом, считая, что этого гонителя святой церкви, которого не берет свинец, можно убить только серебряной пулей.
— Бей его холодным оружием! — кричали в рядах повстанцев, когда он бросался в атаку. — Палить в него — только зря переводить порох. От этого столько же проку, как от стрельбы в сатану.
Но хотя подобные крики раздавались со всех сторон, появление Клеверхауза наполняло души повстанцев таким суеверным ужасом, что они расступались, завидев его, словно он был сверхъестественным существом, и лишь немногие отваживались скрестить с ним клинки. И все же его войска были вынуждены отходить назад и испытывать на себе все тяготы отступления. Солдаты, отход которых он обеспечивал, обнаружив, что численность переправившихся через болото повстанцев продолжает неуклонно расти, утратили стойкость, так что майору Аллану и лорду Эвенделу было все труднее заставлять их останавливаться и сохранять боевой порядок. Отход лейб-гвардейцев становился все торопливее, и это вносило еще большее замешательство в их ряды. Чем ближе подходили драгуны к вершине холма, откуда в недобрый час спустились в ложбину, тем больше возрастала среди них паника. Всякому не терпелось перевалить поскорее через гребень возвышенности и укрыться, таким образом, от выстрелов преследующего противника, и никто не желал отступать последним и жертвовать собой ради других. Охваченные страхом, несколько драгун, пришпорив коней, покинули строй и бежали; остальные стали так нечетко и небрежно проделывать марши и необходимые перестроения, что офицеры все время дрожали, как бы и эти не последовали примеру беглецов.
Среди этой страшной картины, среди льющейся повсюду крови, топота коней, стонов раненых, среди все продолжающегося огня повстанцев, ставшего теперь непрерывным, среди громких криков, раздававшихся всякий раз, когда меткая пуля сражала кого-нибудь из драгун, среди всех ужасов и сумятицы боя, не сомневаясь, что обезумевшие от страха солдаты могут в любую минуту бросить своих офицеров и удариться в бегство, Эвендел все же не преминул отметить про себя самоообладание своего командира. Даже утром, за завтраком у леди Белленден, взор его не был более ясным и поведение — более выдержанным. Он подъехал к лорду Эвенделу, чтобы отдать ему кое-какие распоряжения и попросить нескольких человек для своего арьергарда.
