– А как на все это посмотрит научная общественность? – Соболевский криво усмехнулся. – Ей может не понравиться, что науку пытаются двигать вперед сугубо административными методами. Новые знания не добываются с помощью приказов и назначений.
– При такой ситуации, в которую вы, академик, завели страну, мне глубоко наплевать, понравятся или не понравится мои действия научной общественности. Я – «росомаха»! И я вам могу железно пообещать… Я сломаю хребет любому, кто будет мешать мне защитить Империю. Я сломаю хребет всей вашей научной общественности со всеми ее понятиями и привычками. – Осетр постарался, чтобы голос его звучал максимально ровно, ибо нет страшнее угроз, чем те, что произносятся бесстрастным тоном. – Я вам скажу больше, Алексей Петрович… Даже если вы дадите согласие работать под началом профессора Комарова, я велю сотрудникам министерства имперской безопасности следить за вами, и не дай вам бог оступиться! Я велю прокуратуре проверить все финансовые дела вашей семьи, и не дай бог ни одному вашему родственнику попасть под подозрение!.. Я достаточно ясно выразился, ржавый болт вам в котловину?! – Только тут он позволил себе дать волю эмоциям.
Соболевский выглядел потрясенным.
И его потрясение согрело Осетру душу.
Этот гнилой интеллигент до сих пор не понимал, что ситуация в Империи кардинально изменилась. Но он, кажется, начинал понимать, что нежданно-негаданно на его семью могут свалиться такие беды, каких нельзя представить и в кошмарном сне. Он начинал это понимать, и ему становилось страшно.
И этот страх наверняка заставит его работать почти как за совесть.
Конечно, самым правильным было бы вообще отправить господина академика на незаслуженную пенсию, но сейчас это являлось недопустимой роскошью.
В сложившейся ситуации огромное значение имел каждый выигранный у судьбы день. Константин Комаров, если ему не мешать, а наоборот, помогать, непременно добьется успеха.
Сделать этот вывод Осетру помогала интуиция, а с некоторых пор он привык доверять ей, как самому себе.
У государственного человека должно быть такое же чутье, как и у «росомахи». И тогда количество ошибок станет минимальным.
Аудиенция подошла к концу, и изрядно перепуганный академик Соболевский отправился восвояси. Едва он выкатился из кабинета, Осетр связался по закрытому каналу с министерством имперской безопасности и объяснил графу Охлябинину, что от него требуется.
Теперь оставалось только ждать и верить, что интуиция в очередной раз не подвела «росомаху».
Он уже собирался прервать связь с МВД, когда вдруг вспомнил, что остался еще один вопрос, уже давно беспокоивший его, но забытый им напрочь за чередой срочных дел.
– Секундочку, Иван Мстиславович… От вас, помнится, исходила информация об анонимном послании моему отцу, из которого он узнал о существовании незаконнорожденного наследника. Боюсь, среди членов нашей организации тогда нашелся предатель…
Охлябинин кивнул:
– Да, мы занимались этой проблемой, ваше высочество… Я думаю, прежде всего вам надо побеседовать с начальником секретного отдела РОСОГБАК генералом-майором Засекиным-Сонцевым.
Глава пятьдесят седьмая
Беседа оказалась на удивление неожиданной.
Они встретились в рабочем кабинете императора, который занимал теперь регент.
Железный Полковник (нет, теперь уже Железный Генерал) выслушал Осетра внимательно и сказал:
– Нет смысла, сынок, искать того, кто донес Владиславу о существовании у него незаконнорожденного наследника.
– Почему, Всеволод Андреич? Вы чего-то боитесь?
Это, конечно, производило впечатление совершенно дикого предположения.
Кого мог бояться генерал Засекин-Сонцев, кроме господа бога?
Семьи у него давно не было, потому что жена ушла от тогда еще старшего лейтенанта в самые первые годы семейной жизни. То ли в нем обнаружился физиологический изъян, то ли в ней, но ребенок у них не получился, и медицина ничем не смогла помочь.
Бывают такие случаи и в наше время… Бесполезен даже «эликсир молодости» – хоть цистернами его пей!
С тех самых пор Засекин-Сонцев принялся уделять основное внимание работе: женой его сделалась РОСОГБАК, а сыном-первенцем – секретный отдел бригады. И эти «семейные отношения» стали залогом карьерного успеха и самого Железного Полковника, и возглавляемого им подразделения…
Второй вопрос Осетра Дед, разумеется, проигнорировал. А на первый мгновенно ответил:
– Потому что доносчиком стал я, собственной персоной.
У Осетра отвалилась челюсть.
Наверное, вид у него сделался совершенно обалдевший, потому что Дед не сдержал улыбки.
– З-зачем?
– Видишь ли, сынок… Дело в том, что политический заговор, особенно направленный на свержение власти существующего верховного правителя, это такая штука, которую, если она началась, не остановить. Это как полностью отмобилизованная и подготовленная к нападению армия… Если запланированное наступление началось, его не отменишь, в отмене будет больше вреда, чем во временном поражении. Дело в том, что подчиненные должны верить в прозорливость своих командиров, в их ум и уверенность в себе. А что это за уверенный командир, если он начал наступление, а через два часа его остановил?… Это первое. Есть и второе… Полностью отмобилизованная и подготовленная к наступлению армия должна быть непременно введена в бой. Иначе в ней неизбежно начинаются процессы брожения, развивающиеся тем быстрее, чем дольше ее держат в боеготовности. Таковы законы человеческой психики, и никуда от них не денешься. Крупные общности людей ведут себя несколько иначе, чем конкретные человеческие личности. То же и с заговором. Если организация заговорщиков подготовилась к выступлению, она должна выступить. Промедление тут смерти подобно. Но всякий конкретный момент всегда состоит из двух сторон. Как медаль или монета… Мало того, чтобы заговорщики стремились к выступлению, надо, чтобы и другая сторона вела себя так, чтобы заговорщики могли полностью оправдать собственное антиправительственное выступление. То есть должен существовать повод для начала выступления.
Осетр слушал Деда с раскрытым ртом. Он никогда не думал, что даже для реализации заговора требуются такие вот теоретические выкладки.
Надо будет обязательно изучить.
– Мы рисковали застояться. А конкретный повод отсутствовал. Вот я и решил, что, отправив Владиславу анонимное письмо о твоем существовании, я спровоцирую его на неловкие оперативные действия. Но и это еще не все… – Дед встал со стула, подошел к окну и глянул на улицу. – Силовые структуры частично поддерживали нас, частично нет. Кто-то в мыслях был с нами, но ему не хватало решимости. После того как император дал приказ начать расследованию по анонимке, каждому пришлось бы выбирать – на чьей он стороне. К тому же я понимал, что Владислав непременно поручит расследование нескольким силовым структурам. Это вообще в привычках властителей – так называемая система сдержек и противовесов, – а уж Владислав прибегал к такому методу постоянно. Своего рода политика кнута и пряника. Так оно и вышло. Получив приказ, и граф Толстой, и граф Кушелев-Безбородко были вынуждены начать активные действия. При расследовании им бы непременно стало известно о том, насколько широко распространилось недовольство императором среди росской элиты. Они, конечно, и раньше знали об этом, но пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Их пребыванию в министерских креслах тлеющее недовольство не мешало. Они могли и нам не помогать, и императору не разъяснять, насколько серьезной становится обстановка. Нормальная чиновничья привычка – не доводить до начальства информацию, которая ему, начальству, не понравится. В истории человечества на этом масса режимов погорела, но всегда находились такие молчуны, тем более если власть этому попустительствовала. Владислав тоже им потворствовал. И жили они себе не тужили. Но когда приказ был получен, и пришлось задуматься над его выполнением, потребовалось задуматься и над тем, что общественная платформа заговора настолько обширна, что он может оказаться удачным, несмотря на любые меры противодействия. И кое-кому стало понятно, что поддержка императора может в стратегическом смысле оказаться проигрышной. Так, к примеру, решил граф Василий Илларионович Толстой. Когда он узнал о том, какие люди состоят в рядах заговорщиков, он сообразил, что против флота и «росомах» можно и не устоять. Да и часть армии тоже готовилась оказать нам поддержку. И министру имперской безопасности пришлось выбирать, на чьей он стороне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
