* * *
Я поставила на стол свиные ребрышки, но не села обедать. Вместо этого я сняла фартук и надела шляпу.
— Надеюсь, вы не будете возражать, если я отправлюсь в город — у меня есть несколько заданий, которые мне следует выполнить. Я не задержусь надолго.
Френк и мальчики выглядели несколько ошарашенными, но не протестовали. Поэтому я поспешила уйти. Но мое наслаждение прогулкой оказалось куда меньше, чем я пыталась себя убедить.
Написание телеграммы не заняло много времени: «Приезжаю завтра. Ребекка». Больше никаких пояснений не нужно. Незнакомый мне мужчина скопировал текст телеграммы. Хорошо, что никого не было рядом, чтобы полюбопытствовать, какое дело привело меня на почту.
Я достала деньги из бумажника, папины деньги. Вполне достаточно, чтобы оплатить телеграмму и поменять билет. Я собиралась оставшиеся предложить Френку: за Даллас и подарки на Рождество. Или, может быть, я вышлю деньги позже.
Моя нижняя губа чуть-чуть дрожала, и я прикусила ее. Никто не должен видеть моей боли! Уезжая, я оставляла здесь часть себя.
Я слышала ужасные истории про солдат с ампутированными конечностями, которые еще очень долго после операции испытывали в них мучительные боли. То же самое будет и с моим сердцем, оно будет страдать и болеть, тоскуя по Френку и его детям, вне зависимости от того, как долго я не буду их видеть.
Френк сможет нанять новую домработницу, кого-то вроде моей тети. Он сможет вновь жить в своем доме, спать в собственной кровати, находиться с детьми с утра до ночи. Думаю, что и я выживу, хотя сердце мое сейчас — словно старое платье, разорванное мамой на тряпки. Я представляла себя именно таким платьем: когда-то прекрасным, а теперь обреченным вытирать грязь под ногами.
— Побольше бы времени! — прошептала я про себя, пока дорога к дому тянула и одновременно отталкивала меня. — Как бы я хотела, чтобы у меня было больше времени!
Глубокое дыхание немного успокоило меня. Размеренным шагом я приблизилась к магазину мистера Криншоу, остатки отцовских денег были зажаты у меня в руке.
Мистер Криншоу обернулся, когда я вошла.
— Сегодня сами?
Тут я заметила шерифа Джефриса. Он побледнел, нахлобучил шляпу и быстро ушел. Я смотрела ему вслед, пытаясь проглотить, пропихнуть куда-то внутрь, поглубже, всю скопившуюся боль.
— Чем я могу вам помочь? — Дружелюбное лицо мистера Криншоу вернуло меня к реальности.
— Мятные палочки, пожалуйста, и… — Я обвела взглядом полки. — Две расчески, кружевной платок и кружевной нагрудник. — Я выложила оставшиеся банкноты на прилавок. Возможно, эти пустячки смягчат горечь расставания.
Когда мистер Криншоу завернул мои покупки, последняя попытка отсрочить то, что должно случиться, была исчерпана. Тяжелой походкой я шла обратно к ферме Френка Грешема. Идя этим одиноким путем, я позволила своим плечам повиснуть, а ногам вязнуть в пыли.
Вдруг, прервав мои размышления, перед мысленным взором предстало лицо тети Адабель, с багровыми пятнами на бескровном лице. Женщина, которая любила людей, особенно эту семью. Она использовала последний из отпущенных ей вздохов, чтобы поручить их мне.
Господь послал тебя!
Слова, которые и поддержали меня, и в то же время бросили вызов.
Зная, что мама любит меня, я боялась возвращаться вновь под ее покровительственную привязанность. Однако после всех этих месяцев заботы о детях мне стало понятно, что чаще всего действиями мамы руководила именно любовь. И я вдруг подумала, не пришел ли и мой черед — исходя из приобретенного опыта — измениться. Отпустить тех, кого я любила, несмотря на желание держать их как можно ближе. Доверить наше будущее Господу, а не собственным планам.
Дорога повернула, и перед взором предстала ферма. Уже такая знакомая. Теперь каждое окно и крыльцо навевало воспоминания. У меня закололо в груди, но воля была сильна. Когда наступит утро, я сообщу о том, что планирую сесть на поезд, идущий домой. Так будет легче. У детей не будет времени разволноваться. И не будет времени пытаться меня переубедить.
Я со всеми попрощаюсь по-своему, как Уилл. Воспоминания о последних днях с братом, о том, с каким достоинством он принял собственную трагическую судьбу, вызвали во мне чувство гордости. Я хотела быть такой же сильной, как и он.
Обойдя дом, я поднялась по боковому крыльцу и навесила на лицо беззаботную улыбку, прежде чем войти в кухонную дверь.
— Я дома, и принесла подарки!
По полу раздался топот маленьких ножек, личики озарились таким заразительным волнением. С улыбкой, яркой, как солнце, над ними возвышался Френк.
Ах, как бы мне хотелось, чтобы это было моей настоящей жизнью!
* * *
Я собрала свои вещи при свете луны. Вдалеке ухала сова. Ей вторил козодой. Став на колени возле узкого подоконника, я прижала щеку к холодному стеклу. Если бы я знала заранее, что все это случится — что дети незнакомца проложат такой глубокий след в моем сердце, — приехала бы я сюда? Я мечтала совсем не о том, чтобы просто быть женой фермера и матерью. Разве могла я знать, что это станет тем, чего я хочу?! Тем, что мне нужно?!
С той октябрьской ночи, когда я уехала из дома, казалось, прошло много лет. Тогда я была другим человеком. Но я искренне верила, что Господь заботился о каждой мелочи в моей жизни, и я верила, должна верить, что Он предпочитает меня сегодняшнюю мне вчерашней.
Послав небесам последний умоляющий взгляд, я скользнула в кровать, закрыла глаза и позволила мечтам самим осуществиться. У меня больше не было сил молить об этом.
Глава 45
Задолго до рассвета я подбросила несколько поленьев в печь и приготовила себе чашку чая вместо кофе. Я еду домой, сказала я себе, пытаясь убедить, что это хорошо. Все в Даунингтоне поднимут вокруг меня шум, как делали это с каждым, кто возвращался после долгого отсутствия.
Горячий чай с медом обволакивал мне горло, не давая слезам вырваться наружу. Я приготовлю обильный завтрак и поставлю готовиться обед. Это будет в последний раз, когда я для всех буду готовить обед.
Я зажмурила глаза, пытаясь избавиться от всех мыслей про «последний раз». Эти переживания я придержу для поезда, буду тешиться ими, пока мимо со свистом будет мчаться целый мир. Незнакомые люди, видя мои слезы, будут недоумевать, но спрашивать не станут. К тому времени, как я приеду в Даунинг-тон, я надену на лицо маску счастья. Навсегда!
— Уже утро? — Олли упала рядом на стул, потирая глаза.
— Да, но очень раннее утро, прости, что разбудила тебя.
— Ты не разбудила. Джеймс пихнул меня. Я думаю, что не могу больше спать с мальчиками! Я уже слишком взрослая, а они слишком шумные.
Я поставила в духовку противень с бисквитами, затем помешала соус и сняла его с огня.
— Не переживай, дорогая. Тебе больше не придется спать с братьями. — Я хотела рукой зажать себе рот, но сдержалась, надеясь, что девочка не поймет мои слова двояко.
Но так и случилось, у нее даже челюсть отвисла.
— Ты имеешь в виду, что я могу переехать к тебе, в твою комнату?
Я повернулась к плите и все помешивала соус вилкой. Я должна была сказать ей правду, но оказалась не готовой. Движения вилкой замедлились. Я собрала мысли, взвесила слова.
— Да, дорогая, ты скоро сможешь въехать в мою комнату.
Девочка довольно взвизгнула, я чуть шикнула на нее, она обняла меня и прижалась щекой.
— Чему ты так радуешься, Олли? — Веселый голос Френка я восприняла так, словно получила удар под дых.
Олли выпустила меня из объятий, она практически парила над полом.
— Ах, папочка! Ребекка говорит, что я могу переехать в ее комнату! Я больше не должна спать в одной кровати с мальчиками!
— Правда?
Я была уверена: Френк ждал, что я посмотрю на него, и он сможет получить ответ на стоявший в его глазах вопрос. Но я не осмелилась повернуться к нему. Он сразу же прочтет по моему лицу все мои намерения, а я пока еще была к этому не готова.
